Великая битва у Малого пруда

Подбежав к первой цепи, Санду крикнул:

— Ребята, за честь нашего порта, вперёд! Ура!

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Третья цепь метнула первые ядра. Наводчики второй цепи без промаха били в цель. Наблюдатель увидел в подзорную трубу, как один ком сбил с Илиуцэ берет, а когда тот нагнулся за ним, два новых ядра шлёпнули его по спине, оставив на рубашке жёлтый след.

У обеих сторон появились первые «раненые». Родика, на которую возложили роль санитарки, горячо взялась за дело. Первым «раненым» оказался Костя. Один из комьев попал ему в грудь, обсыпав его песком. Родика помогла Косте отряхнуться и поспешила на помощь другому «раненому». Но тут здоровенное ядро, к тому же не с неприятельской стороны, а от своих, трахнуло её прямо в подбородок. Раздосадованная Родика выплюнула попавший в рот песок и направилась дальше.

Командир первой цепи Мирча швырял песчаные комья обеими руками, но зажмурившись, из страха, как бы песок не попал ему в глаза. Санду увидел это и сказал:

— Пусти меня!

— Это почему?

— Ты больно много ядер расходуешь, и всё зря.

— Не пущу! — сказал Мирча.

И, тараща глаза, точно изображая удивление, Мирча стал швырять комья с большим пылом.

…И в это самое время был на свете грустный-грустный человек, такой грустный, что даже сам Иванушка, который сумел рассмешить царевну Несмеяну, не развеселил бы его. И этот человек был не кто иной, как Дину Попеску.

Совет командиров решил на время боя увести малышей подальше, чтобы в них ненароком не попало шальное ядро. Так и сделали. Малышей отправили на левый берег пруда, так далеко, что туда и шум боя еле долетал, а уж о шальном ядре и речи быть не могло.

Но какая же связь между решением совета командиров и грустью Дину? Разве Дину был против этого? Неужели ему хотелось, чтобы малышей забросали песчаными комьями? Вовсе нет… Причина его огорчения была совсем иная. Дину поручили опекать малышей — вы только подумайте, в такой решительный момент, во время боя! Он настойчиво протестовал, и совет командиров разрешил ему протрубить в горн начало битвы. И только-то! Ничего больше. А вслед за этим он должен был немедленно бежать к своим подопечным. Какая несправедливость! Какая чёрствость! Какое безобразие!

Видя, что он удручён и расстроен, дети окружили Дину и закидали его вопросами:

— Что с тобой?

— Ты что-нибудь потерял?

— Тебя бабушка за уши выдрала?

— Ты, наверно, не стал есть шпинат и тебе не дали черешен?

Дину сокрушённо посмотрел на них. Ну что эти дети понимают? Слыхали, как они объясняют его огорчение — не стал есть шпинат!

— Почему же ты молчишь? На кого ты сердишься?

Что им сказать? Разве до них дойдёт? Некоторые из них даже в школу ещё не ходят. Не научились и по складам читать, где же им знать о предисловии, которое Дину прочёл в сборнике стихотворений Георге Кошбука [12]. А там чёрным по белому написано, что великий писатель был в самой гуще «боёв своего общества»… Конечно, Дину пока не считал себя таким известным поэтом, как Георге Кошбук и даже как Иляна Стэнеску, ученица одиннадцатого класса женского лицея, удостоенная почётной грамоты на конкурсе, поэтому нельзя было обвинять его в том, что он ещё не участвовал в «боях своего общества». Но не принимать участия и в этой битве на Малом пруду — это уже чересчур! Решение совета командиров слишком сурово, слишком жестоко!

— Почему ты не хочешь нам сказать? Мы бы помогли тебе…

— Ничем вы мне не поможете, — вздохнул Дину. — Разве вы знаете, что значит быть поэтом и что такое поэзия?

— А я знаю! — сказал Раду. — Поэт — это кто сочиняет стихи, а поэзия — то, что складно кончается:

— Подумаешь! — пренебрежительно сказал Дину. — Таких стихов я могу насочинять сколько угодно. Мне хотелось написать боевые стихи!

— А почему же не пишешь? — удивился Раду. — Карандаша нет?

— При чём тут карандаш! У меня их полны карманы. Вит, смотри!

Дину стал выворачивать карманы и вынул сначала чёрный, потом красный карандаш, потом ещё один карандаш, с резинкой на кончике.

— Тогда, значит, бумаги нет?

— При чём тут бумага! У меня она в каждом кармане. — И он опять принялся выворачивать карманы и показывать листки бумаги и в клеточку, и в одну линейку, и белые как снег.

— Если у тебя всё есть, почему же ты не пишешь? — не отступался от него Раду.

— Да потому что… — тут Дину повысил голос, — потому что я не там, где идёт бой… Потому что я должен вас караулить… Эх, хоть бы одну минутку побыть там!..

Видя, как горюет Дину, одна из чёрненьких сестричек, Джета, вдруг исчезла. Вскоре она вернулась и, протягивая Дину стебелек с тремя листочками, сказала:

— На, возьми себе! Это клевер! Бабушка говорит, что он приносит счастье!

Но её сестрёнка оказалась более сведущей:

— Ты не поняла. Бабушка говорила, что клевер с четырьмя листиками приносит счастье!

— Знаю, — грустно заметила Джета. — Я искала, но ни одного такого не попалось. Принесла то, что нашла. Большого счастья, может, он и не принесёт, ну хоть маленькое…

Дину не смог удержаться от улыбки. Взяв стебелёк и поблагодарив девочку, он ласково погладил её по щеке и сказал:

— Клевер не может приносить счастье ни с четырьмя, ни с тремя листочками. Но то, что ты принесла, — вовсе не клевер. Где ты это нашла?

Джета в сопровождении остальных детишек повела Дину к тому месту, где она сорвала стебелёк.

— Ну конечно, я не ошибся, — сказал Дину. — Это не клевер. Это растение называется трилистником, или «три брата», а листочки у него и правда как у клевера. Сейчас видите, оно не цветёт, а вообще цветки у него очень красивые, розовые.

— И оно не приносит счастья ничуть-ничуть? — с сожалением спросила Джета.

— Трилистник как раз приносит счастье, и вот какое: если у тебя лихорадка или если ты вообще слабенький, то надо пить отвар из сухих листьев этого растения, тогда окрепнешь и поздоровеешь. Это лекарственное растение, то есть употребляется как лекарство. Вот наберите таких листьев, высушите, а потом отнесите домой. Ваши мамы и бабушки будут очень довольны.

…В это время Нику со своими ребятами, не прекращая пальбы по неприятельскому лагерю и бесстрашно принимая на себя его удары, начали обходить противника с флангов, разделившись на две группы. Несколько человек оставались в резерве и непрерывно подносили атакующим песчаные ядра на тростниковых носилках.

В назначенный момент Нику достал свисток и отрывисто свистнул три раза. Это и был условный сигнал для Дуцу, Сикэ и Валентина о помощи.

Но ожидание было напрасным.

— Что там стряслось? — спросил у Нику примчавшийся Илиуцэ. — Почему они не показываются?

— Опаздывают и путают все наши расчёты! — процедил сквозь зубы Нику.

— Может быть, они не слышали сигнала?

Нику снова свистнул изо всех сил, и… ничего. Ничего отрадного.

Тут как раз Санду распорядился, чтобы первая цепь прекратила огонь, ползком пробралась к левому флангу противника и окружила его. Этот приказ он дал после того, как наблюдатель донёс:

— На левом фланге неприятеля паника. Отрежьте им снабжение боеприпасами!

Однако Нику разгадал их манёвр, и правый фланг, которым он командовал, направил весь свой огонь на первую цепь. Это был ураганный огонь, без малейшей передышки. Мирча был «ранен». В него попало несколько комьев, он упал, а так как на него сыпались всё новые удары, он никак не мог подняться. Рядом с ним был вторично «ранен» Корнелиу.

При таких обстоятельствах первая цепь не имела возможности выполнить приказ Санду. Но, как говорил потом, после боя, сам меньшой Бунеску: «Ещё не умер богатырь, по прозванию Петрикэ!»

Он живо скомандовал:

— Пузырчатка номер четыре и номер пять — поворот вправо! Огонь! Вправо!