Однажды перед каникулами

— Учителя физики нигде нет, — сказал Шурик, и на руль самоката упали две слезинки.

До отхода поезда оставалось две минуты.

На перроне стало еще шумнее. Все начали прощаться.

— Ищи, Бобик, ищи! — настойчиво повторял Сережа и бежал за овчаркой вперед и вперед.

У вагона № 2 Бобик ткнулся носом в высокий женский каблук, потом поднял морду и обнюхал опущенную женскую руку. Шерсть на его спине стала дыбом, и он залаял на весь перрон.

Молодая женщина, которая заглядывала в открытое окно вагона, испуганно отдернула руку.

— Бобик, ко мне! — крикнул Сережа. — Шурик, здесь наша газета!

— Нет, — грустно сказал Шурик. — Учитель физики мужчина.

— Он, наверное, только что попрощался с нею за руку, — шепнул Сережа.

Вдруг женщина заулыбалась и сказала:

— Я здесь, Николай Иваныч!

Николай Иваныч показался в окне вагона, и Шурик закричал:

— Вот учитель физики!

Раздался свисток, поезд плавно тронулся.

Николай Иваныч кивал головой и улыбался женщине.

— Дайте нашу газету! — кричал ему Шурик.

— Дайте телеграмму после доклада! — кричала ему женщина.

А Сережа быстро разворачивал сверток.

Окно вагона медленно поплыло вдоль перрона.

— Отдавайте нашу газету! — требовал охрипший Шурик и изо всех сил подкатывал самокат.

Сережа бежал рядом с окном. Он повернул схему к Николаю Ивановичу:

— Ваша?

— Да, да! — закричал Николай Иванович и так перегнулся через окно, что чуть не вывалился на перрон.

— Вы перепутали, вы везете классную газету! — задыхаясь, объяснял Сережа.

— Давайте, спасибо, спасибо!

Сережа сунул схему в окно.

— Бросайте газету!

Николай Иваныч скрылся в купе.

Поезд набирал скорость. Гудел паровоз. Окно уходило все дальше и дальше.

Только Бобик бежал еще вровень с ним и неистово лаял. Сережа и Шурик все больше отставали от вагона, увозившего их газету.

Мимо них, сверкнув широкой стеклянной полосой, уже промелькнул вагон-ресторан, потом предпоследний вагон и последний…

Но вдруг далеко впереди в воздухе мелькнул длинный белый сверток. И Сережа с Шуриком увидели, как Бобик подпрыгнул и на лету поймал его.

В большом зале школы подходило к концу торжественное собрание.

Уже кончились слова приветствий и добрых пожеланий, уже поздравляли Ольгу Михайловну и ее самый лучший и самый дружный класс. И хор в сопровождении струнного оркестра с успехом исполнил «Майский марш».

После этого Софья Андреевна начала громко называть имена и фамилии отличников, приглашая их на сцену сниматься.

— Есть! — отвечали отличники и под аплодисменты всего зала поднимались к украшенному цветами столу президиума.

— Что такое? А где же Сережа Стульчиков и Шурик Громов? — спросила Яшу сидевшая в президиуме Ольга Михайловна.

— Их еще нет… — сильно волнуясь, ответил Яша.

А фотограф уже всех усаживал, говорил кому куда смотреть, а кое-кого осторожно пальцами брал за подбородок и поворачивал немножко вправо или немножко влево, чуточку вверх или чуточку вниз. Потом закрылся черным сукном и посмотрел в глазок аппарата.

— Прекрасно, очень хорошо. Спокойно! Сейчас снимаю!

Он уже протянул руку, чтобы открыть объектив… Но в эту секунду все снимавшиеся, нарушив позы, рванулись вперед.

Они увидели в самом конце зала смешной русый хохолок и хитрющее лицо Сережи. Он, размахивая газетой, бежал к сцене, за ним, чуть прихрамывая, шагал Шурик.

На фотографии все вышли как живые, но лучше всего получилась газета, обрамленная ветками и молодыми листьями.

— В четвертом классе и я буду с вами сниматься, — разглядывая фотографию, заявил Петя Куликов.

— Вряд ли, — сказал Сережа Стульчиков. — Ты всегда поздно спохватываешься.

— Нет, не всегда, — ответил Петя. — В будущем году я спохвачусь на самом первом уроке.