Юрка Гусь

Стало прохладно. Юрка вернулся на вокзал. Из-под скамейки, на которую он уселся, вдруг показалась чья-то нога и снова спряталась. Юрка заглянул туда.

На заплеванном полу, свернувшись в комочек, спал оборванный мальчишка. У Юрки заколотилось сердце.

— Хахаля! — Он стал тормошить мальчишку. — Это я, Гусь!

Мальчишка оторвал от пола заспанное лицо и посмотрел на Юрку, причем у него только один глаз открылся, другой еще спал.

— Ты… ты что? — забормотал он.

Гусь потускнел. Это оказался не Хахаля.

— Куда рвешь подметки? — спросил он.

— Иди ты! — огрызнулся мальчишка, все еще не открывая второй глаз.

Юрка дернул его за ногу.

— Да проснись ты, грязная рожа!

— Отстань, говорю. — Мальчишка, не глядя на него, лягнул воздух ногой и уполз еще дальше под скамейку.

Юрка тихонько отворил дверь, вышел на перрон. Дежурный с жезлом в руке стоял у станционного колокола и чиркал зажигалкой. Послышался длинный паровозный гудок. Поезд!

Мальчишка секунду смотрел на огненную россыпь искр приближающегося состава, потом решительно зашагал к дому бабки Василисы.

Он слышал, как за спиной заскрежетали тормоза, застучали буферами вагоны.

Поезд остановился. И Юрка остановился. На один миг, а потом бросился к воротам…

Лампадка погасла. Он ощупью добрался до кровати, разделся и шмыгнул под одеяло. С пола ему на грудь прыгнула Белка и обрадованно замурлыкала.

НЕУДАЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

Жорка Ширин сидел на крыльце своего дома и деловито ковырял гвоздем трассирующую пулю. У ног дремал коричневый лопоухий щенок. Жорка чиркнул спичкой — и пуля выплюнула тоненькую огненную струйку прямо в усатую морду щенка.

Щенок взвизгнул, кувырнулся на спину и, жалобно скуля, стал тереть обожженное место лапами.

Жорка в восторге хлопнул себя по коленям, запрокинул лохматую рыжую голову и на весь двор заржал. И вдруг, откуда ни возьмись, сырой ком земли угодил Жорке прямо в лицо. Он вскочил и, отплевываясь, бешено завертел головой: никого нет!

И тут с огорода бабки Василисы послышался негромкий свист. Жорка присел на корточки и через изгородь увидел не то девчонку, не то мальчишку. Если смотреть ниже пояса, то мальчишка — в штанах. А если выше, то девчонка — в цветастой кофте.

Озадаченный Жорка с минуту наблюдал, как мальчишка-девчонка, сидя на завалинке, шлепал картами.

— Эй ты, бабья кофта!

Жорка вытер рукавом черные губы.

— Это ты кинул?

«Бабья кофта» даже бровью не повел. Он удовлетворенно хлопнул себя колодой по колену и улыбнулся. Видно, выиграл.

— Говори, бабья кофта, ты? — Жорка сделал шаг к изгороди.

«Бабья кофта» проворно спрыгнул с завалинки и схватился за камень. Жорка так и присел на траву.

— Ха-ха! — сказал мальчишка. — Не бойся, не трону. — Он размахнулся и запустил камнем в забор. На заборе висел глиняный горшок. Горшок вдребезги разлетелся.

Жорка обрадовался:

— Погоди, бабка Василиса задаст!

«Бабья кофта» поддернул штаны повыше и подошел к забору.

— Хочешь, фокус покажу?

— Фокус! Да ты не умеешь.

— Гляди, лапоть! Видишь, король!

Мальчишка быстро стасовал карты.

— Гляди… Раз! Опять король? Что, не умею?

Жорка прижал к изгороди широкое веснушчатое лицо. Его серые глаза с любопытством следили за ловкими руками мальчишки. А руки все ближе, ближе… Не успел Жорка и глазом моргнуть, как два пальца крепко прищемили его конопатый нос.

— Ага! Попался, жаба! — ликовал мальчишка, все крепче сжимая Жоркин нос. — Я те покажу «бабья кофта»!

— Бусти-и-и… — приплясывая, мычал Жорка. — Бусти-и-и… больно!

— Больно? — сказал мальчишка. — А собачонке, думаешь, не больно?

Влепив напоследок хороший щелчок в широкий Жоркин лоб, мальчишка отпустил. Жорка отлетел в сторону и ощупал свой нос.

— Ну, паразит, погоди-и! — Он высморкался. — Изничтожу!

— Гуляй, — сказал мальчишка.

Жорка опять пощупал нос. Он распух.

— Я тя застрелю… из ракетницы! — выкрикнул он. — У Стасика выменяю ракету и… и укокошу!

— Из ракетницы? — ухмыльнулся мальчишка. — Лучше из соленого огурца… Нету у тебя никакой ракетницы.

— Нету?

Разъяренный Жорка помчался к крыльцу. Наклонился, рывком отодвинул камень и достал завернутую в портянку ракетницу.

— А это что? Соленый огурец?

Мальчишка презрительно засвистел, повернулся к Жорке спиной и зашагал к своему крыльцу. Заскрипела калитка, и на тропинке показались Егоров и бабка. Мальчишка спрятался за парадное крыльцо. «Сейчас горшок разбитый увидит».

Бабка, кряхтя, согнулась и подобрала черепки с тропинки.

— Разбойники, — проворчала она, — такой горшок расколотили.

— Небось твоего постояльца работа, а? — усмехнулся Егоров.

— Не-е, — возразила бабка. — Мой парнишка смирный, тихий, мухи не обидит… Это, наверно, Ширихин озорник из рогатки пульнул.

— Смирный, — снова усмехнулся Егоров. — А мешок у тетки на вокзале спер!

— С голоду, Кузьмич.

Бабка Василиса вытерла концом платка слезящийся глаз.

— Не вози ты мальчишку в Бологое. Пусть у меня живет. Я уж толковала с председателем… Так и быть, говорит, дадим ему хлебную карточку. Картошка у меня, слава богу, своя. Проживем до весны как-нибудь, а там грибы, ягоды…

— Гляди сама, Петровна, — сказал он. — Мальчишка с улицы. Верченый-порченый. Не хватила бы с ним горюшка.

Мальчишка сидел на холодной земле, прижав пылающую щеку к шершавой доске. Тихий сидел он, и большие глаза его не мигая смотрели на грядку, на которой торчали сухие капустные кочерыжки. Возле одной из них проклюнулся острый зеленый росток. Он радовался выглянувшему на день осеннему солнцу и совсем не думал о том, что завтра ударит первый мороз и оборвет его короткую жизнь. Стебелек рос.

ОКО ЗА ОКО

Ночью прилетел немецкий самолет и долго кружил над станцией, чего-то вынюхивая.

Юрка проснулся внезапно, будто кто-то за пятку дернул. Открыл глаза и прислушался. На печи похрапывала бабка. Прерывистый гул самолета удалялся. «Улетел, гад!» — облегченно вздохнул Юрка, слыша, как бухает сердце. Нет! Гул нарастает. «Ве-зу-у, ве-зу-у, ве-зу-у…» Вой лезет в уши, кусает спину мурашками.

Вдруг будто луна прыгнула с неба. В щели ставен ударил холодный белый свет. Он задрожал на стеклах буфета, заплясал на потолке. Это немецкий бомбардировщик спустил на парашюте осветительную ракету.

— Бабушка-а! — закричал Юрка, вскакивая. — Бабушка, можно, я к тебе… на печку!

— Что? А? Замерз? Ну, полезай… Гляди-ко, светает. — Бабка заворочалась, закряхтела.

Поддерживая штаны, Юрка поспешно вскарабкался на теплую печь. Дрожа, забился бабке под бок и притих.

— Небось страшное приснилось? — зевнула бабка Василиса. — Бывает.

— Немец летает. — Юрка умолк. — Слышишь, опять, гад, развернулся. Сюда летит.

«Ве-зу-у, ве-зу-у, ве-зу-у…» Юрке кажется, что самолет сейчас обязательно сбросит бомбу прямо на их дом. Он изо всех сил упирается ногами в низкий потолок и крепко закрывает глаза: «Сейчас! Вот-вот сейчас бабахнет!»

Мур-р, мур-р… — удаляясь мурлычет мотор. Пронесло!

Ничего подозрительного не заметил на станции «юнкерс». Только зря ракету спалил. Долго висела она в ночном небе, разлив по крышам домов мертвенно-бледный свет.

В эту ночь Юрке так и не удалось заснуть. Лишь серенький рассвет прокрался в окна, на дороге зафырчали машины. По крыльцу затопали тяжелые сапоги, раздался громкий стук.

— Видать, ночлежники.

Бабка накинула на плечи фуфайку и, зевая, сползла с печи. Сунула ноги в валенки с галошами, зажгла лампу. Гремя оружием, котелками, флягами, вошли пятеро военных. Они натащили с собой в избу утреннего холода. Сгрудили в угол вещевые мешки, поставили к стене автоматы. У всех усталые лица, воспаленные глаза.

— Полезай на печь, мамаша, — пробасил здоровый парень с двумя красными кубиками на петлицах. — Мы тут сами устроимся. Малость заморились. Двое суток в машине.