Только для девочек

— Он хотел всех нас повязать. И повязал. Все думают, что Валюта упал в драке и ударился головой. А на самом деле его Кент нарочно стукнул. Гаечным ключом. Чтоб была статья. На каждом. За умышленное убийство.

— Зачем?

— Я прежде тоже думала — зачем? Не понимала. А теперь поняла. Ему это нужно для власти. Чтоб каждое слово — закон. Чтоб на карачках перед ним ползали. Я когда попала в его компу, думала, как дурогонка, что он в меня втрескался. Он цветы носил, слова говорил. Сказал всем, что я его жена… Что мое слово после него второе для всех. Что мы потом в церкви повенчаемся. Я — поверила. Но и это ему нужно было тоже для власти. Надо мной.

От всех этих слов, похожих на змеиное шипение, мне стало очень страшно. Совсем так, как Вике, когда она училась в третьем классе, звалась Аграфеной, и я ей, вместо уроков, читала о «пляшущих человечках» и «пестрой ленте». Я стала поглядывать на дверь палаты с опаской. Вдруг она в самом деле откроется и… Я не могла понять, при чем здесь фиолетовая косынка. Это что — тайный знак? Я подумала, что те, кто входит в эту «компу», может, носят такие косыночки, как военные, закончившие американскую военную академию Вест-Пойнт, свои кольца с рубином, и спросила об этом у Вики.

Вика улыбнулась слабо и нежно.

— Ох, Оля, — сказала она. — Какая ты еще маленькая…

Она рассказала, что Кент всех предупредил ничего у себя не оставлять. А Вика оставила. Эту косыночку.

— Где же ты ее взяла?

И Вика мне все рассказала. Если бы я не знала, что она говорит правду, я бы ни за что не поверила, что такое возможно.

Кент, по ее словам, только в прошлом году «откинулся из зоны», это означало — был выпущен из лагеря, где отбывал наказание по «бакланке». Так у них называлась статья 206 — за хулиганство, потому что хулиганы на этом языке — «бакланы».

Олег — Кент быстро сбил «компу». Занимались они тем, что на ходу прыгали на подножки вагонов и открытых платформ товарных поездов. Есть под Киевом место, где рельсы идут по такому радиусу, такому полукругу, и там перед светофором товарные поезда замедляют ход. Ребята вскакивали на подножки, а потом по буферам перебирались на следующие платформы. У каждого с собой были плоскогубцы, отвертки, пилки, пустые мешки и сумки. На платформах — контейнеры. Без всякой охраны. Только пломбы навешены. А в контейнерах — женские сапожки и мужские костюмы, дорогие духи и копченая колбаса, наручные часы и велосипеды, ковры и транзисторные приемники. Пропажи не заметят, пока груз не придет на место. А там, попробуй, разберись, на каком участке сорвали пломбу и куда девались товары.

Кент следил за тем, чтоб похищенные вещи никто не оставлял у себя. Он предупреждал, что на этом всегда и попадаются.

Наибольшие трудности были у Кента со сбытом. Теперь неохотно покупают краденое. Кенту нужны были еще люди для его торговых дел.

«Компа» Валюты, — настоящее его имя было Костя, и это его фотографию показывал Вике инспектор Загоруйко, — была послабей. Летом они занимались «гопом-стопом», как объяснила Вика, это значило — обкрадывали вдребезги пьяных людей. Главный их промысел был зимой. Ранним зимним вечером они выбирали дом побольше, помногоэтажнее, поновей, забирались на верхний этаж одного из подъездов, там снимали пальто и шапки, оставляли их на лестничной площадке под охраной кого-нибудь из своих, а затем пешком спускались вниз. Два-три парня и обязательно девушка. «Когда девушка — больше веры», — объяснила Вика. Они звонили в каждую дверь и говорили, что они из этого дома только из первого подъезда, что у них там умер одинокий старик и что они собирают деньги на похороны. Девушка записывала на листе бумаги фамилии и сколько кто дал. «Для солидности», — пояснила Вика. За вечер набиралась порядочная сумма. Покупали вино, «балдели», для большего «кайфа» стали «подкуриваться» — курить марихуану, а некоторые начали и «ширяться» — вводить наркотики.

Кент предложил «компе» Валюты перейти к нему. Переговоры были назначены на вечер, в саду. Началась драка. По-видимому, Кент нарочно затеял спор. Он заранее приказал своим молодчикам захватить гаечные ключи и ножи.

Вика побледнела, у нее дрожал подбородок. Она рассказывала, как участвовала в драке, как ее столкнули с лестницы и как кто-то умышленно наступил ей ногой на лицо и ударил носком ботинка по шее.

Я очень люблю Маяковского. Возможно, он и в самом деле был лучшим поэтом нашей эпохи. По-моему, ни один поэт так не чувствовал метафоры. И как же он мог написать ужасные строки, которые все зачем-то цитируют: «…смирял себя, становясь на горло собственной песне». Песня — женского рода. Ее в метафоре видишь, как девушку. И мужская ножища в тяжелом ботинке наступила ей на шею. Да нет, не просто на шею, а спереди, на горло… Бррр… Это, как бить ногами по лицу.

И еще я думала о том, что тут, в травматологическом центре, я многое увидела совсем по-другому. Я поняла, какая вредная и глупая штука все эти фильмы, где людей непрерывно убивают, расстреливают, прокалывают шпагами, сталкивают с крыш, а герои остаются целы и веселы. Если бы Д’Артаньяну, когда он только приехал из своей Гаскони, поломали в драке в трактире кости, может, он стал бы умнее? И если бы Портоса кто-нибудь из гвардейцев насквозь проткнул шпагой, может, на свете было бы меньше охотников доказывать свою правоту, затевая драки.

Я думала обо всем этом и прислушивалась к Викиному шепоту и смотрела на ее изменившееся, похудевшее и поэтому еще более красивое лицо, и на бледный и грустный осенний маленький месяц, который спустился к нижнему краю окна и проглядывал сквозь завесу мелкого, как пыль, дождя.

—. Я думала — мне теперь все равно, все — неважно, — шептала Вика. — Так нет же, не все равно. Я боюсь за Фому. Еще больше, чем за себя. Кент знает, почему Фома так часто сюда приходит. А у Кента есть какие-то «залетные». Ну, из другой компы. Дружки по зоне. Эти запросто могут и подколоть.

— Что ты выдумываешь? — сказала я громче, чем следует. — Как такое может быть?! В нашей стране! Нужно сейчас же нам самим вызвать инспектора. Этого, с магнитофоном, Загоруйко. И все это ему рассказать. Он сразу арестует и этого Кента и всю его «компу».

Вика прищурилась, как от сильного света.

— Тише. И меня. В первую очередь. Я ведь тоже шарила по контейнерам. И была в драке, где пришили Валюту. Компа все будет валить на меня. Я загремлю на всю десятку. За убийство.

Об этом я как-то не подумала.

— Тогда нужно сегодня рассказать все Фоме и Володе. Они что-нибудь придумают.

— Тут уже ничего не придумаешь. И не Володе. Одному Фоме.

— Почему?

— Да так. Фома — добрее. Ну да ладно. — Она вдруг улыбнулась и еще больше понизила голос. — Я вначале неправильно тебе говорила. Не к Наташе ходит Володя. К тебе. Ты его к себе повернула. Ты все солидно делала. Как большая.

Я ужасно удивилась.

— Что я делала? Я ничего не делала.

— Делала. Ты и сама не понимаешь. Помнишь случай, когда Володя и Фома хирургический инструмент сделали для Валентина Павловича? Помнишь, как ты обрадовалась? А Наташе это было ни к чему. Она Володе про себя хотела рассказать, какая она хорошая, какая умная. А ты наоборот — Володю слушала, ты хотела все узнать про его дела. И запомни — ничем, ни красотой, ни модами нельзя солидно увлечь парня. Это можно сделать только одним. Это можно сделать, если его дела тебя в самом деле интересуют больше всего на свете. А тебя они так интересуют…

Вот уж никогда не предполагала, что у Вики есть свои такие интересные и полезные теории.

— А почему же… — спросила я, но замолчала и очень напряглась. Дверь в палату приоткрылась. Я потянула руку к костылю, но сразу же отпустила его и вздохнула с облегчением. Это была нянечка Поленька.

— Днем не успели наговориться? — спросила она недовольно. — Вика, может, тебе судно?..

Глава двадцать восьмая

Артистка Валя Костенко получила новое высокое звание. И в связи с этим новую табличку. На ней написано: «Валентина Сергеевна Костенко. Главный помолог травматологического центра».