Босоногая команда

Самым уютным уголком этого дома была кухня, в ней и обедали хозяева. Что это была за кухня! Такую кухню можно иметь только там, где нет прислуги. Два окна ее выходили в хозяйский сад, и весною, как только распахивали окна, ветки сирени уже тянутся лиловыми и белыми цветочками, они будто просятся в букеты и распространяют тонкий, нежный аромат.

В стороне стояла плита под черным колпаком, большая ширма отгораживала кровати хозяек; в углу — массивная божница с двумя горящими лампадами, вблизи нее — полукруглый комод с медными ручками, немного подальше — большой дубовый стол… Все полки с посудой оклеены вырезанными из бумаги белыми, затейливыми фестонами; на окнах — белоснежные занавески; часы-кукушка, которая, выскакивая, куковала каждый час; везде чистота, порядок, и на всем — печать заботы и домовитости… Сейчас было видно, что здесь за всем следит с любовью внимательный глаз хозяев.

Очевидно, тут жили люди на крошечные средства, но в обстановке их не чувствовалось крайности, а безукоризненная чистота и безыскусственность даже делали этот уголок привлекательным. Каждая вещь служила тут много-много лет. Все было чинено и перечинено руками хозяев; тут вещи считались друзьями — старыми, милыми, которыми дорожили и которых любили, и с которыми было связано много воспоминаний, как будто с одушевленными предметами. Вот маленький, круглый, как шарик, самовар, — кран его давно сломан и восстановлен из какой-то белой, кривой палочки, а на крышке, вместо шишечек, — две синие бусы. Вот черный фаянсовый чайник, с оловянным носком… Корзинка с крышкой, в которой Агния носит провизию, — вся в жестяных заплатах, а ручка ее обмотана красным лоскутом… Склеенные тарелки, собственного изделия ширма, собственной работы одеяла… Да если начать перечислять весь труд, все поправки, то, пожалуй, каждая вещь в этом мирном жилище выдвинулась бы вперед и много рассказала бы о своей долгой службе и о том, сколько забот и любви видела она от хозяев…

Жизнь в маленьком сером доме изо дня в день текла тихо и однообразно. Обитатели его вставали очень рано: летом с восходом солнца, зимой — когда еще было темно.

Татьяна Петровна варила в кухне на тагане кофе, Агния убирала квартиру, Семен Васильевич чистил клетки с птицами.

В семь часов Семен Васильевич появлялся в кухне в халате и нес с собою газету «Сыны Отечества», Агния клала ему на стул вышитую подушку, — он садился, Татьяна Петровна отделяла ему несколько сухарей и ставила стакан кофе.

— Темирочка, а где же мои прихлебатели? Без них никак нельзя… Зовите моих прихлебателей… — говорил старик.

— Сидите, маменька, я позову… — и Агния уходила на двор.

Со двора, как ураган, врывались две собаки и кот и, ласкаясь, окружали хозяина.

— Папенька, не бросайте на пол куски… за вами, как за малым ребенком, не наубираешься… — замечала Агния.

— Симушка, не давай им булок, тебе самому мало. Их ведь булочками не накормить, им овсянка есть, — вторила старушка.

— Без друзей нельзя, Темирочка… Они обидятся, если я один все съем… К тому же, Каро должен сделать «носовую».

— На вас, папаша, смотреть досадно, — вставляла свое словечко Агния.

— А ты не смотри… Правда, мой верный пес?

Умный рыжеватый сеттер умильно поглядывал на хозяина черными глазами, поворачивал на бок голову и громко хлопал хвостом по полу… Другая собака, Резвый, маленькая черная дворняжка, становилась на задние лапы и служила с самым печальным видом.

Семен Васильевич клал Каро на нос сухарь и говорил: «По моему указу пожаловать тебе сей сухарь с тем, чтобы ты почитал всероссийскую азбуку. Аз… Буки… Веди… Добро… Есть!..» При слове «есть» Каро ловко подбрасывал сухарь и ловил его прямо в рот. Семен Васильевич говорил, что Каро «сделал носовую».

Резвый читать всероссийскую азбуку не умел и получал сухарь за то, что служил на задних лапках и умел на них пройтись по всей кухне.

Огромный серый кот Мусташ садился сзади Семена Васильевича на кресле, и когда тот, обмакнув сухарь в кофе, подносил ко рту, то кот тихонько трогал его лапкой.

Мусташ получал сухарь, размоченный в молоке.

— Полно тебе их кормить, Симушка. Одно баловство! Самому ведь мало… — сокрушалась Татьяна Петровна.

— Нельзя, Темирочка, обидеть закадычных друзей.

Вскоре после кофе Семен Васильевич уходил на службу. А Татьяну Петровну и Агнию поглощало домашнее хозяйство, работа — вся эта суета, которой так много у каждой хорошей хозяйки.

С тех пор как помнят «советника» в тех местах, помнят его окруженным детьми, большею частью, мальчиками, детьми бедными, оборванными, босоногими…

С первым теплым днем весны открывалось окно в кабинете «советника». Ребята, как мухи, липли к этому, будто сладкому для них, окну… Около этого окна пускались мыльные пузыри и обсуждались очень важные ребячьи дела.

Зимою, куда реже, но все же проходили заседания «босоногой команды» в кабинете; по праздникам маленький кабинет изображал из себя бочонок, набитый селедками… Весело было и в тесноте!

Летом, в праздничные дни, старик отправлялся обыкновенно с ребятами за город. Видя это шествие, взрослые обыкновенно говорили:

— Вон «советник» опять куда-то пошел со своей «босоногой командой».

ВЕЛИКОЕ ЗМЕЕПУСКАНИЕ

Целую неделю «босоногая команда» находилась в большом волнении. Целую неделю мальчишки каждую свободную минуту что-то строгали, клеили, мастерили и волновались без конца.

Сам «советник», этот большой ребенок, был занят и волновался не меньше «босоногой команды». Его кабинет и маленький двор были завалены какими-то щепками, мочалами, бумагой.

Приходя со службы, наскоро пообедав, старик спешно принимался за работу. Степа и курносый Гришка ему часто помогали.

Они были не на шутку заняты и обсуждали серьезно дело со всех сторон.

— Важный хвост! — восхищался Степа, связывая длинные мочалы одну с другой.

— Ты только подожди… подожди!.. — взволнованно говорил «советник», склеивая огромные листы бумаги. — Мы около хвоста трещотку такую привяжем… Она затрещит…

— У-у-у-ух, дяденька… Знатно! — только и мог произнести Гришка, качая своей встрепанной головой.

— Это ужасно! У нас не квартира, а хлев какой-то! Это ни на что не похоже! — слышались в зале от времени до времени отчаянные возгласы Агнии.

— Ну что тебе, Агнесочка, пусть их себе занимаются, — возражал ей кроткий голос матери.

— Да что это, право, маменька… папашиным затеям конца нет… Точно малый ребенок! Что только не придумает! Даже смотреть неприятно!!! Ведь этой грязи век не наубираешься!..

— Ты бы пошла пройтись, — советовала мать.

— Пожалуйста, не ворчи, «принцесса на горошенке», я ведь тебя не трогаю и к себе в помощницы не зову, — отзывался добродушно отец из своего кабинета.

Агния умолкала… А за перегородкой в комнате Семена Васильевича кипела спешная работа.

В следующее воскресенье, на гаванском поле, которое тянулось огромной, зеленой площадью в конце Васильевского острова, было назначено «великое змеепускание». Сам «советник» так и сказал своей «босоногой команде», чтобы они все готовили змеи, что в воскресенье будет «великое змеепускание». И к такому важному событию старик сам готовил «гигантского змея».

Пришло воскресенье… День был отличный, а легкий ветерок точно нарочно хотел покровительствовать веселой затее.

В этот день с самого раннего утра в бедных закоулках, углах и подвалах, где по большей части ютились горе да нужда, с веселыми мыслями поднялись со своих жестких подушек многие дети… поднялись и вспомнили… Вспомнили «великое змеепускание»… Радостно забились сердца, заблестели счастьем глаза.

«Босоногая команда» показывалась из калиток в воротах небольших домов.

Ветер качал верхушки деревьев, поднимавшихся из-за старых заборов и сулил успех «змеепусканию».

Пришел полдень… Сколько раз пробегали и мальчики и девочки мимо любимого серого домика, они заглядывали в окно, но оно было задернуто синей занавеской; дети жадно припадали к щелкам забора, но и в саду было тихо.