Путька

— Чтобы охотники стреляли, — сказала мама.

Мне сразу эти собаки разонравились. Вон они какие! Бедных зайцев вынюхивают. Я зайца видела в зоопарке. Он добрый, у него лицо быстро-быстро шевелится. Одно ухо в одну сторону смотрит, а второе — совсем в другую. А собаки их вынюхивают!

— Они на волков тоже охотятся, — сказала мама.

— Я на такую собаку не хочу смотреть! — сказала я. — Они, значит, всех вынюхивают? И волков?

— Нашла кого пожалеть! Вот гляди, какая осмысленная физиономия!

Правда, это была хорошая собака. Мама сказала, что это борзая. Наверное, высоко прыгать может, у неё мускулы. И лицо не злое. Немножко удивлённое. Ей, конечно, не хочется никого вынюхивать, а охотники заставляют. Она поэтому удивляется.

— Ничего, — согласилась я.

Потом мама свою любимую собаку показала — сен-бер-нар-ску-ю. Я сразу поняла, что это очень добрая собака. Что хочешь у неё бери, она отдаст. Хоть всё молоко из миски чужому коту отдай. Дикому. Которому Димка градусник ставил. Такой у этой собаки вид. Она вся меховая и мягкая. На ней кататься можно. Я подумала, что она немножко ленивая. Спит много. У неё вид такой.

А когда мне мама про эту собаку рассказала, я так удивилась!

Оказывается, она совсем не ленивая. Она в горах живёт, высоко. Там уже сосны не растут. Там один мох, как у нас в лесу или между брёвнами в стенке. Подумать только — лесу совсем нет, один мох! И ещё там почти всё время зима. С неба прямо сугробы сыплются, никакой дороги не видно. Автобусы там вообще не ходят, а пешком очень легко замёрзнуть. Там можно даже насмерть замёрзнуть. Ветер всё время дует…

И эта собака в самую метель выходит из дому. Она несёт сумку с лекарствами и ищет. Вдруг кто-нибудь заблудился? Она дорогу показывает. Если ты устал и не можешь идти, она тебя тащит. Такая сильная!

— Вот, — сказала мама, — была такая знаменитая собака: она сорок человек спасла! Понимаешь?

— Понимаю! — сказала я.

У мамы глаза такие широкие стали — целых сорок спасла! Наверное, очень много. Я до семи считать умею. А тут — сорок!

— Вот что значит породистая собака, — сказала мама. — А твой Путька просто игрушка.

Я даже забыла, что хотела спросить. Вот как! Она мне, значит, сен-бер-нар-ску-ю собаку показывала, чтобы Путьку обидеть. Она думает: чужая собака вон что может, а наш Путька совсем ничего.

— Он сейчас маленький, — объяснила я маме. — А когда он вырастет, он ещё больше спасёт. Ты же не знаешь!

— Сомневаюсь, — сказала мама.

И дальше страницу переворачивает. Вдруг я вижу — там такая собака! Если бы она себя в зеркале увидела, сразу бы умерла со страху. У неё грудь жёсткая, как подоконник. На ногах когтищи. А лицо! Уж никак не скажешь, что это лицо. Это именно морда. Толстая. И губы толстые, а рот закрыть не может. Все зубы видно. И морщин сколько! Вся в складках. У неё больше морщин, чем у бабы Риты. Старая-престарая собака.

— Она в клетке сидит?

— Почему в клетке? — сказала мама. — Она ещё щенок.

— Как щенок, если у неё одни морщины?

— Это не морщины, — объяснила мама. — Это такая порода, очень ценная. Ты же сама спрашивала. Это бульдог!

Тут я так стала смеяться! Чуть со стула не свалилась. Я думала, он какой, бульдог? А он вон какой! Он хуже Бармалея. Такой урод! А мама его с Путькой сравнила.

Я Путьку позвала и ему тоже показала. Бульдог! Вон у него какие губы! А глаза? И ноги в разные стороны, кривые. А губы висят даже. Настоящий бульдог!

Путька понюхал и отвернулся. И начал бровями дёргать. Ему так смешно сделалось! Он у меня на руках запрыгал. Он разве думал, что бульдог такой? А бульдог вон какой!

«БЕЛКА-СТРЕЛКА-КЫТЬ…»

Я так смеялась! И в это время как раз Димка пришёл. Ему дома скучно: у него мама с папой в театр уехали. А тут лампочка перегорела. Он в темноте не любит сидеть. И ещё — он хохот услышал.

Я Димке тоже показала бульдога. Он сразу понял и закричал:

— Это дедушка бульдог!

Мы во весь голос смеялись. Громко. Потом Путька как залает: «ввва!» Путька уже научился лаять.

Только у него «рэ» плохо получается. Все собаки так лают: «рррыавв!» А Путька просто: «ввва!» Но тоже здорово! У Димки так не получается, у меня — тоже.

— Прекратите сумасшедший дом, — сказала мама.

А мы всё лаем: «ва! вва! вва! ррр!»

— С вами нельзя по-человечески, — сказала мама.

И книгу захлопнула. И на полку её убрала. Высоко. Придётся теперь табуретку подставлять, чтобы достать. Но табуретка лёгкая. Это не то, что кресло подвинуть. Я хорошо запомнила, куда мама книгу положила. Сразу найду.

— Вы ничего в породах не понимаете, — сказала мама.

— А у Путьки какая порода, тётя Галя? — спросил Димка.

— Беспородный наш Путька, — махнула мама рукой. — Дворняга.

— «Дворняга»? — переспросил Димка.

И стал чёлку на палец накручивать. Он, когда думает, всегда накручивает. Его тётя Клава по рукам за это хлопает. Но он ведь не может не думать?

— Белка-Стрелка, — вдруг сказал Димка.

— Что — Белка-Стрелка? — не поняла мама.

— Она в космос летала, — сказал Димка. — Её потому взяли, что она дворняжка. Это самая выносливая порода.

Вот как Димка сказал! Теперь мама поймёт, что Димка умный. У него коленка завязана и на шее царапины. Жёлтые. Их йодом мазали. Но Димка терпел — он такой молодец.

— Белка и Стрелка, — улыбнулась мама.

— Вспомнил! — сказал Димка. — Их было две собаки. И они были дворняжки, правда, тётя Галя?

Вот какой у нас Путька, он — дворняжка! Мне просто повезло, что я его выбрала. Дворняжка! Как Белка-Стрелка…

— Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! — закричала я.

Так хорошо было кричать, как считалка: «Белка-Стрелка-Белка-вон, Белка-Стрелка-вышел-вон!» Я сама придумала. И Димка сразу подхватил: «Белка-Стрелка-кыть, вы-ходи-водить!»

И Путька себе дело нашёл. Он напал на ковёр. У ковра угол загнулся. Будто ухо. Путька в ухо вцепился и треплет. А ковёр большой, он своё ухо крепко держит. Вот Путька и, сердится. Ему хочется ковёр по комнате потаскать. А он его даже сдвинуть не может. Только ухо всё обмусолил.

Мама на нас с Димкой смотрела и не видела, как Путька играет. Потом закричала:

— Сейчас же оставь ковёр в покое!

И у нас с Димкой настроение немножко пропало. У Димки коленка заныла, он даже захромал.

— Ты почему, Митя, весь перевязан? — спросила мама.

Мама Димку Митей зовёт. Больше никто так не зовёт. Ей очень нравится имя Митя. Если бы у мамы был сын, она бы его обязательно Митей назвала.

Моё имя маме не очень нравится. Она меня Татой назвала. Она говорит, что второй раз она бы меня Татой не назвала.

Димка откликается. Его дома как только не зовут! Он когда что-нибудь сделает, его тётя Клава Дмитрием называет. Чтобы он почувствовал. А когда он себя хорошо ведёт, его тётя Клава зовёт Дым Алексеич. Димкиному папе нравится, когда тётя Клава так Димку зовёт.

— Ты что? Не слышишь? — говорит мама. — Я же тебя, Митя, спрашиваю. Ты подрался, что ли?

— Нет, — говорит Димка. — Я с крыши упал. Прямо на забор. И потом ещё на камни.

— Ой, Митя?! — не верит мама.

А зачем она спрашивает, если знает? Ей же Димкин папа всё рассказал!

— Мне надоело правду говорить. Меня сегодня целый день спрашивают. Одно и то же повторять!..

— Ну уж нам с Татой повтори, пожалуйста, — улыбается мама.

— Мне кошка травмы нанесла, — говорит Димка. — Я её хотел немножко полечить, а она как бросится…

— А что такое травмы, Митя? — спрашивает мама.

— Ну, — пожимает плечами Димка, — порезы, раны, царапины…

— А как ты её поймал? — говорю я.

— Рраз! — говорит Димка и прыгает на меня.

— Чур, я — кошка! — кричу я.

«Ввва!» — рычит Путька.