Ребята не подведут!

— Кто здесь? — негромко спросил он.

Ответа не последовало, но он услышал в темноте чье-то прерывистое дыхание.

Сердце у Денеша так и ушло в пятки. «Тут что-то неладное», — решил он, невольно отступил назад и, чтобы побороть страх, еще раз переспросил:

— Здесь есть кто-нибудь?

— Тише, — прошептал хриплый, но показавшийся ему знакомым голос, — а то услышат.

— Кто там? Кто вы? — в страхе проговорил Денеш.

— Это я, — шепотом ответили из темноты. — Бела Комлош. А ты кто?

— Денеш. Здравствуйте, — разочарованно протянул Денеш: подумаешь, всего-навсего вернулся дядя Комлош, папа Дуци.

— Где тут дверь? Я страшно устал, — послышалось из темноты.

Денеш собрался было сказать, что дядя Комлош может пройти, но здесь не легко найти свободное местечко, потому что весь дом живет сейчас в подвале. Но в это мгновение с ужасом вспомнил, что в подвале бывает и зеленорубашечник Теофил Шлампетер, что дядя Комлош носит желтую звезду и пришел он сюда, наверно, тайком, сбежав от нилашистов. Вот и прячется теперь, а его ищут, и зеленорубашечник тоже ищет. Словом, захватывающие приключения рядом, их нет нужды искать: они сами идут к нему.

— Подождите, пожалуйста, дядя Комлош, — сказал он. — Входить сюда опасно… Теперь у нас старшим по дому стал зеленорубашечник, Шлампетер, и у него есть автомат.

— А я так надеялся, что смогу немного отдохнуть, — пробормотал дядя Комлош. — Но если нельзя, пойду дальше. Только скажи, как там Дуци?

— У Дуци все хорошо, не беспокойтесь. Но вы подождите, не уходите. Я сейчас вернусь.

Он незаметно юркнул в подвал и отыскал Габи, который после трудного дня крепко спал. Но Денеш уже не думал об этом, а встряхнул Габи и зашептал на ухо:

— Иди скорее. Важное дело. Очень важное.

Сон у Габи как рукой сняло. Денеш приложил палец к губам и потащил его к входной двери подвала. Там он остановился и сказал кому-то в темноту:

— Это Габи, председатель, он вам скажет.

— Здравствуй, Габи, — откликнулся невидимый в темноте незнакомец.

Габи сразу узнал голос. Он не стал спрашивать, как удалось дяде Комлошу попасть домой, и тут же понял, что у двери ему оставаться нельзя. В любую минуту может появиться зеленорубашечник с автоматом на плече и с ценным персидским ковром или бронзовой люстрой под мышкой. Если он увидит здесь дядю Комлоша, то непременно приведет сюда целую ораву своих братьев-зеленорубашечников. Габи задумался, пробормотал, что постарается что-нибудь придумать, и вдруг воскликнул:

— Есть!

— Хоть бы переждать где-нибудь час-другой, — отозвался дядя Комлош.

— Можете положиться на нас, — заверил его Габи. — «Ребята не подведут!»

И ему показалось, будто перед ним засверкала невидимая надпись: «Конспиративная квартира». Да, конспиративная квартира была словно предназначена как раз для дяди Комлоша: там у него будет прекрасный тайник, и он сможет прожить в нем сколько захочет.

Габи послал Денеша за свечкой. Достать свечу было не так- то просто, потому что свечи очень экономили. После восьми часов вечера разрешалось пользоваться изобретенной дядей Шефчиком коптилкой. Она хоть и не очень-то светила, но зато потребляла мало растительного масла. Итак, Денеш юркнул за дверь, а Габи остался с дядей Комлошем.

В непроглядной тьме дядя Комлош разговаривал с Габи, как со взрослым. Он рассказал ему, что не мог больше выносить издевательств и бежал сам не зная куда. Их охраняли немецкие часовые, заставляли рыть окопы, еды не давали, а ночью держали на морозе. Тот, кто осмеливался сказать хоть слово или косо посмотреть на часового, ночью бесследно исчезал. Он чувствовал, что если он останется там, то его ждет верная смерть: он или заболеет, или умрет, или получит пулю в затылок от немецкого часового. Поэтому он рискнул бежать, и это ему удалось. Двадцатого декабря он вернулся в Будапешт и с тех пор прячется среди развалин; есть там почти нечего, а спать тоже не пришлось, потому что он боялся, как бы его не схватили сонным. Сегодня вечером он тоже спрятался в разрушенном доме, но заявился нилашистский патруль, разыскивающий дезертиров, вот и пришлось оттуда уйти. Не зная, куда деться, он решил заглянуть домой, поспать хоть немного, а там будь что будет. Дядя Комлош долго бы еще рассказывал усталым, надтреснутым голосом, если бы не пришел Денеш со свечкой и тогда все трое вышли во двор.

Во дворе их взорам открылся грозно-величественный фейерверк. Прожекторы как громадные, обмакнутые в серебряную краску кисти, скользили по небу. Ввысь устремились трассирующие пули. А еще выше, как звезды, вспыхивали зеленые ракеты. И словно в преддверии какого-то праздника, когда зажигают гигантскую люстру, над городом вдруг засияла гроздь ослепительно-ярких шаров.

В подворотне послышался шум шагов. Габи схватил дядю Комлоша за руку и быстро затащил в дворницкую. Дядя Комлош так и стоял в темной комнате, прислонившись к холодной плите, а Габи и Денеш уткнулись носами в заклеенную цветной бумагой стеклянную дверь и зорко вглядывались в темный двор.

От ворот приближался зеленорубашечник с автоматом на плече и, согнувшись в три погибели под тяжестью рюкзака, толкал перед собой новенький, отливающий никелем дамский велосипед. Когда зеленорубашечник скрылся в подвале, Габи помахал рукой и они пошли дальше. Без всяких происшествий они добрались до поворота лестницы. Там Денеш зажег свечку, и только теперь при неровном желтом свете Габи увидел, как бледен и изнурен дядя Комлош. Лицо его, все изборожденное глубокими морщинами, заросло бородой, одежда превратилась в лохмотья. Когда они спускались по лестнице в конспиративную квартиру, он покачнулся и чуть было не упал, но в последний момент удержался. Очутившись в тайнике, он осмотрелся.

— Превосходно! — вырвалось у него.

Он сразу же растянулся на продавленном соломенном матраце, и не успел Габи сказать, что сейчас принесет ему чего-нибудь поесть, уже спал сном смертельно уставшего человека.

Габи второпях написал записку: «Дядя Комлош, рядом с вами свечка и спички. Если станет страшно в темноте, зажгите ее». Записку он положил на пол рядом с дядей Комлошем, свечку потушил, а под руку ему сунул спички. Потом в кромешной тьме они вдвоем с Денешем вылезли из тайника.

Бесшумно и незаметно они пробрались обратно в подвал и впервые порадовались, что дуговая лампа Шефчика так тускло светит. Если бы кто и заметил их появление в подвале, наверняка подумал бы, что это двигаются у входа тени, так как в полумраке нелегко было отличить человека от тени…

Этот нагонявший дремоту полумрак и доносившийся отовсюду храп всякий раз мешали зеленорубашечнику высказывать свои взгляды. Он уверял, например, что теперь опасность уже миновала. На улице, неподалеку от дома, выкопали ров, который и остановит танки. Если же, мол, русским, ценой больших потерь, все-таки и удастся добраться до рва, то на улицу уж ни один из них не ступит: это так же верно, как дважды два четыре. Чтобы жильцы дома чувствовали себя в полной безопасности, он, Теофил Шлампетер, лично станет защищать вверенное ему здание. Именно поэтому с сегодняшнего дня он будет постоянно находиться дома и надеется, что, за исключением нескольких отъявленных коммунистов, скрывающихся евреев и опасных дезертиров, все будут только рады этому.

Но шумного проявления восторга не последовало. Зеленорубашечнику пришлось удовольствоваться добрыми пожеланиями Теребешей и приглашением к ужину. «Вы, право, заслужили это скромное угощение, — говорили Теребеши. — Ведь вы целый день бескорыстно сражались за родину».

Габи, вспомнив новенький дамский велосипед и набитый доверху рюкзак, усмехнулся.

Рано утром, когда остальные еще спали или просто лежали, потому что не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, председатель созвал заседание. Пригласили, конечно, и советника. Бомбежка и обстрел, которые на рассвете обычно утихали, снова усилились. Между прочим, в подвале сейчас было так же темно, как и ночью. Председатель открыл заседание и, взяв клятву, что все сохранят тайну, сообщил о жильце конспиративной квартиры, то есть о дяде Комлоше. Рассказывая об этом, он с тревогой поглядывал на доктора Шербана: а вдруг он перебьет и скажет, что это, мол, не детская забава. Но доктор Шербан не перебил его и ничего не сказал, а, наоборот, в знак одобрения согнул указательный палец.