Мой внутренний Элвис

По папиному лицу видно, как яростно он кусает трубку.

— Так научусь. Антье меня научит. Мы уже попробовали в дороге.

— Ой, да! — восклицаю я, и на секунду мне кажется, что я и вправду приехала в Грейсленд с папой, а он купил вторую гитару, чтобы играть со мной, что он и вправду мой папа.

— А где Нелли? — я вдруг понимаю, что ее здесь нет.

— Слушает других участников конкурса, — кажется, маму Нелли сейчас интересует меньше всего.

— А где вы ночевали в пути? — спрашивает меня она.

Мне становится не по себе.

Я пробую прочесть по папиному лицу, что же он ей рассказал.

Он складывает губы в трубочку, а потом раскрывает — что же он имеет в виду?

— Луисвилл, — пробую я.

— А, — кажется, мама довольна, — а я уж думала, вы ехали через Лондон?

Почему, интересно папа просто не заорет, что мама ни за что не способна взять на себя ответственность, что с него достаточно и он сейчас же уйдет? Почему он не делает этого в тот самый момент, когда это единственное, что нас может спасти?

А потом вдруг я слышу собственный голос.

— Понятия не имею, — ору я, — понятия не имею, где там ночевал папа, я сбежала от него в Питтсбурге, потому что он так жутко кричал на меня, потом нашла Нелли в Государственном парке, и мы с ней вдвоем поехали в Грейсленд. И я больше никогда, слышишь, никогда не позволю тебе заставить меня делать вместе с папой то, что тебе самой не хочется. Ты его жена, а не я! Он даже не мой отец, и ты переспала с Тони!

Последние слова я кричу прямо маме в лицо. Мама, замерев, смотрит на меня, а потом размахивается и бьет меня по лицу. Мы все стоим так, словно не можем поверить, что все это и вправду происходит. Мама разворачивается и уходит.

Мы молчим, а потом папа говорит:

— Может, пойдем поедим?

Я смотрю на него. А потом хохочу, так сильно, что моя щека там, где ее коснулась мама, вся горит. Язон вздыхает с облегчением.

— Ну, тогда пошли, — говорит папа, идет к белому столу, стоящему на улице у кафе, и садится.

Клара залезает мне на колени и осторожно дотрагивается пальчиком до щеки.

— Почему мама так сделала?

Я глажу ее по волосам.

— У мамы — гормональное нарушение, знаешь, такое, когда не могут слышать правду. И поэтому пускают в ход руки.

— Ага, вот как, — Клара кивает.

Папа заказывает всем сандвичи с жареным арахисовым маслом и бананами.

— Тони не твой отец! — говорит папа, когда мы все жуем. — Поверь мне.

Я смотрю на него, и он не отводит взгляд.

— Правда?

Папа кивает.

— Правда. Мне очень жаль.

Это «мне очень жаль» больно колет в сердце.

— Но у мамы же был роман с Тони?

Понятия не имею, что со мной сегодня — я просто говорю все, что думаю.

Папа снова кивает.

Мы разговариваем так, что по нашему тону Язон, наверное, думает, что мы это о погоде.

— Я думал, что потерял твою гитару, — говорит папа.

— Ты и вправду ее потерял.

— Но не так, как я подумал.

Папа держит сандвич в руке — за последние три минуты он не откусил от него ни кусочка.

Я вижу папу с надкусанным сандвичем в руке и вдруг понимаю, что это совершенно неважно, кто там мой отец.

Я Антье, Антье Шрёдер, иногда Антье-Крантье, иногда замужем за пластиковым Элвисом, иногда рыжеволосая, а иногда блондинка, иногда я дочь Тони-альфонса, а иногда — Вольфганга-любителя железнодорожных справочников.

Но всегда, всегда Антье. Я беру Язона за руку.

Через десять минут возвращается мама. Она подсаживается к нам и говорит: «Привет!» так, словно и не дала мне по роже впервые в жизни вот только что.

Странно, обычно это папа смывается и возвращается так, словно ничего и не было.

— Что это вы тут едите такое вкусненькое?

Мама смотрит наигранно-радостно на остатки наших сандвичей.

— Тони, — говорю я ей таким же радостным тоном, — переспал и с миссис Фицмартин тоже. И еще он приставал к Нелли.

Мама выглядит так, будто это я дала ей по лицу.

— Я понимаю, что ты потрясена, Антье, — говорит она потом, — но все это не имеет к тебе никакого отношения. Не стоит придумывать такие истории.

Я не успеваю ответить, потому что к нашему столу подбегает Нелли.

— Антье, — кричит она. — Антье! Мы выиграли приз за самое трогательное выступление!

Не могу поверить.

— Правда?

Нелли тянет меня за футболку.

— Пошли!

— Секундочку. Скажи ей то же, что сказала мне, — я показываю на маму.

Нелли непонимающе смотрит на меня.

— Что?

— Про Тони, твою мать и про тебя.

Нелли смотрит куда-то мимо.

— Не знаю, о чем ты. Пошли же!

— Я так и знала, — цедит мама.

Нелли тянет меня все сильнее, и я иду с ней.

За сценой нам навстречу бежит женщина со списком.

— Боже мой, наконец-то!

Мы с Нелли, спотыкаясь, вылетаем на сцену.

Сначала-то я не вижу вообще ничего, а потом понимаю, что там стоит пожилой человек в синей бейсболке.

Он что-то держит в руках и зовет нас.

Когда мы подходим, он говорит:

— Приз зрительских симпатий за самое трогательное выступление получают эти молодые дамы!

Зрители бешено аплодируют.

Мы с Нелли кланяемся.

А потом Элвис кладет мне в руку памятный значок. «Я побывала в Грейсленде и открыла Элвиса в себе», — написано на нем.

Я поднимаю глаза на Элвиса.

— Точно, так оно все и было.