Я вернусь на рассвете

Но пальба прекратилась так же внезапно, как и началась. И уже до рассвета было тихо.

Мать и Шаухал не спали. На сердце у обоих было тревожно. Что могла означать эта перестрелка?

«Хорошо бы пройти по улице и узнать, что случилось, — думал Шаухал. — Ведь на самом же деле кто-то стрелял рядом! Но кто? Немцы? Может быть, пленных вели мимо дома? Нет. Шоссе от дома далеко. А может быть, это просто так показалось, что стреляют близко? А на самом деле стреляли где-нибудь на краю села. Ночью тихо, и звуки слышнее…»

С рассветом стало спокойнее на душе. Скоро опять придёт тётя Рацца. Шаухал уже не думал о ночной суматохе. Мать задремала, и он тихо вышел из комнаты и вскарабкался на сеновал, чтобы положить сухого сена в арчиты. Шаухал уже начал снимать их с ног, как вдруг увидел в тёмном углу человека.

В глазах у Шаухала потемнело. Он не мог шелохнуться от испуга. Не мигая, глядел на небритого мужчину, а тот тоже не сводил с него глаз. Около незнакомца — автомат и полевая сумка.

— Шау!..

Он говорит по-осетински, и ему известно имя Шаухала! Кто же это? В темноте трудно разглядеть лицо.

— Не бойся, Шау! Я — Алы́кка…

Худое, бледное лицо человека обросло чёрной бородой. Глаза светились. Губы вот-вот расширятся в улыбке.

— Шау! Не бойся же. Я — Алыкка. Как здоровье Дзыцца? Ей лучше?

«Ах, вот это кто! — наконец-то понял Шаухал, приходя в себя. — Оказывается, это наш Алыкка, с того берега реки!»

Алыкка ушёл в лес перед приходом немцев. Уходил вместе с Хаммирзой. Но Хаммирза на следующий же день продался немцам. А Алыкка до сих пор не появлялся в селе.

— Вы тоже вернулись? — выпалил Шаухал.

— Да… Только потише говори. Кругом немцы.

Шаухал подполз к Алыкке и сел рядом с ним.

— Слушай, мальчик, что я тебе скажу. Хаммирза — предатель. Мы, партизаны, знаем об этом. Ему ни слова обо мне, слышишь?

Много доброго знал об Алыкке Шаухал. Когда отец ушёл на войну, Алыкка привёз им целую арбу дров. Часто к ним заходил, спрашивал: «Ну, как живёте? Держитесь! Всё будет хорошо — не пропадём!»

Шаухал помнит, как Алыкка и другие парни на большой поляне за селом «ходили в атаку». Они были призывниками. Их готовили на фронт. Чего только не было: и стрельба из винтовки, и бег, и прыжки! Часто ползали по-пластунски. Старт находился около святилища Хур-Хо́ра, а финиш — у святого дерева Алха́ста. Алыкка был лучшим бегуном. А кто мог победить этого здоровяка в прыжках? Разгонится, а потом птицей взлетает над настилом, падает и вязнет в опилках. Люди удивлялись.

Алыкка тоже был Царгусов, как и Шаухал. И Шаухал гордился этим. Он восхищённо говорил своему товарищу Габуле: «Вот это джигит, а?!»

И вот сейчас взрослый, здоровый парень и худенький подросток сидят рядом и смотрят друг на друга. Ночь тихая, шуршит сено.

— Ты слышал ночью выстрелы? — продолжал шёпотом Алыкка. — Мы шли двумя группами… Одна — по крайней улице. Другая — здесь, я шёл со второй. На крайней улице начали стрелять, немцы подняли тревогу. Хорошо ещё, что они стреляли беспорядочно, наугад. Нас они не заметили. Но через село стало уже невозможно пробраться, и я с товарищами перешёл реку, указал им, как через Карага́ц уйти в лес. Думаю, они спаслись. А сам — обратно сюда.

— А почему в лес не ушёл?

— Нельзя, Шау. Дело есть. Видишь это? — Алыкка показал на автомат. — Я знал, что у вас в доме никого нет. Помнишь, когда моя арба не могла заехать в ваш двор и мы с тобой прямо из переулка таскали дрова до сарая? Значит, и немцам ваш дом неудобен…

Алыкка говорил с Шаухалом как с равным. Шаухал рассказал ему все новости, всё, что слышал от тёти Рацца.

— Ну, а учитель Темир что поделывает?

Шаухал рассказал, что староста Хаммирза хочет расправиться с Темиром.

— Я часто буду приходить сюда, но ты, брат мой маленький, никому ничего не говори! Даже Дзыцца ни слова, слышишь? Она больна, и не надо её волновать.

Шаухал кивнул головой.

Алыкка приподнял черепицу. Выглянул на улицу, осмотрел двор, сад. Прислушался. Никого. Обычно в эту пору шоссейная дорога оживает. Впрочем, оттуда и сейчас доносится шум мотора. Это — немцы.

Алыкка призадумался.

— Поищи-ка для меня тряпьё какое-нибудь. Я сменю мокрую одежду, вздремну немного… под сеном.

Вдруг послышался женский голос и стук. Шаухал вздрогнул:

— Это мама палкой стучит о кровать… Меня зовёт… — и быстро начал спускаться в сени.

4

«…Интересно, что в этом конверте? — думает Шаухал. — Алыкка сказал, что это военная тайна. Странный человек Алыкка! Сам же доверил мне отнести конверт, а что в нём, так и не сказал. Да ведь я сейчас могу вскрыть его, и никто, ни одна душа об этом не узнает».

Шаухал идёт по берегу реки и рассуждает сам с собой.

С одной стороны, конечно, обидно, когда в твои руки дают военную тайну, а всё равно полностью не доверяют… С другой стороны, раз Алыкка поручил ему такое важное боевое задание, значит, он доверяет. Вот попробуй пойми его!

Но вскрывать конверт ни в коем случае нельзя. Алыкка несколько раз повторил задание: положить конверт в арчиты, осторожно пробраться к старому кладбищу в Карагаце. Там, у северного угла, около самой ограды, есть часовня. Отыскать эту часовню и сунуть конверт в щель под большим камнем, что лежит между часовней и оградой.

Теперь главная забота — не повстречаться с немцами. Всего бы лучше перейти речку вброд. Так и до Карагаца доберёшься скорее. Но ведь арчиты промокнут и конверту придёт конец. А через мост идти опасно. Там полно немцев, и каждый из них может придраться.

Хотя бояться их особенно не стоит. Едва ли им придёт в голову, что в арчитах спрятан важный документ.

Шаухал повернул в сторону моста.

Выглянуло солнце, осветило заснеженные вершины гор. Дует мягкий ветерок.

Шаухал чувствует себя мужчиной. Он, как и все честные люди, выполняет свой долг. Ему доверили боевое задание. Может быть, в будущем, когда вырастет, он будет вспоминать и рассказывать о своих военных приключениях тем, кто не видел войны. Расскажет и о том, как встретился на сеновале с отважным партизаном Алыккой, как Алыкка разбирал автомат и объяснял ему, для чего нужны различные части. Алыкка показывал даже, как нужно стрелять. «Нажмёшь, — говорит, — здесь, и — та-та-та!» Конечно, не нажал. Кругом немцы. Их много, а Алыкка здесь один…

Однажды Алыкка сказал:

— Ты не думай, Шау, что мы только прячемся от немцев, и всё. Мы с тобой важное дело делаем, понимаешь?

Как-то на сеновале появился ещё один человек. Он оказался связным от партизан. Весь в грязи. Глаза слипаются. Три ночи не спал, говорит.

До самого утра Алыкка сушил его портянки на трубе. А Шаухал так растопил печь, что мать не выдержала:

— Ты что, сынок? Неужто тебе не жарко? Так весь запас дров за одну ночь можно сжечь.

Эх, мама, мама! Она до сих пор не догадывается, что в её доме, на чердаке, гостят такие хорошие люди!

А недавно Алыкка исчез на целых три дня. Шаухалу было не по себе. «Наверно, фашистам в лапы попался», — с тревогой думал он.

Но партизан вернулся. Жив и невредим. Увидел Шаухала и очень серьёзно сказал:

— Придётся и тебе помочь нам в одном деле…

И вручил этот самый конверт.

Мост уже позади. Правда, повстречались трое немецких солдат. Они были пьяны. Один играл на губной гармошке, а другие пели и размахивали руками. Им было не до Шаухала.

И вот уже кладбище недалеко. Видна ограда и большая алыча [3], под которой и стоит часовня. А около часовни и чёрный камень…

Всё будет так, как приказал Алыкка!

Шаухал вошёл в ворота, почерневшие от ржавчины. Кругом — заброшенные могилы. Справа — большая воронка от разрыва снаряда.