Цветы тянутся к солнцу

— Дурачок ты мой родной, ну что же нам делать-то?

И тут к ним подсел кашевар Галиулла. Свернув самокрутку, он сунул ее, в рот и протянул кисет Саляхетдину.

— Ну-ка, Салях, закури, — сказал он, — а голову нечего вешать. Неужто мы целой ротой твоего мальчишку не прокормим? Теперь не старые времена. Командиры у нас такие же, как и мы. Попросим, поймут, оставят сынка твоего. И нам всем веселее будет. Мы-то, думаешь, о своих ребятах не соскучились?

Так и случилось, что Матали остался в казарме с отцом. Но зато с того же дня кончилась и его вольная жизнь. На другой день его отвели в школу. Когда он вернулся оттуда, его придирчиво спросили об уроках. А когда он выучил уроки, отправили на кухню помогать кашевару.

И хоть терпеть не мог Матали таскать дрова, чистить картошку, мыть котлы, теперь он старался помогать дяде Галиулле, понимая, что лучшего защитника нет у него в казарме.

Трудно было Матали привыкать к воинской дисциплине, но тут уж ничего не поделаешь. Приходится вставать вместе со всеми, и вместе со всеми идти на гимнастику, и завтракать вместе со всеми. У красноармейцев мало свободного времени, а у Матали еще меньше: ему-то еще и уроки нужно учить. Но он держался молодцом и только один раз сорвался, нарушил обещание, данное своим новым товарищам-красногвардейцам: сказав как-то раз, что уходит в школу, он убежал к Гапсаттару и просидел у него до конца уроков.

А на другой день откуда-то узнала об этом вся рота, и Матали стоял перед строем, и командир роты сам отчитывал его и объявил: «В случае повторения проступка отчислить из роты и снять с довольствия».

Перед Первомайскими праздниками Матали сшили форму, а в день праздника сам командир разрешил ему увольнение до двадцати двух часов.

Вот тогда он и по улицам побегал вволю, и дядю Хусаина видел, и листовок набрал, а друзей так и не пришлось повидать. Очень хотелось Матали покрасоваться перед ними в своей форме. Он и к Гапсаттару забежал, и к Газизе — да кто же в такой день сидит дома? На улицах Матали тоже не встретил ни Газизы, ни Гапсаттара, и в казарму вернулся задолго до положенного срока. Пришел усталый, расстроенный и, как только дали отбой, заснул как убитый.

А когда проснулся утром и глянул в окно, сразу понял, что и этот день не принесет, ему радости. Погода испортилась. В казарме было сумрачно, неуютно.

Весной так бывает: солнце светит, теплынь! Деревья уже оделись листвой, запели птицы. Окна распахнулись в домах… И вдруг налетит холодный ветер, подхватит пыль на успевших просохнуть мостовых, загудит, засвистит, загремит железом ветхих крыш. Кидается под ноги прохожим, срывает с них шапки, а потом зарядит дождь, и кажется, что не весна, а осень пришла на землю.

Так было и в том году. Когда Матали посмотрел на небо, ему показалось, что все казанские заводы и фабрики всю ночь наперегонки коптили небо. Серые тучи, как дым, ползли над городом, а ветер так бушевал за окнами, что слышно было, как он рвет флаги, вывешенные на улице.

В гимнастерке идти в город в такую погоду и думать нечего. Надевать старый бешмет тоже не хотелось. А шинель ему еще не сшили… Матали решил остаться в казарме. Он слонялся из угла в угол, ждал, когда дядя Галиулла позовет его на кухню и, наверное, умер бы от скуки, но тут, на счастье, нашлось и ему дело. Красногвардеец, свободный от наряда, подозвал его и спросил с сомнением:

— Ты, сынок, грамотный?

— Грамотный.

— Ну сядь тогда да прочитай, что мне из дома пишут. Я-то сам не могу…

Матали прилежно прочитал вслух все поклоны и все приветы, которые были в письме, прочитал о том, как трудно и как радостно жили в эти дни в деревне. А красногвардеец слушал, вздыхал, а когда Матали закончил чтение, помолчал и сказал:

— Вон, значит, какие дела… Ну спасибо, сынок, утешил.

Тут другой подошел, тоже с письмом, за ним третий… Когда дядя Галиулла позвал Матали чистить картошку, ему и уходить не хотелось. Вот ведь как бывает: то мечтал, скорей бы за дело приняться, а тут шел и думал: «И кто только эту картошку придумал?»

А наутро, сразу после завтрака, Галиулла стал собираться в штаб. Он уже и лошадь запряг и пакет получил. Совсем было уехал, да вернулся за чем-то в казарму, и тут тот красногвардеец, которому вчера Матали читал письмо, сказал кашевару:

— Эй, слушай, взял бы парнишку с собой. Пусть по городу прокатится.

— А чего же, поедем, — согласился кашевар, — давай собирайся.

Матали уселся в тележке, упершись спиной в широкую спину Галиуллы; Тот затянул вполголоса какую-то длинную песню, а Матали ехал и рассматривал дома, стоявшие вдоль улиц.

Ехали по центру. Тут стояли большие красивые дома, вдоль улиц тянулись тротуары. Казалось, что и люди здесь красивее, чем у хлебного базара. Нет ни мальчишек в грязных тюбетейках, ни женщин, закрывающих лицо платками. Матали казалось, что он в какой-то другой город попал.

Особенно понравился ему большой белый дом с колоннами. Никаких украшений, кроме колонн, не было на этом здании. Но само оно было величественное, спокойное и невольно привлекало внимание. А к тому же и тетя Тагира много рассказывала об этом здании. «Здесь, — говорила она, — можно выучиться и на врача, и на учителя, и на инженера… Здесь сам Ленин учился…»

Вот и сегодня, как только начали подниматься в гору, Матали как завороженный стал смотреть на это здание. И вдруг среди пестрой кучки ребят, собравшихся перед колоннами, он узнал тетю Тагиру. Сначала он глазам не поверил, думал, что ошибся, но тут рядом с ней он заметил Гапсаттара, и тут уж ошибиться было невозможно.

— Гапсаттар! — заорал он, спрыгнув с тележки, и помчался к друзьям.

— Эй, ты куда? — крикнул Галиулла, остановив лошадь.

Но Матали не успел ответить. Ребята окружили его со всех сторон. Они вертели его и рассматривали, как чудо. Его фуражка со звездой пошла по рукам и побывала на голове у каждого мальчишки. Девчонки: дергали его за ремень, все спрашивали о чем-то, а он, не успевал отвечать, только глазами хлопал от такой встречи.

Подошла Тагира. Она протянула руку мальчику, отступив на шаг, осмотрела его с ног до головы и сказала:

— Смотри какой ты стал! Настоящий боец. Ты не спешишь никуда? А то, может, с нами пойдешь, посмотришь, где Ленин учился?

Очень хотелось Матали пойти с ребятами. Но он вспомнил о своей самовольной отлучке, вспомнил о том, что на нем военная форма и покачал головой.

— Спасибо, тетя Тагира, — сказал он, — меня дядя Галиулла не пустит.

— А ну-ка, где он твой дядя, я сама попрошу, — сказала Тагира.

— Ну что же, — неожиданно согласился кашевар, — пусть посмотрит. В этом плохого нет. Пусть с дружками побудет, а я, как обратно поеду, его заберу. Только, смотри, никуда. Чтобы на месте был. Понятно?

— Понятно! — радостно крикнул Матали и затерялся среди ребят.

Галиулла посмотрел ему вслед, улыбнулся, дождался, пока тяжелая дубовая дверь закрылась за ребятами, и только тогда чмокнул губами и тронул лошадь.

Последнее слово

Шел последний день в школе. Тагира чисто вытерла доску и крупными буквами написала:

«До свидания, до осени, дети!»

И хотя, как всегда в этот час, уборщица громко зазвонила своим колокольчиком, ребята неохотно поднялись со своих мест. Медленно собрали книжки и тетради, медленно повесили сумки на плечи. А потом еще медленнее, по одному стали выходить из класса и каждый говорил на пороге:

— До свидания, тетя Тагира.

— Тетя Тагира, до свидания…

И Тагира каждому говорила вслед:

— До свидания, отдыхай хорошенько!

Галия, Газиза и Гапсаттар все еще сидели и не уходили из класса. Тагира села рядом с ними и улыбнулась.

— Ну, помощники мои дорогие, как думаете лето проводить?

Вместо ответа Газиза спросила:

— Тетя Тагира, а вы на будущий год тоже будете нас учить?

Прежде чем ответить на этот простой вопрос, Тагира задумалась. Сейчас она здесь, в Казани. Волны революции принесли ее с мужем с берегов Невы, на берега Волги. А завтра где она будет? Война еще идет, жестокая война. Куда позовет она Муллахмета?