Чуча

— Это я придумал, — робко сказал Чуча.

— Не болтай глупости! — рассердилась Белка, — Вот хвастунишка!

А Волчонок, узнав об этом, сразу поверил:

— Ты молодец! Умный малый! А хочешь посмотреть, где олени ходят к речке?

И опять они бежали через густой кустарник, мимо заболоченных полян. Там сплошь наросла темная ольха, на ее ветках кое-где рыжели клочки шерсти. Длиннющие елки были выворочены с корнем: болотистая земля в бурю не удерживала их.

Здесь пахло осокой, а в узких ямках от копыт — сладковато и волнующе.

— Олени! — вздохнул Волчонок, принюхиваясь.

— Ты больше всех знаешь о лесе, — в который раз сказал ему Чуча.

— Все звери знают это. Кроме тебя, конечно, — огрызнулся Волчонок.

А потом провел языком по Чучиной серой мордочке. Ведь его, Волчонка, редко кто хвалил.

Так проходило лето.

И настал день, когда выпорхнула из кустов маленькая серая птичка в красновато-бурой шапочке — Славка. Она второй раз за лето вывела птенцов, вырастила их и теперь перескакивала с ветки на ветку — скок-скок-скок! Это значило, что ее заботы о малышах кончены и можно спеть.

И она запела:

Все так и было. Откуда только Славка знает это? Ведь целое лето провозилась с птенцами?! Да такое знают все звери и птицы в лесу. А Славки, к тому же, мастера петь.

Вот тогда и забеспокоилась Белка с Сухой Сосны.

— Ты уже большой, а такой неосторожный! — закричала она Чуче сверху, из гнезда, — Мои бельчата уже ловчее меня. А у тебя — мягкие когти.

— Они не твердеют, что же мне делать? — опечалился Чуча.

— Тогда надо быть хитрым. Не сильным — так хитрым. Ты же, как привязанный, бегаешь за Скальным Волком. А чему он тебя научил?

— Он научил меня слушать Песню Леса.

— Це! — фыркнула Белка, — Чему тут учить? Ее слышат все звери, иногда даже люди. А говорил он тебе о Правде Леса?

— Нет.

— И не скажет.

— Почему?

— Потому что он живет не по правде. Серый разбойник.

— Он не серый. И никого не трогает. А вот муравьи…

— Что муравьи? — переспросила Белка.

— Муравьи знают Правду Леса?

— Конечно.

— А сунь лапу в их кучу.

— Я тоже отгрызу чужую лапу, если она залезет в мое гнездо, — сердито цокнула Белка.

— А бабочка? Когда бабочка прилетает к ним в гости? — Чуча хорошо помнил, о чем говорил Волчонок.

— Это их еда.

— Как же так! — обиделся Чуча, — Муравьи убивают — и живут по Правде Леса, а Скальный…

— Он еще молод, — перебила Белка с Сухой Сосны. И голос ее зазвучал торжественно: — Настанет день, когда он, как и его родичи, убьет просто так…

«Он уже!..» — хотел крикнуть Чуча, но закрыл рот обеими лапами. Да, да. Так оно и было.

Молодая Сорока Ясенская (ее назвали Ясенской оттого, что она свила гнездо на ясене. Звери и птицы так дают друг другу имена) в первый раз высидела птенцов и хлопотала над ними и кричала от темна до темна.

Тогда Чуча еще не бывал в логове Скального, и Волчонок впервые пригласил его.

Они трусили мимо светло-зеленых гладких стволов ясеня и бурых морщинистых дубов. Вдруг Волчонок остановился.

У корней разлапого дуба, в солнечном пятне, дремал один из сыновей Ясенской Сороки.

Волчонок показал на него глазами Чуче и сделал бесшумный шаг. Еще. Еще… В ветках отчаянно крикнула Сорока, но было поздно. Тяжелая лапа опустилась и поднялась.

Тоненький, хрупкий, с уже подросшим хвостом Сорочонок лежал на боку, подмяв под себя черные лапы и голову.

Закричала и упала на нижние ветки Сорока, осыпая сухие сучки и листья.

Волчонок стоял поодаль, опустив голову.

— Зачем ты? — крикнул Чуча. Мордочка его вздрагивала.

— Зачем я? — удивился Волчонок, — Наверное, случайно!

— Как же случайно? Как же случайно? — закричала Сорока, и на крик с шумом стали слетаться ее сестры.

— Ты хуже своего отца! — подхватили они. — Хуже матери! У, Скальные убийцы!

— Мы, птицы, проклинаем тебя. Когда за тобой придут люди, по всему лесу — от человечьей тропы до болота — мы выдадим тебя. Выдадим тебя!

Нет, Чуча не рассказал об этом Белке с Сухой Сосны. И ему было неприятно, что она права.

— Все худшее в лесу, — сердито говорила Белка, — названо именем Волка. Ядовитые ягоды — красные на кусте, они потом почернеют — волчьи ягоды. Ядовитые листья — вон те — волчье лыко. Ни один зверь, поедающий траву, даже в голодное сухое лето не станет есть их.

Мягкие светло-зеленые листья волчьего лыка вздрагивали на ветру.

— Ну и пусть, — сказал Чуча, и ухо его издалека приняло по ветру знакомый голос.

У-оо-о! Знают только дубы и грабы,

взвизгивал Скальный,

Это была его мстительная песенка.

— Опять дома оттрепали! — проворчала Белка. Она тоже всегда слышала Волчонка издалека. И любовь и ненависть чутки.

— Я уже большой, — пожаловался Волчонок, — а вот смотри! — Он нагнул голову, и Чуча увидел кровь на прокусанном ухе, — Это называется — учить. У, волки!

— Ничего, — стал утешать Чуча, — А вот меня никто не кусает, зато и не учит. Белка с Сухой Сосны говорит, что я слабый и не хитрый.

— Да. У тебя мягкие когти.

— Что же делать?

— Надо дождаться, что скажет лес.

— Но он про меня никогда не говорит.

— А про нас, волков, он поет. Пойдем в бурелом. Там темнее и лучше слышно.

И правда, среди поваленных елок и сосен, поросших седым мхом, за рощей скальных дубов, все говорило о волках, об их логове под вывороченными корнями, о белых костях оленей и косуль, что лежат у входа в нору…

И лес пел не так, но о том же:

— Когда выпадет снег, я стану охотиться один, — вздохнул Скальный, — Только это еще не скоро.

Однажды Чуча дремал среди брусничника, у поваленной ели. Он теперь выходил сюда встречать своего друга: очень уж сердилась и кричала Белка с Сухой Сосны, когда видела их вместе. Листья брусничника побурели от дневной жары и утренних заморозков. Чуча слышал, как копошится среди них паук и как звенит его паутина.

У меня паутинки-струнки, — так говорил лес.

На полянках травинки тонки, — говорил лес.

Чуча закрыл глаза, и зарябили сразу красные брусничины, ярко-желтые листья берез, желто-бурые толстоногие еще опята с матовыми шапочками — все, что он видел, пока бежал сюда от родной поляны. И вдруг — стоп!

Чучу точно толкнуло. Он сразу открыл глаза, вскочил… И тотчас что-то острое и зловонное коснулось его боков, и он поплыл-полетел над брусничником и сухими ветками.

— Чи-чу! — запищал Чуча, и острое сильнее примяло бока. Он уже не мог пискнуть, не мог дыхнуть, в ушах его шумело, и все казалось, что голос Белки с Сухой Сосны звал-окликал Волчонка:

— Скальный! Скальный!

Потом листья и ветки внизу замелькали быстрее, Чучу провезло мордочкой по еловым колючкам и вдруг отпустило.

Он шлепнулся, наколол бочок о шишку. А ельник и кусты рядом трещали, ломались. Потом этот клубок укатился, шум стал едва слышным.