Солнечный денек

Куклы у Тани были тряпичные, с размалёванными щеками и с волосами из пакли. Таня хмуро сидела перед ними, подперев кулаком подбородок.

«Может, Алёнке Грушу отдать? Жалко… У неё кофточка красная. Матрёшу? Тоже жалко. Дуньку? Вот Дуньку не жалко – она совсем чумазая и волосы у нее почти оторвались. Но Дуньку Алёнка не возьмёт, пожалуй».

В это время в избу вошла Алёнка. Таня покраснела и тотчас задёрнула занавеску.

– Давай мою куклу! – потребовала Алёнка. – Где она у тебя?

– Она спит, – сказала Таня.

– Где спит? Покажи!

– Не покажу!

– Ты что, не отдавать, да?

Алёнка отдёрнула занавеску. Одни Танины куклы сидели в горнице, а её новой, нарядной не было.

– Отдавай! – закричала Алёнка. – А то я сейчас твоих всех… Вот! Вот!

И начала швырять Таниных кукол по всему полу. Грушу в красной кофточке она подкинула так высоко, что та пролетела через всю избу и шлёпнулась в кадушку с водой.

Тогда Таня рассердилась.

– Уходи из избы! – закричала она. – Уходи!

Она схватила веник и замахнулась на Алёнку. Алёнка испугалась веника и побежала на улицу. На пороге она столкнулась с Таниной бабушкой.

– Это что за война? – сказала бабушка.

Таня и Алёнка закричали обе сразу:

– Она моих кукол расшвыряла! А одна вон как намокла – даже полиняла вся!

– А она мою куклу не отдаёт! Пусть отдаст!

– Так чего ж ты Алёнке куклу не отдаёшь, а? – спросила бабушка.

Таня опустила голову и заплакала. Бабушка обняла её:

– Чего же тут плакать? Надо отдать, да и всё!

Таня уткнулась в бабушкину кофту:

– Да как же я отдам, когда её Снежок в кусты утащил!

Бабушка погладила Таню по голове и сказала:

– Вот нашли из-за чего ругаться да драться! Да я вам ужотко ещё лучше куклу сделаю!

На полдни

Прозвонил колокол на обед. Мать пришла с работы и поставила грабли у крыльца.

Таня выбежала к ней:

– Мамушка! Ну, чья бригада больше сработала – твоя или Марьина?

Мать улыбнулась:

– Моя.

– Ну, значит, теперь за ягодами можно?

– Вот какая ты, дочка! – сказала мать с упрёком. – Мы-то свой участок убрали, а Марьина бригада ещё не управилась.

– Ну и пусть они управляются!

– А если дождь?

– Ну и что же? Сено-то Марьино!

– Не Марьино и не моё, а наше общее, колхозное. Мы свою делянку убрали – значит, надо Марьиной бригаде помочь. Чем больше мы сена уберём, тем больше скотины у нас в колхозе будет. А чем больше скотины, тем колхоз богаче. А чем колхоз богаче, тем и нам с тобой жить лучше! Поняла? Ну-ка, принеси из сеней холодной водицы – я руки вымою, да надо идти на полдни, корову доить!

Мать вытерла фартуком потное, красное от загара лицо, вымыла руки, взяла подойник и пошла доить корову на луг, туда, где стадо полднюет – отдыхает в холодке, пережидает полуденную жару.

Таня увязалась за ней. Кого бы ещё позвать? Разве Нюру Туманову? Нюре не очень-то хотелось идти по жаре, но она подумала, что хорошо бы искупаться, и пошла.

Таня не знала, звать ей Алёнку или нет. Может, она теперь губы надула и сердится? Но Алёнка увидела, что девчата собрались на луг, и сама прибежала. А Дёмушку и звать не надо было – он и так нигде не отставал. Только Снежок остался дома. Он приподнял голову, посмотрел на них из-под крыльца и опять улёгся – не стоит бежать, в холодке лучше… К тому же и Таня больно оттаскала его за уши, когда он вернулся. Ну их, пусть идут.

Но, когда девочки зашли за околицу, Снежку стало скучно. Он вскочил и пустился за ними, хлопая ушами.

Шли через ржаное поле по горячей белой дорожке. Густая рожь стояла по сторонам – ничего не видно, только синее небо да высокие колосья над головой. Колосья задевали волосы матери, проводили ей по щекам своими шелковистыми усиками.

– Хорошая нынче рожь, – сказала мать, – ишь как дружно колосится!

За ржаным полем на цветущей луговине стояли маленькие домики. Это колхозная пасека. Пчёлы гудели над пёстрыми цветами.

– Идите потихоньку, – предупредила мать. – Не бегайте, не сердите пчёл.

Таня спряталась за мать, уцепилась за её юбку.

Алёнка тоже шла осторожно и зорко поглядывала кругом – не летит ли откуда пчела.

А Нюра и совсем затаила дыхание.

Вдруг Дёмушка остановился и закричал:

– Алёнка!

Он стоял и отмахивался рукой от пчелы, которая гудела над его головой. Но чем больше он отмахивался, тем сердитее гудела пчела.

Дёмушка побежал, и в эту минуту – раз! – пчела тяпнула его прямо за щеку. Да так больно, будто огнём обожгло. Дёмушка заревел.

– Ничего, – сказала мать, – пройдёт!

Дёмушка поплакал и перестал. А когда пришли на луг, где коровы отдыхали, то все увидели, что щека у Дёмушки раздулась, будто он засунул туда орех. Девочки поглядели на него и засмеялись:

– Дёмушка, покажи, что ты за щеку спрятал?

На реке

Стадо полдневало в лесочке у реки. Коровы стояли и лежали среди берёзок в холодке и лениво жевали жвачку. Две пёстрые коровы забрели по колено в воду и стояли там неподвижно. Доярки с колхозной фермы уже доили коров. Коровы с фермы были все крупные, чёрные с белым.

На зелёной луговинке, под тенью берёзы, блестели большие светлые бидоны. Учётчик Петя Дроздов стоял возле этих бидонов. Доярки приносили к нему тяжёлые, полные молока подойники:

– Это – от Зорьки…

– Это – от Красотки…

– Это – от Ласточки…

А учётчик мерил молоко, чтобы знать, сколько какая корова даёт молока, и сливал надоенное в бидоны.

Мать пошла искать свою корову. Белая черноглазая Милка лежала под кустом. Она увидела хозяйку, встала не спеша и протянула морду: корочка есть? Мать дала Милке корочку, погладила её и села доить.

Девочки уже плескались в речке, брызгались и визжали на весь луг. Таня очень любила свою речку. Да и как было не любить её – такая она тихая, светлая, все камушки и раковинки на дне видны сквозь воду!

Тут, где вода еле достаёт до колен, хорошо. А вон у того берега, под густыми вётлами, вода тёмная, и на дне шевелятся косматые водоросли. И, как нарочно, жёлтые бубенчики растут именно там. Из их стеблей можно делать очень красивые цепочки, а среди жёлтых лепестков у них есть твёрдые тёмно-зелёные кувшинчики, которые годятся для кукол. Но попробуй достань их!

Вскоре на реку пришли ребята. Они прошли мимо девчонок на омут – не будут же они здесь, на мели, барахтаться! А Серёжа Таланов взял да и приплыл с омута, залез в осоку и начал рычать, будто какой-нибудь зверь. Девочки сначала испугались. А потом увидели, что это Серёжа, и пристали:

– Достань бубенчиков!

Серёжа стал на самом глубоком месте – там ему было чуть-чуть выше пояса.

– И купаются тоже! – усмехнулся он. – Тут и окунуться-то негде. Эх, мелюзга!

Но бубенчиков достал, бросил их на берег. А сам уплыл обратно на омут.

Мать подоила корову, подошла к реке.

– А ну-ка, вылезайте! – сказала она. – Ведь посинели, а всё-таки будут в реке сидеть, пока не выгонишь!

Дедова галоша

После обеда мать снова ушла на покос. Бабушка легла на лежанку отдохнуть, а дед взял дерюжку и отправился куда-то искать холодку.

Таня сунулась было к бабушке:

– Бабушка, что же ты, про куклу-то забыла?

Но бабушка отмахнулась от неё, как от мухи:

– Да не забыла, сделаю… Уйди, дай отдохнуть!.. – и отвернулась к стенке.

Тихо и сонно стало в избе. Таня вышла на улицу.

Стояла жара. Солнце так припекало, что на дорожке у крыльца босыми ногами горячо было стоять. Птицы примолкли… Куры попрятались в тень под сиренью и лежали, раскрыв клювы от жары. Гуси столпились возле таза с водой, ныряли головами в воду, булькали. Потом гусак придумал: влез в таз и уселся. Вода полилась через край, а он, очень довольный, плескался и встряхивал крыльями. Когда он вылез, воды в тазу осталось на донышке, да и та была грязная-прегрязная.