Робинзонка

— Знаешь, что я тебе скажу, Блажена, — говорит отец, наклонившись над умывальником и фыркая, брызгаясь и отряхиваясь, словно только что выкупанный пес, — сделаем сегодня чай, а ты за день все разведаешь.

Отец растерся по пояс полотенцем и теперь причесывал мокрые волосы, делая ровный пробор.

— А ты что, Блаженка, не умываешься?

— Я? Да я совсем забыла!

Блажена, пританцовывая, подошла к умывальнику и, словно совершая обряд, потрогала указательным пальцем, горяча ли вода.

Наконец они оба сели завтракать. Попивая чай и хрустя печеньем, найденным на дне жестяной банки, отец рассуждал, стараясь придать своему голосу шутливый оттенок:

— Тебе, наверно, Блаженка, придется все записывать, тогда, по крайней мере, ты ни о чем не забудешь. Возьми мой карандаш и пиши пока хотя бы на краю газеты: во-первых, молоко, купи его вечером, чтобы не бегать за ним рано утром. Ты еще когда не ходила в школу, любила приговаривать: «Когда я стану большой, то буду крестьянкой, приходите ко мне, я вам дам полный кувшин молока» — и хлопала в ладошки. Вот тебе памятка. Захочешь что-нибудь запомнить, вспомнишь о чем-то другом, но схожем.

Отец смеялся. Неплохо придумано!

— А что у нас будет к обеду, ты подумала? К ужину купи сыр и масло. Я приеду в восьмом часу. Ну конечно, ты немного уберешь. Пол подметешь, это-то ты сумеешь?

У Блажены даже печенье во рту стало горьким. Она с трудом глотала, упорно глядя в угол комнаты. Потом выпрямилась и посмотрела в чисто выбритое лицо отца:

— Так, значит, я теперь все буду делать сама?

Эти слова вырвались у нее невольно, и ей немного стало не по себе — таким вызовом они прозвучали.

Отец подбодрил Блажену:

— Ничего, не бойся, я буду тебе помогать, как только у меня появится свободное время. А иначе нельзя, Блаженка. На прислугу у нас нет денег, да и ты не захочешь никого чужого, не так ли?

— Нет, не хочу! — подтвердила Блажена.

— Ну вот видишь.

— Да тебе еще нужно платить за малыша, — рассуждала вслух Блажена.

— Каждую неделю…

— Значит, тебе нужно прокормить всех нас. Может, мне давать уроки первоклассницам?

Блажена говорила так вдохновенно, что отец рассмеялся.

— Ну, это не потребуется. Но хозяйство тебе придется вести самой. Белье будем отдавать в прачечную, приедут за ним прямо к нам домой и доставят обратно.

Но Блажена была полна рвения, и никакие трудности были ей не страшны.

— Что, я сама не выстираю? Посмотри, какие у меня сильные руки; у нас в классе меня никто не переборет, а по канату я долезала до самого потолка, одна из всего класса. У некоторых неженок кружилась голова уже на третьей перекладине, а я..

Отец не хотел гасить этот пламень мужества, он решил не говорить ни «да», ни «нет» и перевел разговор на другое:

— Ну, так что же решим с обедом?

— Могу тебе сварить картофельный суп, я варила его два раза в лагере.

— А еще? Может, сумеешь сварить манную кашу? Это же нетрудно.

— Еще бы не суметь!

Она должна помогать отцу, и она ему поможет, его доверие обязывает ее. Блажа чувствовала, как эти обязанности делали ее взрослее; она мужала духом, горе делало ее другой.

Домашняя работа — настоящая гидра, но она отрубит ей все головы.

Размышляя так, Блажена не заметила, как отец ушел.

Она все еще разговаривала с отцом, хотя дверь за ним захлопнулась.

Застывшая тишина комнаты вдруг показалась ей враждебной. Да, но к этой неподвижной тишине она должна привыкнуть. Только ход часов, напоминая ей о ждущей ее работе, разделял быстро бегущее время на небольшие отрезки.

Блажена решительно тряхнула головой, и длинные пряди волос взлетели, словно подстегивая ее. Хватит!

Первая голова гидры — это покупки.

Мамина сумка для покупок висит на прежнем месте, и в ней — вот удача! — чисто вымытая молочная бутылка.

На стенке бутылки видна башенка.

Пустую бутылку она вернет и получит полную.

Остался ли у них кофе? Ну-ка, заглянем в наши запасы! В жестяной банке кофе достаточно, в корзинке есть и картошка, а в другой — лук! Ярко-желтый, шелковистый, блестящий лук!

Блажена радовалась найденным продуктам так, как мог бы радоваться Робинзон на своем необитаемом острове, когда он, умирая с голоду, нашел среди песка съедобные корни и вкусные клубни.

Но вдруг у Блажены безвольно повисли руки. Внезапное воспоминание обволокло ее, словно прозрачная вуаль. Робинзон?

Кто это говорил о Робинзоне и необитаемом острове? Это было во сне? Или она где-то читала? А может, это было в действительности?

Когда, где и как?

Нет, она не может вспомнить!

Но необитаемый остров?

Для нее необитаемый остров — это ее дом, и сама она — Робинзонка. Она будет здесь жить с отцом, и он станет ее верным Пятницей. И на этом пустынном острове Робинзонка будет усердно искать источники для пропитания.

Правда, она может выбежать и купить все, что нужно. Может, но так не годится; в любой игре есть правила, которые нужно соблюдать, а не то и фантазия не поможет, и созданный чудесный мир рухнет.

Играя с Мадей в отцовском гараже, они сооружали стены из ящиков, а то, что было за этими стенами, не существовало для них. Они жили среди этих стен, и это был их дом с нарисованными мелом комнатами, дверями, окнами. Таковы уж испокон веков правила ребячьей игры.

Среди обычного мира вдруг возникал совсем другой, особый мир.

В квартире она одна-одинешенька. Квартира Ольдржиха Бора — необитаемый остров, а она, Блажена, его единственная обитательница, кроме папки, верного Пятницы.

Ну и здорово она придумала! Ей будет теперь весело, да и отец наверняка станет смеяться.

В ящике за окном засыхает мелкий лук и базилик, но Блаженка знает, что эти растения в картофельный суп не кладут, туда надо положить чеснок, петрушку, майоран, морковь и сельдерей. Все это придется купить там, за стенами квартиры, и для игры они не годятся.

Робинзонка быстро льет воду в ящик, и вода струится за воротник прохожим, — не беда, сейчас они для нее дельфины и киты, а она должна заботиться о своей плантации.

Блажена поспешно хватает сумку для покупок, кошелек, который оставил ей отец, — нет, Пятница, — берет ключи и опрометью мчится по лестнице вниз.

4

На улице она уже может не так торопиться.

Куда идти? Блажена оглядывается по сторонам. Смотри-ка, вон там на вывеске нарисована такая же башенка, как у нее на пустой бутылке. Тайный знак ей?

Ура, в молочную!

В молочной щебечут служанки и няньки, вертятся тут и дети, у прилавка толпа. Продавщица быстро меняет бутылки с молоком на пустые, развешивает масло, творог, предлагает сыры, обернутые станиолем и украшенные яркими разноцветными картинками: тут и коровья голова с веселыми глазами, и эдельвейс, цветок высокогорных пастбищ.

Продавщица хорошо знает каждого покупателя, это видно по ее быстрым взглядам и по интимной манере разговора.

Не успела Блажена войти в молочную, неловко хлопнув дверью, как все головы повернулись к ней, пожалуй, не только из любопытства, но и потому, что человек всегда невольно оглядывается, услышав внезапный шум.

Никто из этой шумной толпы, казавшейся Блажене враждебной, не знал ее, и поэтому глаза всех покупательниц с любопытством остановились на ней. Эти взгляды были Блажене неприятны, вызывали непреодолимое чувство протеста.

Здесь были люди, совсем не похожие на тех, кого знала Блажена и к кому привыкла: их платье, прически, движения — все вызывало в Блажене раздражение. Если бы тут стояли девчонки из ее класса, она бы пулей влетела между ними и принялась болтать, чувствуя себя среди них как дома.

Но эта продавщица в белом халате и в шапочке на голове уже мерит Блажену взглядом, словно пытаясь разгадать ее.

— Чего вы желаете, барышня? — прозвучал сладкий голос продавщицы.

Блажена, смутившись, ничего не ответила и еще больше покраснела.

Она торопливо стала рыться в сумке и молча поставила на прилавок пустую молочную бутылку.