Фонарик (сборник рассказов)

— Кто там? В чём дело? — крикнул отец, как будто спросонья. За лаем Тузика я не услышал, ответили ли.

Отец накинул пальто, зажёг лампу и шепнул нам:

— Если это Крутов, мы его не знаем, поняли? Вы, ребята, будто спите! — И он пошёл в сени открывать дверь.

Тузик поджал хвост и забился под лавку. Я поспешно задёрнул занавеску над печкой и лёг так, чтобы незаметно смотреть сквозь щель.

Вошёл Крутов. Я сразу заметил, что он бледен и губы его чуть дрожат.

— В чём дело? — заговорил он, снимая шапку. — Не состоялось?

Тут только я обратил внимание на то, что отец не ставит лампу на стол, а продолжает стоять у двери, держа её в руке и глядя на Крутова недоумевающим взглядом.

— Что не состоялось? — спросил он.

— Да собрание.

— Какое собрание? Да вы к кому? Вы, видно, не туда попали!

Крутов напряжённо засмеялся:

— Брось шутить! Я ходил туда, не достучался. Отменили?

— Что отменили? Куда ходил? В чём дело? — недоумевал отец так естественно, что, несмотря на всю мою тревогу, мне стало смешно.

Крутов нахмурился:

— Да не валяй ты дурака! Или мне Мишка наврал?

— Какой Мишка?

— Какой! Ясно — твой.

— Есть у меня сын Мишка. Да вы-то его откуда знаете? И что вам здесь нужно вообще?

— Да брось ты дурить, чёрт! — разозлился Крутов. — Говори толком, наврал мне Мишка, что нынче собрание?

Отец не успел ответить, как мама вдруг открыла глаза, подняла голову с подушки и испуганно спросила:

— Что случилось? Кто это у нас?

— Да вы что? Обалдели оба? — Крутов резко повернулся к маме. — Ты что, Ивановна, меня не узнаёшь?

Мама смотрела на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами и молчала.

— Будто и не пьяный, — произнесла она наконец, — а, видно, не туда попал. Ты к кому шёл-то, приятель?

— Да послушайте!.. — начал было Крутов, но громкий стук в дверь оборвал его. Он быстро обернулся к двери и изобразил на лице испуг.

— О, чёрт! — прошептал он. — А вдруг полиция…

«Ух ты, гадина! — хотелось мне крикнуть. — Ведь сам же привёл!»

Тузик снова залаял из-под лавки.

— Полиция? — закричала мама и поднялась на локте. — За тобой полиция? Украл, что ли, где, а к нам прятаться?

В дверь дубасили. Отец пошёл открывать. Крутов быстро шмыгнул за ситцевую занавеску, отделявшую кухню, словно желая спрятаться.

Дверь открылась.

Вошёл пристав и несколько городовых.

Пристав сразу же опустился на стул. По его лицу было видно, что он очень иззяб, очень устал и очень разозлён.

— Ну, так и есть! — закричала мама. — Ваше благородие, вы не этого ли ищете? Зашёл к нам сейчас какой-то черномазый, шапка высокая… Украл, что ли, где?.. Как вы застучали, испугался. «Полиция», — говорит… Вон там спрятался!

— Не то пьяный, не то сумасшедший, ваше благородие, — вполголоса заговорил отец, почтительно наклоняясь к приставу, — о каком-то собрании толкует. Шут его знает, что за человек.

— Обыскать! — крикнул пристав. — И гляди, чтоб никто не ушёл.

«Уйдёшь тут…» — подумал я. Я хорошо знал, что дом оцеплен кругом.

Городовые бросились выполнять приказание пристава, и двое из них молча выволокли из-за занавески Крутова. И снова мне стало смешно, до чего у них растерянные лица. Они, видимо, совершенно были сбиты с толку и не знали, как им вести себя.

— Ты кто таков? — грозно крикнул пристав.

«Ишь как разговаривает, — подумал я, — ну, да и мы не дураки!»

— Я… сюда в гости пришёл, — пробормотал Крутов. Как он был сейчас не похож на нашего весёлого гостя!

— В гости?! — закричала мама. — Это ночью-то?! Ваше благородие, да мы его знать не знаем…

— Молчать! — заорал на неё пристав. — Не с тобой говорят. Ты! — ткнул он пальцем в сторону отца. — Это что за человек?

— Кто же его знает, ваше благородие, — очень спокойно ответил отец, — я ничего не понимаю. Только вот сейчас застучал к нам, я открыл, а он про какое-то собрание спрашивает… Будто и не пьян, а может, впрямь сумасшедший..

— Эй, обыскать хорошенько всё помещение, все вещи! Да живей! — крикнул пристав.

Обыск, очень тщательный, длился недолго. Изба была маленькая, вещей мало, искать особенно нечего. Пока городовые рылись в наших пожитках, все молчали. Мама под одеялом накинула на себя платье и встала. Кровать тоже обыскали.

Я поспешно закрыл глаза, — один из городовых лез на печку.

— Ваше благородие, тут двое ребят спят.

— Разбудить! — приказал пристав.

Городовой начал меня расталкивать.

— Что?.. На работу пора?.. — словно спросонья, забормотал я, потом протёр глаза, сел и с удивлением уставился на городового.

Пристав встал со стула и подошёл к печке.

— Знаешь этого человека? — спросил он меня, указывая на Крутова.

Я посмотрел Крутову прямо в глаза.

— А как же, ваше благородие, — сказал я твёрдо, — знаю, он на золотихинской фабрике, где и я, работает.

— Мишка, да ты что? — закричал Крутов, подходя ближе.

Пристав молча отпихнул его локтем.

— А к вам он ходит? — спросил он.

— К нам? Домой? Нет, ваше благородие.

— Однако же он твоё имя знает, — подозрительно сказал пристав, — как это, а?

— Так мы ж с ним в одном цеху, ваше благородие, — бойко возразил я, — мы ж там все друг дружку знаем! А его фамилия Крутов, я его тоже знаю.

— Врёт он, ваше благородие, — не выдержал Крутов, — все они врут, договорились… Дозвольте, вам всю правду скажу, как есть! Я у них чуть что не каждый день бывал. Этот самый Мишка меня на собрание звал.

— На какое собрание? — удивился я.

— Чего врёт?! Что нынче, воскресенье гулянки гулять? — возмущённо крикнула мама. — И когда это ты у нас бывал?!

— Доказать могу, ваше благородие! — закричал Крутов. — Я этому мальчишке фонарик электрический подарил! Поглядите сами, — вон его штаны лежат, а в правом кармане фонарик: зелёный, с белыми разводами.

Ух, и обрадовался же я тогда, что окоченевшие мои пальцы не удержали фонарика!

— Какой фонарик? — недоумевал я.

Пристав взял мои штаны со стула и вывернул оба кармана.

— Где же он, фонарик-то? — спросил он насмешливо. — Эй, вы! — обернулся он к городовым. — Не видали какого фонарика?

— Никак нет, ваше благородие! — хором ответили городовые.

В это время Валюшка открыла глаза, вскочила на колени и испуганно пробормотала:

— Мишка! Кто это такие?!

Услышав Валюшкин голос, из-под скамейки выскочил Тузик и радостно бросился к печке.

— А-а, — почти весело сказал пристав, — собачка!.. Уж она-то не договаривалась ни с кем! Говоришь, чуть не каждый день тут бывал? Стало быть, как свой. Собачка это хорошо понимает! А ну, погладь её!

Растерявшийся Крутов робко протянул к Тузику руку. Тузик поджал хвост, попятился, ощетинился, зарычал и цапнул его за палец.

Пристав захохотал. Потом сразу смолк, и жирное лицо его побагровело. Он всей тушей повернулся к Крутову.

— Ваше благородие… — начал было тот.

— Молчать! — заревел пристав. — Не место здесь разговаривать. Хозяйка, очисти стол. Протокол буду писать.

Через несколько минут он молча двинулся к двери. Крутов, бледный, не поднимая глаз, шёл за ним. Когда дверь закрылась за последним городовым, я чуть не закричал от радости, но отец приложил палец к губам и глазами показал на дверь, — ведь там могли подслушивать.

— Что за чепуха! — сказал он очень громко. — С кем это нас спутали?

С тех пор никто из нас никогда больше не видел Крутова. Должно быть, полиция услала его куда-нибудь подальше от нашего городка. Или он сам убежал. Революционеры не щадили провокаторов.

А весной, когда растаял снег, я нашёл в проулочке свой фонарик. Он весь отсырел и заржавел. Я вышвырнул его в реку.

Таня-революционерка

Шёл декабрь тысяча девятьсот пятого года.

Мне было тогда десять лет, но была я такой маленькой и худенькой, что никто мне больше восьми не давал. Мы жили в фабричном районе большого города, в квартире из двух комнат. Отец мой работал в типографии наборщиком, мать была портнихой.