Люся и Василёк

— Ой, — сказала Люся, — ты, кажется, опять про своего Василька?

— Да, про него, — ответила мама. — Про нашего Василька. Я уже получила разрешение его усыновить, и скоро мы его возьмём к себе.

— К себе? Значит, он всегда будет жить, у нас? И ты будешь его кормить, спать укладывать, игрушки ему делать?

— Да, — сказала мама.

— Значит, это для него ты одеяло покупала? Новое, голубое?

— Нет, для тебя, дочка. А ему мы отдадим твоё, маленькое. Ведь ты уже выросла.

— И сапожки мои ему отдашь, и фартучки?

— Разве тебе их жалко?

— Нет, мне не жалко, а только я этого мальчика почему-то не люблю. Найдём другого.

— Когда же это ты успела его не полюбить?

— А вот когда ты меня в угол из-за него поставила. Раньше этого никогда не бывало!

— Не из-за него, а из-за тебя самой, — ответила мама. — Раньше ты так себя никогда не вела.

А через несколько дней мама с Люсей опять пошли в детский дом.

В детском доме их сразу же повели в комнату директора.

Комната была маленькая, белая, и в ней за столом сидела женщина в белом халате, которую Люся в прошлый раз приняла за доктора.

— Ну, вот и хорошо, — сказала женщина. — Сердечно поздравляю, товарищ Морозова. Признаться, жалковато всё-таки отдавать. Дивный парень!.. Только начнёшь привязываться к ребёнку, и вдруг какая-нибудь мамаша возьмёт его и усыновит.

— Право, мне не хотелось вас огорчать, Антонина Петровна, — сказала мама.

— Да что вы, что вы, голубушка! Я же шучу. Желаю вам вырастить хорошего сына!

В это время в комнату внесли аккуратно завёрнутый пакет.

— Это его приданое, — сказала директорша. — А вот и он сам.

Через порог осторожно, высоко подняв толстую ножку, переступил Василёк. На этот раз он был в новой голубой блузке и причёсан на косой пробор.

— Здравствуй, мой Василёк! — сказала мама.

Василёк протянул ей обе руки, как будто только её и ждал.

Мама посадила его на стул и стала одевать.

Няня помогала ей и приговаривала:

— Мал, конечно, а свой интерес, небось, понимает. Схлопотал себе в мамы такую приятную гражданочку!

Мама засмеялась, и директорша засмеялась, а Люся даже и не улыбнулась. Она молча сидела на стуле и смотрела, как мама надевает на Василька её красные полусапожки.

— Ну что, нравится тебе твой братик? — спросила Люсю директорша.

— Ничего, — сказала Люся и отвернулась, чтобы не видеть, как мама надевает на Василька её синюю курточку с золотыми пуговками.

И вот надели на Василька курточку. Повязали платочек, чтобы уши не продуло. Поверх платочка надели шапочку, как надевали Люсе, когда она была маленькой.

Потом стали прощаться. Все вышли провожать их на лестницу — директорша, няня, даже повариха. Машут им руками, кричат вслед:

— Будьте здоровы! Нас не забывайте, заходите с детками!

А повариха говорит:

— В воскресенье приходите. Такого наварю киселя для вашего Василя! Самого его любимого — вишнёвого!

А Васильку тяжело. Сам он толстый, и пальтецо на нём очень толстое. Мама взяла его на руки и снесла с крутой лестницы. Вышли на улицу, на солнышко. Мама хотела спустить Василька на землю, а он ухватил её за шею обеими руками и только одно повторяет: «Мумуля муя!» да «мумуля муя!»

Тут уж Люся не выдержала:

— Мамочка! Дорогая! Красавица! Отнесём его обратно, пока недалеко ушли. Ведь они же любят его, как родного, отдавать даже не хотели. Так всё было хорошо. Ну, пусть он и сапожки мои берёт, и одеяло, что ты мне купила, и все мои игрушки. Только пусть он здесь останется. А, мама?

— Нет, — сказала мама. — Он будет жить у нас.

— Ну, тогда я здесь останусь… в детском доме!

— Хорошо, — сказала мама, — оставайся. — И пошла вперёд с Васильком.

Люся немного постояла у крыльца, а потом молча пошла за мамой.

Так они дошли до конца переулка. Тут мама, видно, устала или, может быть, ей сделалось жалко Люсю, только она спустила Василька на землю.

— Пойдёмте, дети, — сказала она и протянула Люсе свободную руку.

Но Люся притворилась, что не заметила мамину руку, и засунула свои поглубже в муфточку. Так они и пошли: Люся — сама по себе сзади, а мама с Васильком — вместе впереди.

Перекатывается Василёк рядом с Люсиной мамой, переваливается в своём тёплом пальтишке, в красных полусапожках. На голове у него косыночка, чтоб в уши не надуло, сверх — тёплая шапочка.

И вот они дошли до перекрёстка. До большой улицы.

На большой улице бегут машины, троллейбусы, трамваи, торопятся прохожие.

— Люся, где ты, Люся? — говорит мама.

— Тут, — отвечает Люся, а руку маме не подаёт.

Постояли они у самого светофора, подождали, пока зажёгся зелёный свет.

— Переходите, дети, — говорит мама. — Скорей, скорей!..

А Люся и тут маме руку не подаёт. И вдруг повернулся к Люсе Василёк. Видно, испугался автобуса. Повернулся и протянул ей свою маленькую пухлую ручку. Тянет, тянет ручонку и смотрит Люсе прямо в глаза. А глаза у него, как пуговицы на мамином пальто, — такие же большие, только синие.

— Идёмте, идёмте, дети, — торопит мама.

И Люся, не подумавши, взяла Василька за руку.

Она и не знала, что у него такая мягонькая, тёпленькая ручонка, с такими крохотными ноготками, лопаточкой.

— Уся! — говорит Василёк.

— Что? — спросила Люся.

А он смеётся и всё повторяет: «Уся, Уся!» — видно, доволен, что научился её называть.

Так они и подошли к остановке трамвая — втроём. Ждать им пришлось долго. Народу собралось много.

— Подержи его, Люся, — сказала мама, — я деньги приготовлю.

Как только трамвай вышел из-за угла, люди засуетились, стали продвигаться вперёд, совсем затолкали Люсю и Василька. Люся невольно разжала руку, и в ладони у неё стало пусто.

— Василёк! — сказала она, стараясь ухватить его снова за ручку. Но Василька уже не было там, где он только что стоял.

Люся толкнула какого-то высокого дяденьку, заглянула через чей-то большой мешок. Нет Василька!.. Нигде нет! Потерялся… Ой, беда какая!..

…Она сразу вспомнила станцию, на которой она сама чуть-чуть не затерялась в толпе, между поездами. А ведь Василёк ещё меньше, чем была она тогда.

— Мама! — закричала Люся и захлебнулась от тревоги. — Потерялся!..

Но Василька уже передавала маме на руки какая-то старушка. Пальтишко у него расстегнулось, шапочка сбилась на одно ухо.

— Ишь ты, какой лихой! — сказала старушка.

Люся засмеялась: у Василька и в самом деле был лихой вид.

— Ты уж, мама, держи его покрепче, — сказала она, — а то затопчут. Тётеньки, пропустите нас! Разве не видите, — мы с ребёнком!

Женщины расступились, и мама с Люсей и Васильком вошли в трамвай.

Василёк пристроился на скамейке и, стоя на коленках, смотрел в окошко. Люся села бочком, заслонив калошки, чтобы он не измазал чужого пальто, и стала тихонько называть ему всё, что мелькало за окном:

— Это троллейбус, автобус, аварийная машина. Понимаешь? Аварийная машина.

Василёк молчал и только когда трамвай обогнал человека с собакой, сказал громко, на весь вагон: «Бабака!»

— Детки у вас какие хорошие, дружные, — сказал кто-то из соседей.

Мама улыбнулась и кивнула головой.

Как только приехали домой, мама ушла в булочную за хлебом.

— Посмотри за малышом, Люсенька. Я скоро вернусь.

Люся сама сняла с Василька пальтишко, платок, шапочку, причесала ему волоски, а потом взяла его за руку и стала водить по комнате.

— Вот тут мы обедаем. А это — письменный стол. Понимаешь? А в этом ящике — игрушки. Мы их потом посмотрим. А здесь ты будешь спать. Хорошая кроватка, мягкая, — хочешь попробовать, полежать?