Ростик и Кеша

— Мария Васильевна, а что, если…

— Что?

— Что, если он вздумал домой?

— Да с чего бы это? Парень с трёх лет в саду. Никогда ему ничего такого в голову не приходило.

— Может быть, позвоним родителям?

— Так они же на работе.

— На льнокомбинат позвоним.

— Да зачем это? Мать треногу поднимет. А он, может, сейчас явится.

— Вы думаете? Вы думаете?

— Я пойду погляжу ребят. Вроде спят все. И в изолятор ещё схожу.

* * *

— Это кто там не спит? Павлик?

— Мария Васильевна, а Ростик нашелся?

— Он не терялся. Спи, Павлик.

— Мария Васильевна, а где он?

— В изоляторе. Спи.

— А его скоро в группу переведут?

— Не мешай ребятам, Павлик, спи.

— Сплю.

Глава шестая

ЛЕЙТЕНАНТ ГРОШЕВ

— Ну что, ласковый, хозяина потерял?

Лейтенант Грошев погладил Кешу по голове.

— Я смотрю, что ты всё от забора к забору бегаешь. Ищешь кого?

Кеша поглядел на него недоверчиво и побоялся ответить: поймёт или не поймёт, неизвестно ещё.

— Ты здоров? Нос прохладный. Значит, здоров. Вроде бы ты расстроен чем-то, а? Зовут-то тебя как?

— Кеша, — решился ответить Кеша.

— Кеша? Хорошо тебя назвали.

Кеша поднял глаза на лейтенанта Грошева. Потом Кешин хвост качнулся и быстро-быстро замелькал в воздухе. И наконец весь Кеша — от хвоста до кончика чёрного влажного носа — наполнился радостью. Понимает! Кешины слова не кажутся ему пустым, бессмысленным лаем.

— А я в милиции работаю. Я — лейтенант Грошев, — назвал себя Кешин собеседник. — А ты где живёшь?

Ну где может жить бездомная собака, которая то к дело переходит от надежды и отчаянию? И Кеша, испытывая полное доверие к лейтенанту Грошеву, как, например, к Глебу или Ростику, рассказал ему свою короткую собачью жизнь.

— Потерялся, говоришь?

— Потерялся, — подтвердил Кеша. — Надо его найти. Он без меня обязательно заблудится. Ростик — он дороги сам не знает.

— Да… — задумался лейтенант. — Ну, вот что, ласковый, тут я с одним заявлением разберусь, мой этот участок теперь, понимаешь? Словом, работу кончим, тогда и приятеля твоего поищем. Может, к дедушке Колдырю сходить? У него вечно ребятня толкается, точно там не смолокурня, а пасека.

Кеша не успел спросить, что это — смолокурня или пасека. Откуда-то издалека раздался крик, слов нельзя было разобрать, но было ясно, что это крик какой-то неприятный.

* * *

Лейтенант Грошев и Кеша пошли на голос. Быстро прошли узким проулочком между двумя заборами и оказались у маленького круглого пруда. На пруду, недалеко от берега, плавали гуси. Они держались стайкой. Время от времени заводили разговор ржавыми голосами. На берегу тётя Нора и Ариадна ракетками кидали друг другу теннисный мячик. А кричала та самая тётка с парома, которая назвала Кешу самым ненавистным ему словом Развелитутсобак. У тёти Норы были каменное лицо, у Ариадны — испуганное. Теннисный мячик говорил: пок-пок-пок.

— Что случилось? — спросил лейтенант Грошев. — Вроде по радио хорошую погоду обещали, а тут гром гремит.

— Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь. Я тут птицу пасу, а они на выпасе который день мяч гоняют. Гусю от этого вред.

— Ну? Гуси спортом, стало быть, не увлекаются?

— Да какой тут спорт? — не поняла его тётка. — Штраф надо наложить, и всё тут. Я уже и заявленьице писала.

— Прочёл с интересом, — сказал лейтенант Грошев.

— Вы, значит, наш участковый будете?

— Да уж и есть с сегодняшнего дня.

— Вот и ладно. Значит, я там всё описала. Непорядок, чтоб гусей пугать.

— Это и есть перепуганные гуси? — кивнул лейтенант Грошев в сторону пруда.

— Мои, как же, мои это гуси.

— Да вроде у них настроение бодрое, а?

— Чегой-то? — не расслышала тётка.

Тётя Нора, кока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.

Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.

— Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! — загудела басом Ариадна. Она кинулась к Кеше.

Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.

— Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!

— Кого штрафовать, собак, что ли?

Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала.

Потом, боясь, чтобы ее не перебили, стала быстро-быстро говорить:

— Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…

— Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? — перебил её лейтенант. — Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!

— А штраховать? — спросила тётка.

— Да некого и не за что, — спокойно ответил ей лейтенант Грошев.

Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.

— Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?

— Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.

— А-а, ну-ну, — сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: — Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. — И обращаясь к Кеше: — Ну вот и пришли!

Домик милиции был маленький, в четыре окна, обшит досками и покрашен синей краской.

Палисадника у домика не было, а прямо возле крыльца цвёл куст сирени и росла мальва — вытянулась уже, но еще не цвела, раскачивала на ветру длинные стебли с бутонами.

— Это наше отделение, — сказал лейтенант Грошев.

На вывеске было написано: «Пореченское отделение милиции».

— Погоди на крылечке, я сейчас, ласковый, и пойдём тогда.

— А они меня не прогонят?

— Кто «они»? Тут народ хороший. Никого не бойся. Кеша сел.

Лейтенант Грошев зашёл в синий домик и очень быстро вышел.

Кеша тут же поднялся ему навстречу.

— Вот дела-то какие. Ещё поработать надо. Какой-то пацан Харитонов пропал. Убежал из детского сада. Харитонов. А как звать — неизвестно. Дежурный не понял. Два раза, говорит, переспросил. Отвечают: «Хвостик». А какое же это имя для пацана «Хвостик»? Ну, ласковый, пойдём искать. Поможешь мне, ладно? А потом уж и твоего приятеля разыщем.

Глава седьмая

ПРЕСТУПНИКИ В БУЗИНЕ

— Ты погоди, цыплачок. — утешал дедушка Колдырь, — Ну не плачь, не плачь, я это так сказал. Сейчас уладим. Иди-ка сюда.

Дедушка повёл Ростика за дом. За домом были грядки. Над молодыми ещё огуречными плетями, покачиваясь, расцветали маки.

К стволу высокой и голой, одной-единственной на огороде, сосны был прибит рукомойник. Кусок серого хозяйственного мыла лежал на блюдечке, прямо на земле.

— Мой ноги-то, — сказал дедушка и большим пальцем правой руки нажал носик рукомойника.

Из рукомойника потекла тёплая, нагретая на солнце вода. Ростик сбросил сандалии.

— Ну вот, то и сё, вроде керосин отбили.

— А всё-таки как собака-то, дедушка, а? — спросил Иван.

— Собака-пёс? Искать будем. Только тебя-то вот, цыплачок. как бы маманя искать не стала.

— А мама в городе, на работе. Она на льнокомбинате работает.

— Ну, стало быть, не угадал. Бабаня, стало быть.

— Нет, бабушка далеко живёт, в Пензе.

— С кем же ты живёшь?

— С детским садом.

— С кем, с кем?

— Ну, на той стороне, — вмешался Иван. — За переправой. Сад. Льнокомбинатский.

— А-а-а, то-то я тебя на пароме видал. С собакой-псом. Погоди, дак тебя там хватились небось, в саду-то!

Ростик опустил глаза.

— Я не знаю, что делать, — честно признался он.

Ростику пришлось рассказать дедушке Колдырю всю историю с самого начала.

— Глеб, говоришь? — переспросил дедушка. — У кого же это внучонок Глеб?