Утренний иней

Ветка спрыгнула с фундамента. Можно было бы с самого начала догадаться, что это интернат и что квартира тети Вали находится при этом интернате. Правда, Ветка не знала, что тетя Валя работает не в обычной школе, но теперь это уже не имело никакого значения. Теперь надо было разыскивать квартиру или комнату, в которой тетя Валя обитает.

Ветка протиснулась между прутьями ограды во двор, втащила за собой сначала босоножки, потом брезент, с которым ей почему-то жалко было расставаться, проверила, на месте ли ее вымокший пятирублевый капитал, пятерней расчесала мокрые растрепанные волосы и по удобной, мощенной плитками дорожке пошла к дому мимо громоздких темных предметов, ставших сразу понятными и знакомыми. «Это же волейбольная сетка! А это старые парты ремонтировать приготовили, а может, выбросить собираются. А это «Москвич» поломанный на приколе. А может, и не поломанный. Может, катаются. В общем-то, неплохо живут!»

Дверь дома, к которой Ветка поднялась по ступенькам высокого крыльца, была тоже плотно закрыта, но это ее не обескуражило — есть тут, конечно, где-то еще один вход, служебный.

Она обошла дом с другой стороны, чуть не покалечив ноги о какой-то заброшенный школьный инвентарь, и уже там, на другой стороне, внизу, в окне полуподвальной комнаты, увидела наконец-то слабый свет.

К тускло освещенному окну с настежь распахнутой форточкой вели ступеньки вниз, в выложенную кирпичом неглубокую яму. Ветка спустилась в яму и заглянула в комнату.

Это была интернатская кухня, а в ней, наконец-то, обитала долгожданная живая человеческая душа! Примостившись на краешке загроможденного кастрюлями стола, толстенькая круглолицая девушка в возрасте сестры Ирины гладила электрическим утюгом яркое и праздничное платье. Ветка осторожно постучала в окно.

Девушка так испуганно шарахнулась в дальний угол кухни, что вилка утюга выдернулась из розетки, а сам утюг с грохотом полетел на пол. Ветка сама испугалась этого переполоха, а когда опомнилась, форточка перед ее носом была уже закрыта наглухо, а свет выключен. Погас последний огонек в ночи, последняя Веткина надежда!

— Ну что же вы форточку закрыли! — закричала оскорбленная Ветка. — Где тут у вас учителя?

— Нет тут никаких учителей! — глухо донеслось из темноты.

— Как это нет? А где же?.. И тут Ветка ужаснулась, вспомнив, что не знает ни фамилии, ни отчества тети Вали. Вернее, она знала ее старую, девичью фамилию. Мать всегда называла свою подругу по-школьному — Валя Стукалова. А та фамилия, что досталась тете Вале от ее бывшего мужа, у них в доме никогда не упоминалась в знак презрения к этому бывшему.

— Мне учительницу географии нужно! — нашлась все-таки Ветка. — Я к ней приехала, а вы даже свет погасили!

— А здесь их две, по географии! — не сдавалась темнота. — Какая твоя?

— А та, которая тетя Валя!

Огонек в ночи, немного помедлив, загорелся снова, и теперь уже не форточка, а все окно распахнулось настежь.

— Лезь сюда! А то вход у меня на ночь уже закрыт, да и вообще так удобнее.

Через четверть часа Ветка пила горячий чай с карамелью и выслушивала неприятные и неожиданные для себя вещи. Оказалось, что девушка здесь человек случайный, сторож временный, а потому толком ничего и не знает. Настоящий же сторож, тетя Соня, появится только послезавтра. Кто из учителей живет при интернате, девушка тоже не знала, во всяком случае, за три дня своего пребывания здесь она не обнаружила ни в самом интернате, ни в окрестностях, ни одной живой души.

— Вот раньше, говорят, здесь летом всегда много народу было. И взрослые были, и ребята — сироты круглые. Здесь же раньше детский дом был. Ну, а теперь интернат. Ну, а про твою тетю Валю, что по географии, я слыхала. Хорошая, говорят, учительница. Очень хорошая.

Дальше Ветка узнала, что сторожить здесь нечего, поскольку все равно никто сюда не заглядывает — ни воры, ни грабители. Тишь-благодать, курорт! Так что Ветка правильно сделала, что сюда приехала. И очень даже кстати приехала, потому что ей, девушке, как сторожу временному, обязательно надо завтра в деревню к матери наведаться. Ну, а коли Ветке все равно свою тетю Валю придется ждать, то в деревне теперь можно спокойно задержаться до послезавтра. А на кухне, между прочим, есть овсянка, подсолнечное масло и горчица, а спать Ветка может в девчачьей спальне на втором этаже. Правда, простыни и наволочки нет, но одеяло и подушка найдутся. Ну, а входную дверь вообще можно не открывать, незачем. А входить можно запросто — вот через это окно в кухне. Отмыться от грязи, в которой Ветка где-то вывалялась, тоже лучше здесь, в кухне, потому что летом душ все равно не работает.

— Но я же не сторожить приехала! — воскликнула Ветка. — Я к тете Вале! Как мне ее найти?

— Так вот, послезавтра тетя Соня приедет, вот и скажет, как ее найти, твою Евфалию Николаевну.

— Кого-кого? — поразилась Ветка.

— Ну, эту тетечку твою, Евфалию Николаевну.

— Разве… разве бывают такие имена? — удивилась Ветка, не успев сообразить, что удивляться бы не надо. — Я думала… мы думали, что ее зовут просто Валентиной.

— А почему же не бывает? — пожала плечами девушка. — У моей подруги, например, бабушка, тоже Евфалия. Так кто зовет ее бабой Валей, кто — бабой Фалей. Кому как нравится. Больше Валей, конечно! Если бы тебя назвали какой-нибудь Эйфелевой башней, ты бы вот не стала бы небось на такое имя отзываться.

Ветка с этим не совсем согласилась — стала бы. Куда ж деваться? Дело в том, что ее имя и в самом деле смахивало на Эйфелеву башню. Пока оно в полном своем виде было похоронено в метрике, на дне нижнего ящика шкафа в спальне, но через два с половиной года его предстояло воскресить — когда Ветка будет получать паспорт. Предстоящее воскрешение ее не очень радовало, хотя она и не признавалась в этом, потому что такое имя ей дал отец. Вообще-то он хотел назвать ее Ириной, но, когда он женился на Веткиной матери, у той уже была дочь Ирина.

Девушка помогла Ветке отмыться от грязи, потом по каким-то темным переходам провела ее на второй этаж, заржавевшим от нечастого употребления ключом открыла дверь большой темной спальни, где длинным рядком выстроились кровати с голыми матрацами, и, оставив на крайней из них подушку без наволочки и зеленое колючее одеяло, распрощалась с Веткой до послезавтрашнего утра, так как дел у нее в деревне было по горло и должна она уехать завтра утром чуть свет.

В огромный и пустой мрачный дом пришла ночь — полуосенняя, неприветливая, какая-то чужая ночь. Под колючим одеялом было душно и жарко, за окнами что-то без конца стучало. То ли ветви дерева били в стекло, то ли дождь опять принялся лить и так по-странному сильно колотил в окна, как град. То ли кто-то заглядывал с улицы в эту большую, темную и пустую спальню и стучал пальцами в стекло…

Отчего ей так грустно стало в этом холодном пустом доме? Может быть, печаль, что таилась здесь по темным углам еще с тех пор, когда здесь жили дети, у которых не было матерей, теперь тронула и ее? Но ведь это была совсем чужая, совсем далекая печаль. Отчего же она вдруг приблизилась к Ветке? Словно это была ее родная, ее кровная печаль, жившая рядом с ней давно. Только она дремала до сих пор, а теперь вдруг проснулась. Отчего же?

Ей вспомнился их старый дом на окраине небольшого городка, где они жили до того, как отца перевели на работу в областной центре и она затосковала по тому старому уютному городку, по старому уютному дому с зеленым двором, где жилось им всем четверым относительно спокойно и счастливо. А этот новый для них, такой большой и красивый город на берегу огромной реки, в который они переехали год назад, внес почему-то в их семью странный разлад, тревожное неблагополучие. И хоть раньше холодок в отношениях между матерью и отцом тоже иногда давал себя знать, все как-то улаживалось и успокаивалось. А теперь началось что-то совсем нехорошее. И тетя Валя этой зимой приезжала к ним чаще, потому что Каменск совсем недалеко от областного центра, приезжала и делала все для того, чтобы их семейное неблагополучие разрасталось, потому что давно не любит Веткиного отца. И Ирину давно настраивает против него…