Школьник Свен (из норвежской жизни)

— Не-т.

— Ты не понимаешь этой задачи?

— Нет, — беспомощно ответил Свен.

— Так делай следующую!

— Я и следующей не понимаю, — сказал Свен со слезами на глазах.

— Так возьми третью!

Свен молчал.

— Ты, может быть, и ее не понимаешь?

— Не-т, — всхлипнул Свен.

Ректор несколько раз прошелся по классу.

„Скверно", пробормотал он про себя. Он остановился перед Свеном и посмотрел на него.

— Да! так попробуй подумать еще, — сказал он и вышел из класса.

Свен Бидевинд высморкался и вытер глаза. Он посмотрел на свой черновик с бесконечными вычислениями и числами, которые у него получались и которые все были неверны! Все, что он ни пробовал, выходило совсем не то, что у кандидата Ланге, когда он объяснял ему задачу на классной доске.

Он оглянулся. Опустелые скамьи точно дразнили его; стены были такие голые и холодные, а в углу чернела классная доска. Она была плохо вымыта, и на ней виднелись следы вычислений Ланге.

Но разобрать их было невозможно.

Куда бы ни упал взгляд Свена, помощи ждать неоткуда. Ни в классе, ни вне его.

Вне его были отец и мать, которые опять будут увещевать его. Теперь они сидели дома и обедали все вместе, так хорошо, уютно. Впрочем, вряд ли теперь там было уютно: они, верно, думали о том, что он опять оставлен.

О, эти письменные задачи! Тут нельзя было ни отгадать, ни отговориться. С них, вероятно, начнется в один прекрасный день его расчет с гимназией. Математика хуже всего.

Немецкие и латинские переводы можно было, в конце-концов, осилить; для этого существовали словари и грамматики; и там, в конце-концов, нужно было писать человеческие слова.

Математика была предметом совершенно чуждым уму Свена. Она висела в пространстве без всякой связи с какими бы то ни было другими предметами в мире.

(а + b)² = а² + 2 аb

(а — Ь)² = а² — 2b

Что такое эти а и b, а² и b², какое представление можно было связать с ними? Никакого!

Сначала все это было так легко, так просто, всякий ребенок понял бы; а потом вдруг стало так запутано и мудрено; он не обратил на это внимания, не учил уроков, не слушал внимательно, и внезапно очутился точно пред каменной неприступной стеной, за которой скрывался целый неведомый ему мир.

Да, конечно, это правда, он сам дал этой враждебной силе вырасти до таких огромных размеров, и она в один прекрасный день погубит его.

Может быть, скоро; может быть, после сегодняшнего сидения, за которое его будут бранить. Может быть, на этот раз родители придут в гимназию и будут допытываться, каким образом это вышло…

Он вздрогнул. Ректор опять вошел в класс.

— Отнеси это письмо своему отцу, Свен, — сказал он. — Тебе слышны отсюда часы?

— Да.

— Когда пробьет три часа, ты можешь итти домой.

Свен остался один. Белый конверт с четкой красивой надписью ректорской рукой лежал перед ним и уносил последние остатки его спокойствия.

Свен был так же бледен, как бумага конверта. Так вот он, расчет!

В письме, конечно, было безжалостно и ясно написано обо всем; о том, что он, Свен Бидевинд, приходил и уходил из гимназии, как совершенно посторонний человек; что он отгадывал и отвиливал от уроков в то время, как другие мальчики старательно учились; что отец его выбрасывал за окно те деньги, которые он платил за него в гимназию. Не потому, чтобы он был неспособным, как Серен Мандрабер, нет, — просто из лени, ужасно, ужасно!

Он он стил голову на руки, у него заболел живот. Может быть, в письме говорилось и о том, что он пишет стихи за уроком, вместо того, чтобы слушать.

Отец все это узнает. Он придет в школу и будет говорить с ректором.

И Свен увидел перед собой опечаленное лицо отца.

— „Что нам с тобой делать, Свен?“ — скажет отец. И пойдет говорить с матерью. Эго часто случалось по вечерам, когда дети уходили спать. А на другой день они объявят ему свое решение.

— „Придется взять тебя из гимназии, Свен, — скажет отец, — и найти для тебя другую дорогу

Мысли Свена перепутались. Его пошлют в море или отдадут в механическую мастерскую, или — о, ужас— к портному! Или в лавку, и он будет купцом!

Что было написано в письме ректора? Он посмотрел его на свет, но конверт был непрозрачный. Он положил его на стол, пригладил конверт, — ничего не видно. Отверстие тоже было слишком мало; может быть, клей был слабый? И он осторожно попробовал расклеить конверт перочинным ножом. Но клей был крепок, хорошо засох и мог разорвать бумагу. Он попробовал еще раз — и разорвал конверт! Дело было плохо. Отец непременно заметит, что он пробовал прочесть письмо. Теперь все равно!

С лихорадочной поспешностью, сжигая за собой корабли, Свен разорвал конверт, вынул письмо…

„Свен очень отстал по математике. Ему необходимо взять несколько частных уроков".

И все!

В первую минуту Свен вздохнул с облегчением. На этот раз дело обстояло не так плохо.

Но опомнившись, он прямо застыл от ужаса. Он вскрыл письмо ректора к отцу. Невозможно было класть его обратно в разорванный конверт! Положить его в новый конверт, — а надпись!

Весь покрытый холодным потом, Свен подошел к печке. Под пеплом еще тлел огонь. Осторожно раскопав угли, он положил на них письмо ректора, подул, письмо скрутилось, пламя охватило его и мгновенно превратило в пепел.

В ту же минуту часы в коридоре пробили три. Свен Бидевинд собрал книги и вышел в пустой коридор.

Домой он шел тихо. Он всю дорогу думал о том, что будет? Что выйдет из того, что он распутал свои дела тем, что сжег документы?

Отец увидит в балльнике замечание; потом третьяго дня у него было 4 за норвежский устный, что было очень стыдно; за латинский у него тоже было три с половиной и четыре.

Все это вместе с замечанием и тем, что его оставляли сегодня!..

Что если он „потеряет" балльник? Это была худшая провинность. Бальник считался чуть не священной книгой в гимназии. Как ему сказать, что он потерял ее?

Свен шел домой и рассчитывал. Если ему дадут теперь новый балльник, он начнется с 1-го мая. Апрель туда не будет записан, конечно. Все прошлое будет вычеркнуто, как несуществующее. Все. это вместе, в сравнении с тем, что признаться в потере балльника будет стыдно, все-таки было очень хорошо. Отделаться от необходимости показывать балльник отцу и объяснять ему, что случилось! Чтобы скинуть с души эту тяжесть, нужно было только бросить в печку неудобную книгу.

Свен Бидевинд дошел до своего дома и стал подниматься по лестнице. Все было тихо. Из кухни доносился плеск воды и стук перемываемой посуды.

Было уже поздно, все давно пообедали. В передней он встретил сестру Иоганну — это была его младшая сестра, — она посмотрела на Свена уничтожающим, презрительным взглядом.

— Тебя опять оставили?

— Это не твое дело. Вы пообедали?

— Давно.

— Где отец?

— Отдыхает.

— А мать?

— И она, конечно. Уж и достанется же тебе!

— Я хочу есть.

— Отец сказал, что ты не получишь.

Свен Бидевинд испытующе взглянул на сестру: врет она или серьезно?

— Тише вы

Из комнаты вышла старшая сестра Андреа.

— Вы не знаете, что папа и мама спят? Это ты, Свен?

— Да, я. Не беспокойся, пожалуйста, мы сидели всем классом за то, что отказались решать задачу у Ланге. Немыслимо, понимаешь. Не мог же я делать задачи, когда весь класс отказался.

— Ужасно глупо поступили, — строго, но с видимым облегчением сказала Андреа.

— Слушай, Андреа, отец очень сердится?

— Он думал, что тебя одного опять оставили.

— Это правда, что мне не дадут есть?

— Нет, я оставила тебе. Пойдем.

Свен и Андреа вышли в кухню, где старая Янна встретила их ворчанием.

— Постоянно отдельно подавать приходится, баловник этакий!