Опальный принц

— Кико, сейчас я позову твою маму!

Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.

— Фу, какая гадость! — сказал он.

Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»

Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:

— Дай сюда. Точно маленький.

— Я не маленький!

— Малявка, вот ты кто.

— Нет, не малявка!

— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…

Кико открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил — точь-в-точь индюк.

— Больше не надо, Вито, — наконец взмолился он со слезами на глазах.

Вито дважды провела слюнявчиком по его губам, схватила тарелку с остатками каши, счистила их в помойное ведро, а сверху аккуратно прикрыла картофельными очистками. Хуан сказал Кико:

— Отстань.

— А я сегодня встал сухой, Хуан, — сказал Кико. — Правда, Вито, я сегодня встал сухой?

— Правда, ты у нас уже вырос.

— Атато, — промолвила Крис.

— Она сказала «хорошо». Вито, а Крис сказала «хорошо»!

Витора взяла пылесос, щетку, пыльную тряпку и совок и шагнула в коридор.

— Сидите тихо, — сказала она, просунув в дверь растрепанную голову. — Не безобразничать.

Кико крутанулся на одной ножке, наслаждаясь независимостью. Потом подошел к угловому шкафчику возле плиты, дернул дверцу. Открываясь, замок щелкал «клип», а закрываясь — «клап», и Кико открыл и закрыл шкафчик раз двадцать пять, с улыбкой прислушиваясь к щелканью. Когда это ему надоело, он заглянул внутрь и увидел стопку клетчатых тряпочек — в красную и белую клетку, желтую и белую, белую и синюю, а повыше, на полочке — бутылки и банки с жидкостями для полировки и чистки и стиральные порошки. Он закрыл шкафчик, встал на колени и открыл маленькую дверцу под плитой.

— Это гараж, — сказал он.

Кристина, сидя под столом, подбирала с полу мелкие крошки хлеба и клала их в рот. Хуан, не шевелясь и не мигая, глотал страницу за страницей.

— Это гараж, Хуан! — крикнул Кико.

— Ага, — не отрываясь от журнала, отозвался Хуан.

На стене белела огромная нагревательная колонка — настоящая атомная бомба, а слева стояла электроплита, рядом с ней — плита с красной крышкой, еще левее поблескивала застекленная дверь черного хода, а рядом с дверью находилась вделанная в стену мойка для посуды, над ней — сушилка, чуть дальше раковина, за которой сразу же начинался короткий коридорчик — он вел в гладильную, и в него же открывались двери кладовой и ванной для прислуги. Из холодного крана раковины всегда капала вода — «тип», и через десять секунд опять «тип», но это было слышно лишь тогда, когда все, и дети и взрослые, молчали; иногда Кико подтаскивал к крану свой белый плетеный стульчик, усаживался и играл: он старался сказать «тип» вместе с краном, и всякий раз, когда их «тип» совпадали, так что получалось долгое «ти-ип», мальчик хлопал в ладоши, громко смеялся и звал Крис, чтобы и она послушала.

Против двери, ведущей на лестницу, стоял белый стол с белой мраморной столешницей, а над ним висел белый шкафчик, где Вито держала вазу с апельсинами, яблоками и бананами, сахарницу, солонку, сухой липовый цвет и сухие листья больдо 2, настой из которых Папа пил вечером после ужина. А дальше, справа от двери, ведущей в остальные комнаты, высился котел отопления, покрытый бронзовой краской, со стеклянной палочкой наверху, усеянной мелкими черточками и цифрами, ярко-красная нить на которой сжималась и вытягивалась, точно дождевой червяк.

Кико встал на цыпочки, нажал на дверную ручку и вышел из кухни. Он шел, уставясь в пол, и вдруг присел, поднял кнопку с ржавым острием и зеленой головкой и побежал в детскую.

— Мама! — пронзительно закричал он. — Посмотри, что я нашел!

Мама, оглушенная гудением пылесоса, водила трубой по углам и не слышала его. Внезапно она заметила мальчика, стоящего в открытых дверях, на сквозняке, и крикнула:

— Уйди оттуда! Ты не понимаешь, что простудишься?

Кико протянул руку с зеленой кнопкой.

— На, — сказал он.

Мама выключила пылесос и подошла к нему. В правой руке она держала сигарету.

— Что тебе? — спросила она.

— Смотри, что я нашел.

Мама посмотрела на ржавую кнопку.

— Прекрасно, — сказала она. — Ты очень хороший мальчик. А теперь ступай.

— Не то ее могла бы проглотить Крис, правда, мама? — продолжал Кико, не трогаясь с места.

Мама зажала сигарету в зубах и снова взяла в обе руки трубу пылесоса.

— Конечно, — ласково сказала она. — Ну иди.

— И тогда она бы умерла, правда, мама?

— Да, да, — Мама повысила голос.

— Как Маврик, правда, мама?

Мама подскочила, словно подброшенная пружиной. Выхватив сигарету изо рта, она завизжала:

— Да уйдешь ли ты наконец?!

Кико вернулся на кухню насупившийся, хмурый, и девочка взглянула на него из-под стола и сказала: «Ата-атата», но мальчик, не обращая на нее внимания, направился в ванную для прислуги, с трудом приподнял штанину и пустил в унитаз тоненькую прозрачную струйку. Потом зашел в гладильную, пошарил в угловом шкафчике и вытащил из жестянки желтый леденец на палочке. Довольно улыбаясь, он вошел на кухню, снял с леденца бумажку и сказал Хуану:

— Смотри, что у меня есть!

Хуан читал, глухой ко всему на свете: «Ну а сейчас, приятель, я буду иметь счастье всадить тебе пулю в лоб».

— Хуан! — повторил Кико, торжествующе крутя леденец над головой. — Гляди!

Хуан поднял свои глубокие черные глаза, которые тут же засветились живейшим интересом.

— Это чей? — спросил он.

— Мой, — ответил Кико.

— Дай откусить.

— Не дам.

Девочка выползла из-под стола, словно собачка, чутко улавливающая, чем пахнет, и с трудом поднялась на ноги. Она ухватила Кико за свитерок и потянула вниз.

— Ай. Ай.

— Нет, — сказал Кико. — Нет, не дам.

— Ну дай же откусить, — повторил Хуан.

— Он мой, — сказал Кико.

Хуан сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда грязный нейлоновый мешочек, развязал его и показал брату маленький огрызок красного карандаша, замусоленный кусочек ластика и две монеты по десять сентимо.

— Если дашь откусить, я подарю тебе карандаш, — пообещал он.

Но Кико уже сосал леденец и время от времени вытаскивал его изо рта, чтобы отколупать кусочек прозрачной обертки. Крис, устав дергать брата за свитер, принялась плакать.

— Я дам тебе и ластик в придачу, — продолжал убеждать Хуан.

Кико торжествующе улыбался; он снова поднял леденец над головой, точно знамя, и облизал липкие губы.

— Это мой леденец, — провозгласил он. — Мне дал его сеньор из лавки.

Хуан смотрел на брата, и горло его медленно подрагивало, словно он что-то глотал; вдруг он подскочил к Кико, выхватил леденец, куснул и сразу же отдал. Плоский прозрачный диск покрылся белыми трещинками, как ледышка, сбоку недоставало кусочка, и при виде этого Кико как бешеный кинулся на Хуана, колотя его, лягая, обливаясь злыми слезами. Девочка рядом с ним тоже ревела и тянула свои пухлые ручки к леденцу. И тут дверь внезапно распахнулась, на кухню ворвался ураган красных и зеленых цветов, и раздался грозный голос:

— Это что еще за скандал? Что здесь происходит?

Крис все еще стояла, подняв ручонки, а Кико и Хуан наперебой осыпали друг друга обвинениями, и наконец из рукава в красных и зеленых цветах протянулась рука, завладела леденцом, и мамин голос сказал:

— Раз так, значит, никому, и все довольны.

Когда дверь закрылась, на кухне воцарилась выжидательная тишина; через минуту Хуан, потирая руки, обратился к Кико:

— Ну, давай я буду стрелять.

Кико сорвался с места и бросился к гладильной с воплем:

— На помощь, убивают!

— Та-та-та-та, — прострочил Хуан, прицеливаясь из воображаемого автомата, а Кристина, глядя на Хуана, с неожиданным оживлением повторила: