Светлана

Костя старался думать о Москве, о скорой встрече, но рука болела так, что даже думать мешала.

К утру трава за окном стала серебряной, а картофель­ная ботва на полях почернела и съежилась.

Косте иногда казалось, что он засыпает. Он даже на­чинал видеть сны: поезд подходил к московскому вокза­лу, мама и Надя встречали его и радостно говорили: «Костя! Костя!» И почему-то еще мужским голосом: «То­варищ младший лейтенант!»

Костя открыл глаза. Поезд стоял. Светлана теребила за плечо:

 — Костя, идите, только сейчас же, как можно быстрее, идите на станцию! Больница совсем рядом — вот она, отсюда видно! Там очень хорошая докторша. Василий Кузьмич ей все рассказал про вас, что вы не хотите, что­бы вас в госпиталь... Она сказала: «Пускай приходит, я его не съем!»

 — Какой Василий Кузьмич? — спросил Костя.

Ах да, сержант с верхней полки. Уже подружиться успели!

 — Спасибо, товарищ сержант, только как же я пой­ду? Тогда пойдем вместе, Светлана, и возьмем вещи, ведь поезд...

 — Здесь долго будем стоять, — сказал сержант, — часа два...

Светлана перебила:

 — Василию Кузьмичу сам начальник станции сказал. А докторша говорит, что у вас, должно быть, остался осколок в руке и может начаться нагноение. Она гово­рит, что это опасно!

Костя встал, сержант накинул ему шинель на плечи:

 — Оденьтесь, мороз был утром. Вот этот белый дом, вторая дверь. Видите?

Костя только сейчас заметил, что на Светлане надет ватник, в котором она совсем утонула, как в шубе.

 — Откуда это у тебя?

 — Докторша дала. Она очень хорошая.

 — Ты говорила — Василий Кузьмич к ней ходил?

 — А мы вместе.

Костя не возвращался так долго, что Светлана уже начала опасаться, не опоздал бы он на поезд. Наконец он вошел и, улыбаясь, протянул Светлане руку, ладонью кверху:

 — Вот, посмотри: на память мне дала. Правда, что хорошая докторша.

На ладони лежал крошечный зазубренный кусочек металла. Светлана осторожно взяла его. Лицо ее было очень серьезно.

 — Такой маленький, а как больно от него было!... Костя, как по-вашему, кончится когда-нибудь война?

Костя спал. Он отсыпался за обе эти бессонные ночи и за много других бессонных ночей. Спал то сидя, то ле­жа; просыпаясь, удивленно повторял слова соседа-сер­жанта: «Сколько может человек спать?!» — и сейчас же засыпал еще крепче. Окончательно проснулся Костя, ко­гда кто-то громко сказал в коридоре:

 — Через два часа Москва!

Светлана, аккуратно причесанная, с подвернутыми рукавами нового ватника, наглухо зашивала свою кофточку без пуговиц, превращая ее в джемпер. Потом стала смотреть в окно.

Костя узнавал и не узнавал подмосковные дачные ме­ста. Тут налево должна быть станция — нет станции, один фундамент, над которым колышутся седые травинки. Поредели леса. Далекие деревни стали видны теперь из окна поезда. Вплотную к большим колхозным полям жмут­ся маленькие кусочки земли, прямоугольные и квадрат­ные. Женщины, одетые по-городскому, неумело копают картошку. Это индивидуальные огороды москвичей. А по­дальше, на холме, — скромный памятник. Много их уже встречалось и раньше. Они все одинаковые: небольшая пирамидка и красная звезда наверху.

Вот и кончились поля, уже Москва начинается.

Все высокие здания изуродованы грубыми пятнами камуфляжа, чтобы казаться издали (и сверху) чем-то менее значительным.

В городе совсем нет заборов; только по линии деревь­ев и кустов можно понять, где они были прежде. Сады выходят прямо на улицу. А в садах больше грядок, чем клумб, и всюду, где должна была расти просто трава, и даже там, где ничего никогда не росло, растет картошка.

Сосед-сержант, услышав, что Светлану нужно устраи­вать в детский дом, сказал:

 — Эх, знаю я один детский дом в Москве! Товарища моего ребятишки там живут. Заведующая уж больно хо­роша... Какие письма отцу на фронт писала! Вот бы те­бя, Светлана, туда устроить.

 — А вы адрес знаете? — спросил Костя.

 — Как же, знаю, конечно. Сколько раз на конвертах видел... Какой же адрес-то?.. — Он посмотрел в потолок и задумался. — Сейчас вспомню, товарищ младший лей­тенант... Директора Натальей Николаевной зовут... Ду­ша человек!

...Вечером того же дня директор детского дома На­талья Николаевна сидела у себя в кабинете с книгой в руках. Неожиданный поздний звонок. Она прислушалась. В дверь постучала дежурная няня:

 — Наталья Николаевна, вас какой-то военный спра­шивает... молоденький совсем... с девочкой.

Наталья Николаевна вышла в переднюю и увидела лейтенанта с подвязанной рукой и черноглазую девочку в ватнике.

Костя, козырнув, почтительно сказал:

 — Разрешите обратиться, товарищ директор!

 — Пожалуйста.

К ней совсем не подходило официальное слово «дирек­тор». Серебряные волосы, белый пушистый платок, наки­нутый на плечи. Спокойное, внимательное лицо. Она ка­залась бабушкой в большом и тихом доме, странно тихом, потому что ведь это был детский дом. Но дети набегались днем и теперь спят, а бабушка охраняет их сон.

 — Зайдите сюда. — Движением руки она пригласила Костю зайти в кабинет. — А вы, Тоня...

В передней было несколько стульев. Няня наклони­лась к Светлане:

 — Садись, милок. Тебя как зовут?

Войдя в кабинет, Костя хотел прикрыть за собой дверь, но вдруг почувствовал, что дверь сопротивляется и не дает себя закрыть. Так и есть — Светлана стояла у него за спиной и даже за косяк ухватилась, всем своим видом показывая: вы не будете говорить обо мне без ме­ня! Костя был обескуражен таким явным неповиновением. Но не только резкие — даже строгие слова сейчас, при расставании, были невозможны.

 — Я вас слушаю, — сказала Наталья Николаевна с таким спокойствием, как будто не было вовсе упрямой девчонки около двери.

Но Косте Светлана мешала, не хотелось при ней го­ворить о ее родных... Ну как бы это поосторожнее?.. Впрочем, после первых же коротких фраз Костя почувст­вовал, что Наталья Николаевна уже все поняла и знает уже о Светлане, а может быть, и о нем самом гораздо больше, чем он мог бы ей рассказать.

 — Вы прямо с вокзала?

 — Нет, я заходил еще в наркомат, потом мы искали долго...

 — Видите ли, товарищ лейтенант, жалко, что вы не оставили девочку прямо на вокзале, в детской комнате. Ее бы направили в приемник, а оттуда ей бы дали путев­ку... Дело в том, что мы не имеем права сами, помимо гороно, принимать ребят. В приемнике они проходят вра­чебный осмотр, оттуда их посылают в детские дома, в за­висимости от возраста, состояния здоровья...

Костя и сам понимал, каким ребячеством было с его стороны понадеяться на случайный адрес, данный слу­чайным дорожным спутником. Они приехали в Москву в конце рабочего дня. Костя боялся не застать начальника, к которому у него были письма. Пока он ходил по слу­жебным делам, Светлана сидела на скамейке сквера, где среди зелени матово белел, дожидаясь темноты, аэростат воздушного заграждения.

Наконец Косте сказали, что ему нужно явиться завтра к десяти утра. Он обрадовался, что ночевать будет дома. Нужно было поскорее устроить девочку. Он видел, что Светлана устала и проголодалась. Зашли в столовую по­ужинать. Когда вышли из столовой, аэростат был уже вы­соко в темном небе. На беду, сержант дал неточный адрес: вместо переулка записали улицу. Детского дома там не оказалось, пришлось проверять в справочном бюро.

Костя нерешительно посмотрел на директора:

 — Как же теперь быть?

 — Вы говорите, ваша семья за городом живет? — спросила Наталья Николаевна. — Так что вам сейчас на вокзал нужно?

 — Да, на вокзал.

Костя подумал, что ведь на каждом вокзале есть дет­ская комната... и вдруг ему вспомнились слова капитана: «Костя, будь другом, устрой ее в детский дом».

 — Нет, — сказал он, как бы возражая самому се­бе, — я хочу знать, куда она попадет. Где этот... как его... приемник?

 — Довольно далеко, на двух трамваях ехать... боюсь, вы застрянете, не поспеете на поезд.