День рождения

Пришел Семен Епифанович.

— Откуда это? — удивился он.

— Папа Сеня! — тихонько сказала Мака. — Пусть он у нас живет.

А Пузан не был особенно гордым. Он подполз к ногам Семена Епифановича и ткнулся в них носом. «Ай-ай-ай», — сказал он.

— У него очень много блох, но мы их выведем, — уверенно сказала Мака.

Под украшенной сосенкой они купали Пузана. Теплая вода лилась на его круглый живот, и блохи напрасно пытались спастись.

Пузан высох перед печкой, полакомился пшенной кашей и потом улегся спать в ящике с ватином.

Семен Епифанович сидел у печки, и Мака пригрелась около него.

— Машенька, — сказал Семен Епифанович, — ты вот зовешь меня папа Сеня. Это очень хорошее название. И ведь, правда, ты как будто моя дочка…

Семен Епифанович подумал, потом поднял Макино лицо и серьезно посмотрел ей в глаза.

— Я хочу тебя усыновить, Машенька. Хочу тебя усыновить, чтобы ты была моей дочкой по всем правилам и по всем законам. Чтобы все мое было твоим. Чтобы была ты моей дочкой. Скажи, согласна ты, чтобы я тебя усыновил?

Что-то сжало Макино горло. Она не могла ничего ответить. Тихо-тихо стало в комнате. Только потрескивали дрова.

— Что же ты молчишь, Машенька? — ласково и тревожно спросил Семен Епифанович. — Ведь ты знаешь, у меня была дочка. Такая, как ты… Жена была у меня. — Голос у Семена Епифановича стал глухим и низким. — Немцы… Немцы убили мою дочку. А жена умерла. И я остался вот так, совсем один.

Семен Епифанович развел руками.

— Совсем один. Вернулся с фронта с хромой ногой, нет никого, и друг мой умер… Нашел тебя… Машенька.

Мака вскочила и бросилась на шею Семену Епифановичу.

— Папа Сеня, милый папа Сеня! Я очень люблю вас. Я все понимаю. Но ведь у меня есть мама. Я знаю, что моя мама есть, что она найдется. Я не могу быть больше ничьей дочкой. У меня ведь есть мама, — уткнувшись горячим лицом в грудь Семена Епифановича, твердила Мака. — Вы не обидитесь на меня? Я вас очень люблю.

Семен Епифанович взял Макину голову двумя руками.

— Машенька, милая, милая, хорошая девочка! Ведь это я, глупый, не понял такой простой вещи. Я не обижаюсь на тебя. Нет. Я тебя только еще больше люблю. И мы найдем твою маму.

Мака крепко обняла Семена Епифановича и пригладила его растрепавшиеся волосы.

Печка догорела. Только коптилка моргала на столе около стакана с остывшим чаем.

Глава XLI. Дикий зверь

В квартиру напротив, которая все время пустовала, въезжали чьи-то вещи. Сундуки и ящики. Столы и стулья. Сетка от кровати. За стеной слышались голоса. Кричали:

— Виктор! — И кто-то весело топал ногами. Квартира ожила.

Весенний снег таял и проваливался. Большой пустырь стал грязным. Обнажились рыжие песчаные края обрыва. Вдали над садом стаями носились вороны. Серенькое утро хмурилось над Журавлевкой. Мака, как обычно, бежала в школу.

Левой рукой она прижимала к груди книги и завтрак, завернутый в бумажку: хлеб с повидлом. Мака добежала уже почти до середины пустыря, как вдруг услыхала за собой какой-то шорох.

Из обрыва на пустырь поднимались одна за другой собаки. Это были страшные, бездомные, одичавшие собаки, которые бегали стаями по окраинам города, нападали на людей, рылись в помойках, пугая всех ночью своим воем и лаем.

Впереди бежал знаменитый Дикий зверь. Это был страшный косматый белый пес. Когда-то, вероятно, он был хорошей овчаркой, может быть, он даже сторожил курчавые отары овец… Но сейчас шерсть на нем висела клочьями и грязные пряди волос колыхались над его глазами.

Это был прославленный Дикий зверь, за которым охотились мальчишки, в которого кидали острые камни, которого гоняли отовсюду, не давая ему отдыха ни в обрывах, ни на пустырях… О нем говорили, что он съел Булькиных щенят…

Он бегал всегда со сморщенным носом, с приподнятой верхней губой, и желтые большие зубы выглядывали из его рта.

Он бегал и зимой и летом с репейниками в хвосте, раздраженный, голодный, и встречаться с ним и с его стаей никому не было приятно.

Собаки, все так же гуськом, добежали до середины пустыря, и Дикий зверь увидел остановившуюся Маку. Нос у него сморщился, верхняя губа задрожала, он тихо зарычал и сел. Все остальные собаки расселись кругом Маки.

Откуда мог знать Дикий зверь, что Мака никогда не бросала в него камни, что она никогда не гонялась за ним со свистом и улюлюканьем! Дикий зверь видел маленького человека, а все маленькие люди были его врагами. Он сидел на грязном снегу, строгий вожак своей стаи, и смотрел на Маку маленькими злыми глазами, чуть-чуть поднимая верхнюю губу.

Мака, стараясь не двигаться резко, взяла в правую руку свой завтрак. Она развернула бумажку. Достала хлеб с повидлом. Книги упали на снег.

Дикий зверь повел носом и зарычал. Мака бросила в его сторону кусочек хлеба. Какая-то шавка рванулась за ним, но Дикий зверь щелкнул зубами, и шавка отлетела в сторону. Дикий зверь проглотил кусочек хлеба. Другие собаки завистливо затявкали.

Мака не знала, что ей делать. Два куска хлеба с повидлом не могли насытить всех собак. А Дикий зверь ждал. И никого не было на пустыре.

Мака бросила кусочек хлеба подальше. Собаки кинулись за ним, раздался лай, вой, полетели клочья шерсти, посыпался снег из-под лап. Потом все смолкло, собаки вернулись и сели снова чинно в кружок, уже поближе к Маке.

Со всех сторон шевелились мокрые клеенчатые носы, со всех сторон повизгивали, рычали, тявкали голодные собаки.

Мака попробовала приветливо почмокать губами. Сердитое ворчание раздалось ей в ответ, и Дикий зверь подсел еще ближе. Мака бросила прямо ему в рот кусок хлеба. Он глотнул, даже не облизнулся и наморщил нос. Поднялась губа. Оскалились зубы. Дрожащей рукой разламывая последний кусочек хлеба, Мака уже представляла себе, как собаки будут глодать ее книги, ботинки, руки, ноги…

И вдруг звонкий незнакомый голос пронесся над пустырем:

— Эй-эй!

Что-то пролетело мимо Маки и попало в одну из собак. Собака взвизгнула и вскочила. Мака обернулась.

По пустырю бежал мальчик. Он бежал, проваливаясь в снег, спотыкаясь, крича:

— Эй-эй!

Он чем-то бросал в собак, и даже Дикий зверь взвыл, когда в него попало что-то брошенное мальчиком. Поджав хвост, сердито рыча, убегали одна за другой собаки, и, наконец, сам Дикий зверь побежал за ними в обрыв.

Мальчик подбежал к Маке. У него был большой рот, коричневые глаза. Он снял с головы шапку, потому что ему стало жарко, и его темные волосы трепал ветер.

— Не укусили? — спросил он.

— Нет, — тихо ответила Мака, и вдруг ей стало смешно, что ее чуть не съели собаки.

— Вот молодец, что не ревешь! — сказал мальчик. Он был немного выше Маки. Он поднял со снега Макины книги и подал ей.

— Ты куда идешь? — спросил он.

— На Садово-Куликовскую, в школу, — смеясь, ответила Мака.

— В школу? — удивился мальчик. — А ты в каком классе?

— В третьем, — сказала Мака. — А что это ты бросал в них такое, что они испугались?

Мальчик засмеялся.

— Картошку. Я взял с собой картошку. Во все карманы наложил. У нас в классе такая печка, что можно печь картошку… А теперь печь нечего. Вся ушла на собак!

Они пошли вместе. Они прошли вместе пустырь, они прошли вместе городской сад. Они вместе вошли в ворота школы. Уже звенел звонок: они чуть не опоздали. Они вместе разделись на вешалке, вместе побежали по коридору… Мальчик вошел в соседний класс, в четвертый.

Глава XLII. Необычайное событие

Возвращаясь домой из школы, Мака увидела около своего дома незнакомых людей, занятых непонятным делом. Из небольших деревянных чемоданов двое из них вытягивали завитки толстой проволоки, доставали какие-то белые фарфоровые катушки. Один сидел на телеграфном столбе, ловко зацепившись железными когтями, привязанными к ногам. Он пел какую-то веселую песню и что-то мастерил на верхушке столба. А еще один стоял, задрав голову, и рассматривал стену дома. Он рассматривал ее так внимательно, что Мака тоже, сложив руки за спиной, закинула голову и пыталась догадаться, что же делают эти неизвестные люди. Они уже были не в том возрасте, когда лазают на столбы и смотрят на стену так просто, для удовольствия. Вот это-то и было непонятно!