По материкам и океанам

Выстрел за стеной каюты отрывает Чарльза Клерка от воспоминаний. Он бросается на палубу. Вспышка освещает матросов, целящихся куда-то в темноту.

— Лодка, капитан! Туземцы! — докладывает лейтенант Кинг.

Теперь Клерк и сам различает гавайскую лодку с двумя гребцами. Они что-то кричат, машут руками. Может, их послали для переговоров?

— Прекратить стрельбу!

В лодке — жрецы. Они поднимаются на палубу и с плачем кладут перед Клерком окровавленный узел. В нем части тела божественного О-Роно, доставшиеся при дележе жрецам.

С поразительной отчетливостью Клерк вспоминает вдруг, как один из офицеров корабля купил однажды отрубленную человеческую голову. Человеческое мясо сварили и дали туземцам…

Клерк яростно хватает одного из жрецов:

— Они хотят съесть О-Роно?

Жрец отрицательно мотает головой: гавайцы не едят людей. Если бы О-Роно не схватил Тараи-Опу, если бы не убивал гавайцев маленькими молниями, то его кровь не пролилась бы никогда.

Клерк уходит в каюту. Он долго сидит там, продолжая мучительно размышлять о жизни и гибели Джемса Кука. Мысли путаются в его голове. Ему начинает казаться, что трагическая смерть капитана — возмездие за жестокость моряков…

Иллюминатор каюты голубеет, пламя свечи становится тусклым. Светает так быстро, как светает только в тропиках. Капитан достает оплетенную бутылку, стакан и залпом пьет пахучий, крепкий ром. К чорту колебания, ко всем чертям сентиментальность!

Через несколько минут капитан Клерк выходит к офицерам.

— Господа! — говорит он. — Мы попробуем сначала договориться о выдаче того, что осталось от его тела. Но думаю, что они не отдадут. Я почти уверен в этом. И мне понятно ваше общее желание…

21 февраля 1779 года под звуки пушечного салюта гроб с останками мореплавателя Джемса Кука был опущен в море с борта корабля «Резолюшн».

На берегу, в рощах, на вытоптанных плантациях — всюду, где их застали ядро, пуля или штык, — валялись трупы гавайцев. Смерть не пощадила ни стариков, ни грудных младенцев. Над зеленью пальм стлался едкий дым: догорали зажженные селения.

После того как гроб погрузился на дно, капитан Чарльз Клерк приказал поднимать паруса.

АНТАРКТИДА

Одиннадцать часов…

Последний час уходящего года корабли лавировали между айсбергами, мерцавшими призрачным светом. Воздух над океаном жил своей обычной беспокойной жизнью. Множество птиц кружило низко над мачтами, как бы стараясь получше разглядеть неведомых пришельцев.

Внезапно повалил густой мокрый снег. Вахтенный офицер идущего впереди «Востока» расставил вдоль бортов матросов. Они прислушивались, не зашумят ли где-нибудь поблизости волны, разбивающиеся о невидимую за снежной пеленой ледяную громаду. В тишине ясно слышались резкие крики пингвинов.

Снег облеплял паруса мокрыми хлопьями. Чтобы стряхнуть его, корабли временами резко поворачивали в сторону, и парусина полоскалась, потеряв ветер.

Матросы вспоминали далекую Россию, где, может быть, в эту новогоднюю ночь вот так же кружится белый хоровод и снежинки ложатся на ели, на крыши, под которыми теплятся огни. Родина, милая родина…

Но вот на палубе «Востока» глухо рявкнула пушка и взвилась ракета. Где-то поблизости тотчас отозвался пушечным выстрелом «Мирный». Приближалась полночь. Сосульки срывались с обмерзшей снасти и, звеня, разбивались о палубу.

За праздничным столом моряки в парадных мундирах сдвинули стаканы с горячим пуншем. Начальник ледовой экспедиции сказал короткую речь. Он напомнил, что Россия послала моряков в самые негостеприимные воды мира, что цель трудна и путь опасен.

— Пожелаем же друг другу счастливо окончить предлежащее нам плавание и снова увидеть любезное отечество наше. С Новым, тысяча восемьсот двадцатым годом!

И каждый перенесся мыслью в другое полушарие, туда, где родные и друзья поднимают бокалы за них, ушедших в море. Удастся ли маленькой эскадре со славой вернуться к родным берегам из этого царства льдов и бурь или подстережет ее гибель в темной пучине…

А корабли плыли среди призрачных ледяных гор, над мачтами бесшумно носились буревестники, Южный океан плавно катил тяжелые волны.

В первые дни нового года «Восток» и «Мирный» достигли того места, где капитан Джемс Кук на карте своего второго плавания обозначил самую южную землю Южного полушария — Землю Сандвича и описал ее, как высокую горную страну.

Русские моряки убедились в невольной ошибке Кука: перед ними были три небольших острова. Должно быть, в тумане английский мореплаватель принял за высокий берег ледяные горы, тесно набившиеся в проливах между островками.

Самый большой из островков моряки назвали именем Кука. Начальник экспедиции записал в корабельном журнале: «Капитан Кук первый увидел сии берега, и потому имена, им данные, должны оставаться неизгладимы, дабы память о столь смелом мореплавателе могла достигнуть до позднейших потомков. По сей причине я называю сии острова Южными Сандвичевыми островами».

Корабли пошли дальше на юг.

Последняя земля осталась за кормой. Безбрежен, суров океан. Но множеству ледяных гор и ледяных полей тесно в нем. Большие, малые, они сталкиваются друг с другом, дробясь в обломках, перевертываясь, поднимая волну.

Среди всего этого хаоса — два корабля. Нет у них ни извергающих дым труб, ни гудящей в трюме могучей машины, ни стальных бортов, ни антенн на мачтах. Это деревянные суденышки, не достигающие в длину и сорока метров.

Борта невысоко приподняты над водой, в них поблескивают стекла кают. На палубе нет ни рубки, ни капитанского мостика. Лишь в кормовой части выделяется высокий помост: это шканцы, самое почетное место корабля.

Кутаясь в шинель, стоит там вахтенный офицер, ведущий корабль. Резкий ветер со снегом слепит ему глаза. То справа, то слева угрожающе маячат айсберги.

В кубрике и каютах холодно, сыро. Плохо греют чугунные печки, дрова на кораблях берегут. Чтобы не уходило тепло, люки закрыты просмоленной парусиной, в которую вшиты куски стекла, пропускающие в трюм совсем мало света.

У трех высоких мачт, под заиндевевшими парусами, — матросы. Они дуют на руки, кровоточащие от работы с обмерзшей снастью.

Ни одной минуты матросы не знают покоя. Чуть переменился ветер — и вот уже залился унтер-офицерский свисток, раздается команда:

— Подтяни крюйс-марса бык-гордени!

Это означает, что нужно среди нескольких десятков прямых и косых парусов корабля быстро и безошибочно найти один, чтобы подтянуть его нижнюю часть. А через несколько минут слышится уже новая команда…

Весь январь экспедиция боролась со льдами. Ей удалось пробиться наконец в очень высокие южные широты. Курс кораблей пересек 69-ю параллель. И тогда впереди появилась сплошная белая полоса.

Она росла, приближалась. На «Востоке» и «Мирном» убавили паруса.

Ледяная стена, к которой 16 января 1820 года подошли корабли, не походила на встречавшиеся до тех пор льды открытого океана. В ней не было трещин, не было прохода. Местами ровная, местами бугристая, она напоминала обледеневший низменный берег.

Отступив от стены и пройдя несколько десятков миль к востоку, корабли снова устремились на юг.

Вскоре они достигли самой южной точки своего плавания — 69° 25 . И что же? Перед ними снова выступила из вод океана необозримая ледяная преграда.

Командир «Востока» Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен в волнении шагал по шканцам. Что мог означать этот необычный ледяной барьер?

Он должен иметь твердую опору, в противном случае ветры давно бы уже разрушили, раздробили его. Но если это неведомая земля, то неужели вся она покрыта льдом? Сколько ни всматриваются матросы с мачт, нигде не видят они черного пятнышка какой-нибудь скалистой осыпи или выступа. Всюду лед, лед и лед.

Нет, надо продолжать поиски. Наука требует точных, бесспорных фактов. Принял же Кук лед между островами за высокую горную страну. И, тщательно описав вид странной ледяной преграды, Беллинсгаузен приказал отойти от нее, чтобы через некоторое время снова повторить «покушение к югу».