Повесть о красном орленке

— Здорово, Пронька!

— Ну и что?.. — настороженно встретил Пронька нежданных гостей.

Суховерхов мельком оглядел полутемную тесную и низкую избу, в которой, кроме стола, лавки да большой русской печи, ничего не было.

— Нда-а, не красно...— И уже к тете: — Вот что: Совет вырешил вам кое-какую помощь... Куда заносить?

Ни тетя, ни Пронька не поняли: какой Совет, какую помощь, за что? Наверное, ошиблись. Пронька горько усмехнулся :

— Ты не сюда, должно, попал, дядя Илья.

— Да, да!.. — торопливо закивала тетя.— Мы не просили... Ведь не просили, Проша?

— Не просили.

— Вы не просили,— улыбнулся Суховерхов,— а Советская власть вырешила. Вот так. Давай-ка, хлопец, распоряжайся да помоги.

Тут и Пашка вклинился, хлопнул Проньку по плечу:

— Ты что остолбенел-то? Вам привезли. Идем.

Пронька неуверенно двинулся к воротам. Там стояла подвода, груженная несколькими кулями и кулечками. Он вопросительно глянул на Суховерхова.

— Что брать-то?

— Что видишь, то и бери.

Пронька уже совсем растерялся, улыбнулся и даже немного зло бросил:

— Полно шутки шутить. Не до этого нам.

— Фу ты, господи! — рассердился Суховерхов.— Ну что ты, в самом деле! Все вам. Таскай, да побыстрей. Нам и к другим еще успеть надо.

И только когда Суховерхов взвалил один из кулей себе на спину, крякнул и понес в избу, до Пронькиного сознания наконец дошло все происходящее. Срывающимся голосом он закричал, будто его глубоко и незаслуженно обидели:

— За что, а? За что это нам, а, Пашка? Ты скажи?

И вдруг, прикрыв лицо руками, убежал в пустующий, развалившийся сарайчик. Вышел оттуда с покрасневшими глазами, когда Суховерховы уехали. В избе, заваленной кулями, сидела растерянная тетя. И точно, как только что Пронька, повторяла:

— За что такая милость? За что, Прошенька?

Пронька торопливо, с лихорадочно блестящими глазами осматривал привезенное: мука, пшено, сахар, сало, несколько аршинов темно-синего сатина... И долго потом молча стоял над неожиданно свалившимся добром.

...Артемка протирал и смазывал браунинг. Вдруг открылась дверь и в избу вошел Костя, как всегда, бодрый, улыбчивый.

Артемка бросился к нему.

— Приехал?

— Угу!

— Давно?

— Утром.

Артемка обиделся:

— Почему не пришел сразу?

— Отсыпался. Ох и умотались!

— Где были?

— Чуть до Камня не добрались... А потом в гости к соседним партизанам заезжали. Колядо просил. У Громова были. Знаешь?

Артемка смущенно пожал плечами.

— Эх, ты! Громова не знать! Тоже добрый командир. И отряд у него, пожалуй, раза в два больше нашего. Даже пушка есть.

— Да ну?

— Точно. Только снарядов всего штук пять. Смелый мужик. Недавно белых из Камня выбил, да беда — подкрепление к ним быстро подошло. Поляки. Отступил.

У Артемки дух захватило: вот это сила! На уездный город пойти не побоялись!

— Сейчас нас, Космач, испугом не возьмешь. Сколько отрядов! Армия! Беляки нигде подступиться не могут. Сидят по городам и затылки чешут. Вот, брат, народ как взялся. До самого Камня белых нет.

Костя еще немного посидел, поговорил, потом поднялся.

— Идем, Космач, в штаб. Письмо читать будем.

— Какое письмо?

— Письмо Ленина... Громов дал. В газете.

Слышал не раз Артемка это имя — Ленин. Слышал от отца, от Неборака. Сегодня от Кости. Особенный человек Ленин. В Москве он. Самый главный большевик. За трудовой народ стоит, за Советскую власть. И Артемка с теплотой, с радостным удивлением произнес:

— Письмо Ленина?! Неужто нам написал?

— Нам, Космач, нам. Всему народу.

...В штабе битком набито партизан, повернуться негде: узнали о письме, пришли слушать. Шум, гам, дым.

Колядо оглядел помещение, сказал Дубову:

— Може, на воздухе почитаем? Бачишь, шо миру собралось? Як на праздник.

Митряй одобрительно кивнул:

— Товарищи, выходи иа улицу, там попросторней.

Раздались голоса:

— Правильно, Митряй.

— Тут даже покурить стеснительно, затылок обожжешь кому-нибудь...

Возле крыльца, на котором стояли Митряй и Колядо, большой подковой столпился народ. А с площади все подходили и подходили люди: и сельские, и партизаны.

Митряй развернул газету, пробежал быстро глазами, поднял голову:

— Кто читать будет? У кого глотка покрепче? Может, ты, Неборак?

Неборак молча протиснулся сквозь первые ряды, поднялся на крыльцо, взял газету. Толпа разом притихла. Все устремили взгляд на Неборака.

— «Письмо к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком,— прочитал он отчетливо и громко.— Товарищи! Красные войска освободили от Колчака весь Урал и начали освобождение Сибири. Рабочие и крестьяне Урала и Сибири с восторгом встречают Советскую власть, ибо она выметает железной метлой всю помещичью и капиталистическую сволочь, которая замучила народ поборами, издевательствами, поркой, восстановлением царского угнетения. Наш общий восторг, наша радость по поводу освобождения Урала и вступления красных войск в Сибирь не должны позволить нам успокоиться.

Враг далеко еще не уничтожен. Он даже не сломлен окончательно...»

Слушает Артемка ленинское письмо, видит вокруг себя десятки напряженных лиц, думает: знал бы Ленин, как внимательно ловит народ его слова, как одобрительно кивают мужики головами.

«Да, да,— думает Артемка.— Вон их, белых, еще сколько! Так и хотят придушить. Но мы не дадимся. Разобьем гадов...»

А Неборак продолжает читать:

— «...Надо напрячь все силы, чтобы изгнать Колчака и японцев с другими иноземными разбойниками из Сибири, и еще большее напряжение сил необходимо, чтобы уничтожить врага, чтобы не дать ему снова и снова начинать своего разбойничьего дела. Как добиться этого?»

Неборак сделал паузу, глянул на толпу. Зашевелились мужики, переступили с ноги на ногу, побросали цигарки. Кто-то нетерпеливо крикнул:

— Ну, ну, читай, Неборак, что делать-то надо?..

Артемка оглянулся, увидел вдруг в толпе рыжую Пронькину голову. Тот тоже заметил Артемку и как-то непривычно дружелюбно подмигнул ему: дескать, видал, как Ленин пишет!

— «...Чтобы защитить власть рабочих и крестьян от разбойников, то есть от помещиков и капиталистов,— продолжал Неборак,— нам нужна могучая Красная Армия. Мы доказали не словами, а делом, что мы можем создать ее, что мы научились управлять ею и побеждать капиталистов, несмотря на получаемую ими щедрую помощь оружием и снаряжением от богатейших стран мира. Большевики доказали это делом...»

Тихо на площади, очень внимательны мужики, потому что все, о чем пишет Ленин,— это их кровное дело. Что ж, они готовы помогать. Они уже помогают. Нужно — жизни отдадут.

Неборак продолжал читать о пяти главных уроках, которые не должны быть забыты, чтобы снова народ не попал под гнет Колчака или другого ставленника капитализма. Ленин учил, как надо защитить власть рабочих и крестьян, как побеждать капиталистов, как крепить мощь Красной Армии — освободительницы народа от разбойничьего гнета буржуазии.

Кончил читать Неборак, заговорили люди, обступили его, Колядо и Дубова, расспрашивают о непонятном, просят газету, рассматривают ее, ищут, где напечатано слово «Ленин».

Крестьянское восстание разгоралось. С каждым днем расширялась территория, освобожденная от Колчака. В сотнях сел и деревень степного Алтая народ восстанавливал Советскую власть и начинал деятельно хозяйствовать: создавал все новые и новые отряды, готовил продукты, одежду, оружие для своих защитников.

А партизанские отряды продолжали продвигаться все дальше к центрам: к Барнаулу, Камню, Славгороду, Рубцовску.

Это положение серьезно испугало не только губернскую военную власть, но и командование колчаковской армии.

22 сентября Колчак вынужден был объявить Алтайскую губернию «театром военных действий», потребовал во что бы то ни стало подавить «красный мятеж».

В Барнаул выехал для разработки плана разгрома партизан начальник тыла армии генерал Матковский.