Река, текущая вспять

Томек решил идти все время на юг, где, по словам Ишама, находится океан. «В какой-то момент, — думал он, — чтобы найти реку Кьяр, придется выбирать, куда идти, направо или налево». Большую часть дня его окружал знакомый пейзаж — холмы среди равнин, и он останавливался только чтобы поесть хлеба, сделать глоток из фляги или нарвать плодов с деревьев.

Приближался вечер, и Томеку стало казаться, что горизонт расширился и обведен нескончаемой темной чертой. Когда он преодолел еще несколько сотен метров, он понял, что это лес, огромный лес, какого он еще никогда в жизни не видел. Ему не очень хотелось пробираться сквозь чащу, но обходной путь наверняка занял бы дни, а то и месяцы, кто знает. Утро вечера мудренее, решил Томек, почувствовав усталость. Он вернулся немного назад, к одиноко стоящему дереву, крона которого напоминала зонтик, а ветви почти достигали земли. Он залез внутрь и завернулся в одеяло. В полусне он размышлял о том, что хорошо было бы найти попутчика, как это часто случается с искателями приключений, чтобы не чувствовать себя одиноким. Но тут на Томека навалилась усталость и он заснул, даже не успев погрустить.

Глава четвертая

Лес Забвения

Когда Томек проснулся, то не сразу понял, что лежит не в своей постели. Но при виде листьев, падающих дождем вокруг него, он вспомнил все: отъезд на заре, длинную деревенскую дорогу, одинокое дерево. Значит, он действительно уехал. Это был не сон.

Крохотная сине-желтая птичка, спрятавшись в листве, принялась щебетать рядом с ним, будто говорила: «Вставай, Томек! Вставай, Томек!» Он не смог удержаться от смеха. Он почувствовал себя таким же счастливым, как в то утро, когда покидал деревню, таким же свободным и легким. «Если это называют путешествием, — сказал он себе, — то я хочу три раза обойти вокруг света!»

Только Томек собрался выйти из своего укрытия, как до него донеслись странные звуки. Будто кто-то комкал бумагу или собирал в кучу хворост. Потом послышались сухие щелчки, словно кто-то ломал веточки. Томек замер и прислушался. В какой-то момент неизвестный начал резко дуть. Без сомнения, разжигал костер. Томек пока остерегался выходить. А что, если этот человек окажется опасным? А если он нападет? С другой стороны, придется долго ждать, пока он уйдет, потому что никто не разводит костер, чтобы уйти, едва он разгорится. Томек погрузился в размышления, и тут послышался низкий голос, вроде бы женский. Женщина напевала:

Женщина, видимо, не знала продолжения, потому что пела только эти строчки. Послышался звон посуды — дзынь, блям — и потом звук льющейся воды. А фоном звучала все та же песенка: «Наш бедный ослик болен…» «У нее, похоже, хорошее настроение», — подумал Томек. Еще он подумал, что тот, кто поет «Наш бедный ослик болен — болят у него ножки», не может быть очень злым, и высунулся из своего укрытия.

И правда, это была женщина. Несомненно, женщина, хоть и очень странно одетая. Невысокого роста, пухленькая. Множество вещей, совершенно друг к другу не подходящих, было надето на ней слоями, как на капусте: снизу слой штопаных шерстяных кофт, слой юбок, слой свитеров… Простудиться ей точно не грозило. Наконец, надо добавить, что на голове у нее был надет чепец, закрывавший уши, а на ногах — внушительного размера ботинки.

— Гляди-ка! Выманили мы его! Любишь кофе?

— Да. Здравствуйте, сударыня… — ответил Томек, который кофе никогда не пробовал.

Женщина расхохоталась, увидев, что он стесняется.

— Да ладно тебе меня сударыней звать! Можешь называть меня Мари, этого достаточно. И притащи себе камень, если хочешь сесть к огню.

Рыская вокруг дерева в поисках камня, Томек увидел пасущегося осла и повозку с устремленными в небо оглоблями.

— Это ваш осел? — поинтересовался он, вернувшись к костру.

— Это Кадишон. Он очень умный. Упрямый, но очень умный. И храбрый. Верно, Кадишон?

Осел встрепенулся. Он удивленно наклонил голову, взглянул на хозяйку сквозь челку, свисавшую ему на глаза, и снова принялся за еду.

— Кривой на один глаз, — добавила толстуха. — Медведи…

— Медведи? — удивился Томек, садясь на плоский камень, который он притащил.

— Ну да, медведи. Лес ими кишит.

— Ясно… — сказал Томек и посмотрел на бесконечную, неподвижную и безмолвную, черную полосу леса, о котором он уже успел позабыть.

— Неужели через него не пройти?

Женщина, отрезавшая ломоть от огромной буханки ржаного хлеба, резко остановилась:

— Ты хочешь пройти через лес?

Он сразу поправился:

— Если нельзя, тогда я обойду…

— Обойдешь? — изумилась толстуха и принялась хохотать так задорно и заразительно, что Томек тоже засмеялся. Они смеялись до слез. Томек повторял: «Я обойду», и толстуха с каждым разом смеялась все громче, как будто обойти лес было самым обычным делом. — «Конечно, обойдешь!»

Когда они немного успокоились, Мари сходила к повозке и принесла в корзинке масло, две банки варенья, клубничного и ежевичного, кусок овечьего сыра, молоко в бидончике и коробку сахара. В кастрюльке уже дымился кофе. Она наполнила кружку Томека и пододвинула к нему корзинку с едой. Они ели молча и с большим аппетитом. Потом Мари свернула папироску и закурила. Это очень удивило Томека, который никогда не видел, чтобы женщины так делали.

— Как тебя зовут-то? — спросила, наконец, Мари, выдыхая дым.

— Томек.

— Ну что ж, Томек, ты должен знать, что для того чтобы обогнуть лес, чтобы его «обойти», — тут они снова залились смехом — понадобится по меньшей мере два года.

— Два года! — повторил ошеломленный Томек.

— Да, этот лес — прадедушка всех лесов, он самый древний и самый большой. И уж точно самый длинный. Ты знаешь, как он называется?

— Нет.

— Он называется… Кадишон!

Томек уже было решил, что лес называется Кадишон, и ему показалось странным такое название для мрачного леса, но нет, Мари просто отвлеклась и обращалась к своему ослу.

— Кадишон! Хочешь кусочек сыра на десерт?

Осел помахал хвостом, что несомненно означало «да», и Мари поднялась, чтобы отнести ему лакомство.

— Он называется Лес Забвения. И знаешь почему?

— Нет, — ответил Томек, осознавая, как многого он не знает.

— Он называется Лесом Забвения, потому что всех, кто туда заходит, сразу же забывают.

— Вы хотите сказать…

— Можешь обращаться ко мне на «ты», Томек, я ведь не английская королева.

— Ты хочешь сказать, что они не возвращаются и поэтому их забывают?

— Нет, наоборот. Я хочу сказать, что их забывают, как только они туда заходят. Будто бы их не существует и никогда не существовало. Лес поглощает их целиком, вместе с воспоминаниями о них. Они пропадают одновременно из виду и из памяти. Понимаешь?

— Не совсем…

— Ладно. Вот тебе пример. Твои родители сейчас, конечно, думают о тебе, хотят знать, где ты, что ты…

Томек перебил ее:

— У меня нет родителей. Я сирота.

— Ну, тогда назови мне кого-нибудь, кто тебя очень хорошо знает и любит.

Томек, не колеблясь, ответил:

— Ишам. Он мой лучший друг.

— Прекрасно. Этот человек наверняка о тебе сейчас думает, хочет знать, как ты поживаешь, что делаешь, когда вернешься, да?

— Да, конечно… — ответил Томек, и его сердце сжалось.

— Так вот, как только ты ступишь в пределы этого леса, твой Ашам…

— Ишам, — поправил ее Томек.

— …Ишам о тебе даже и не вспомнит. Для него с этого момента ты перестанешь существовать. Если его спросят, нет ли новостей от Томека (это невозможно, потому что никто не может интересоваться человеком, которого больше не существует, но допустим, что это возможно), и вот его спрашивают, нет ли новостей от Томека, а он отвечает: «От кого?» И это продлится столько, сколько ты будешь находиться в лесу. И напротив, как только ты оттуда выйдешь, — если, конечно, выйдешь — все будет как прежде и твой друг Ишам спросит себя: «Ну, и что же этот разбойник Томек сейчас вытворяет?»