Назарка-атаман

Тараска в первый раз попал на жнитво.

— Поедем, сынок, в поле. Дуньку качать тебе придется… — сказал отец, укладываясь в телегу.

Ну, и жаркое лото наступило! Пшеница уродилась высокая, густая. Отливалась словно чистым золотом.

Отец, пригибаясь, ловко без остановки взмахивал серпом и подкашивал колосья.

Мать в красном платке, в короткой холщовой юбке догоняла отца.

Когда отец выпрямлялся, он собирал серпом пшеницу и увязывал большие снопы.

— Эх, и снопы тяжелые! Ни за что их Тараска не поднимет!

Мать сделала из снопов тень, чтобы солнце не жгло, установила люльку.

Тараска — нянька. Отгонял от Дуньки всяких мошек и букашек.

Станет Дунька нюни разводить, чаем из соски поит.

Вот Дунька уснула — Тараска к отцу. Кобылка зеленая, большая сиганула в пшеницу.

— Беги, беги за ней!.. — кричит отец.

Тараска прыгал.

На третий день отец крякнул, отирая пот с лица.

— Ну и жарища… Все. тело стянуло…

И вправду у отца вся спина рубахи побелела: испарина в соль превратилась, п рубаха становилась жесткой, корявой.

— Пьешь, пьешь эту воду, и все пить хочется… Хоть бы кваску достать или кислого молока…

Отец покосился на Тараску.

— А но сбегаешь ли ты, Тараска, на деревню?.. Прямо к тетке Аксинье?..

— Не найдет, пожалуй, дорогу, — ответила мать, суя грудь Дуньке. Дунька, проголодавшись, ухватилась за мать и жадно сосала.

— Ну, не найдет… Такой-то орел?.. Разве он не Ланшинова Егора сын?

— Найду, тятька!

— Ну, вот. Завтра поедут на деревню Никифоровы — соседи. И тебя захватят. Придешь, прямо к тетке Аксинье. Скажи: Ланшинов к тебе послал… У ней теперь в погребе молоко-то понапашено…

— Да не снесет он. Верст, чай, пять будет, — опять возразила мать.

— А ты какую полегче крынку тащи. Тараска, ты оттелева дорогу найдешь?..

— Чай, найду, тятька!

II

Утром мать опять наказала Тараске, как уезжал с соседом Никифоровым:

— Ты расспроси хорошенько дорогу, как обратно пойдешь… Игнатий! — обратилась она к соседу, — покажи Тараске оттуда дорога к нам. А то еще парнишка заблудится…

— Ладно, садясь, Тараска!..

Взмахнул Игнат кнутом — и поехали.

Тетка Аксинья встретила радостно.

— Прибежал, родной… Ах, ты, батюшка мой…

— Тятька прислал к тебе молока испросить…

— А я как раз и припас…

Тетка Аксинья босиком. Пошли к погребу.

— Скоро дожнут у вас?..

— Тятька говорит, что скоро…

Вынесла холодную крынку, отчего весь горшок покрылся крупными и мелкими каплями.

Тетка отерла его своим фартуком.

— И ты испробуй молочко…

Пока Тараска хлебал молоко из другой посуды, она увязала сверху горшок тряпкой и затянула бечевкой.

— Вот тебе ручку сделала. Так и неси… Ловко тебе будет… — Захочется еще — прибегай. Ну, иди с богом! Ты дорогу-то знаешь?..

— Знаю… Указывали…

— Ну иди, иди… И кланяйся матери… Приходи еще, как вздумается…

Проводила его за ворота и долго стояла, смотрела, как Тараска бойко шагал к околице.

III

Еще до вечера далеко. Солнце, пожалуй, еще не сядет, как Тараска дойдет.

Только добежать до пригорка, а там налево к пруду.

Сзади что-то громыхало. Оглянулся: ехали порожняком подводы четыре. На передней в соломенной шляпе спал парень-возчик.

— Эй. подвези!.. — закричал. Тараска, отбегая от пыли, что клубилась по дороге за подводой.

Парень поднял голову.

— Садись, — придержал он лошадь.

Тараска взобрался с горшком на последнюю подводу.

— Ишь ты, как все вышло хорошо, — подумал Тараска — не устану и скоро доеду.

Горшок с молоком поставил на солому.

— Пусть стоит…

Телега громыхала, оставляя далеко позади пыль.

Вдруг Тараска обомлел. Вместо горшка в соломе насквозь дыра оказалась. Оглянулся, а позади, на дороге, горшок остался.

Спрыгнул, подбежал и ахнул. Одни черепки. Белое, тягучее молоко с пылью перемешалось. Тряпочка еще осталась.

— Что я теперь буду делать?

Заревел благим матом, приседая на корточки.

— Ой, горе-то какое… Тетка Аксинья… Мамка…а…а…

Долго рыдал над черенками. Утер слезы и по знает, куда итти назад к тетке или на жнитво? Место незнакомое. Овраг какой-то. И горы нет…

Оглянулся — никого по дороге не видно: ни сзади, ни спереди.

— Пойду прямо…

Дневной жар стал спадать. Солнце краснело и укладывалось на горизонте.

Тараска идет версту, две. Про горшок с молоком никак не забыть.

— И как это я не догадался?.. Выпустил его из рук?.. Отец похвалил, доверил, а теперь в дураках.

Какая-то птица пронеслась над головой и, пискнув, унеслась вдаль.

Тараска вздрогнул. Стало совсем темно. Дорога вела куда-то вправо, а ему надо влево, к пруду. И при том дорога не широкая, а малоезжая.

Заплакать, отреветься, да разве горю этим поможешь? Тараска слышал, как отец иногда бранил мать:

— Слезами горю не поможешь. Если ты дура, так по-дурацки и будешь весь свой век делать…

Еще раз оглянулся Тараска. Нет, никто не едет. С полей кузнецы затянули мурзилку.

— Фр…р…и… Фр… р…и…и…

Где-то далеко перепелки, спрятавшись, голосисто кричали:

— Спать пора… Спать пора…

И опять тихо, тихо.

Тараска бежал, бежал без оглядки.

Вон как раз впереди блеснул огонек.

— Костер…

Вдруг откуда-то кинулось под ноги черное, лохматое.

— Ав!.. ав!.. — и заплясало перед Тараской.

— Ай!..

Люди у костра завозились. — Кто там?..

— Ай-ай!.. Собака!..

— Трезор!.. Трезор!.. Замолчи ты там!.. Пошел вон!.. Кто там?..

Подбежали люди, схватили Трезора.

— Ишь ты, не видишь, на кого бросаешься?.. Мальчонку испужал… — ругался бородатый мужик на собаку.

Та, обнюхав Тараску со всех сторон, вильнула хвостом и побежала к костру.

— Ты откуда, малец? Чей?

— Лаишинов… Заблудился я…

— А, сын Егора? Как же ты заблудился?..

У костра в тулупе сидел вихрастый паренек.

— Тараска!.. — закричал он, — это я, Тимоха!..

Тут только Тараска заприметил, что это Тимоха, и признал и деда Ипполита, и Трезора признал…

— Ты как же это?..

— Ды я… Меня тятька посылал к тетке Аксинье… А я дорогу позабыл…

— Эх. да здесь недалече… Вот так прямо пойдешь… — дед Ипполит махнул куда-то в темноту, — а там налево свернешь…

— А мне сейчас как дойти?..

— Разве ты хочешь гати?.. Оставайся с нами. Куда пойдешь ночью? Кашу сейчас будем заваривать…

— Нет… Меня тятька ждет…

Тимошка удивленно привскочил на тулупе.

— А волки-то?.. Не боишься?..

Но Тараскино горе сильнее волков.

— Ну иди, иди. если ты такой заботливый… Гак по дороге и иди… Пройдешь так с четверть версты и сворачивай налево…

Тараска опять нырнул в темноту. Особенно темно сразу как от костра отошел.

IV

Стало холоднее. Под ногами сырая трава, хлестала по коленкам.

— Эх, зря ушел от Тимошки… Заблужусь, поди… Пи дороги, ни огней, ни пруда

— А волки-то?.. — вспомнил он вопрос Тимошки.

Далеко-далеко будто скрипят колеса. Прислушался. Так и есть… Бежать к ним…

Вот, наконец, перед ним вырос огромный воз, точно дом. Колыхаясь из стороны в сторону, ехало несколько подвод, нагруженных снопами.

— Дядя!.. Дяденька!..

— Тпру…

— Дяденька, куда мне итти к пруду?. Мне надоть к Ланшинову…

— Ась?.. Что говоришь? — перегнулась голова с воза. — Кого тебе? Да, тпру… окаянная… не стоится тебе.

Возы перестали скрипеть. Остановились.

— Эй ты, парень!.. Лезь сюда, на воз… Лезь но веревке…