Топорок и его друзья

Военный, приехавший из города за мужчинами, велел всем прощаться... Телеги понеслись по дороге во ржи, поднимая легкую смолотую колесами пыль. Следом за телегами побежали ребятишки. И Вася с ними. Он бежал долго, стараясь не отставать от телеги, на которой сидел отец. Отец несколько раз говорил ему:

— Вертайся, сынок... Вертайся...

Вася мотал головой и все бежал, бежал. И плакал. Бежал и тогда, когда отстали все ребятишки, когда его обогнала последняя телега, обогнала и скрылась в перелеске...

Усталое и сытое стадо медленно брело к деревне. Стадо нагнали возвращавшиеся из города порожние телеги.

Николай вышел из кустов и остановил последнюю подводу. На ней ехал старик Дмитрий Лукичев, которого несколько дней назад колхозники выбрали своим председателем, вместо Васиного отца.

— Чего тебе? — спросил недовольно Лукичев, осаживая лошадь.

— Дай огоньку... Закуришь, дядь Митрий?

— Можно.

— Отвез?

— Отвез.

Пастух вздохнул и протянул кисет старику.

— Ты-то на войну не собираешься? — спросил бездумно Лукичев.

— Кабы взяли, пошел бы... Дядь Митрий, пастуха заместо меня подыскивай. Мать, небось, с сеструхой глаза проглядели. Письмишко им накалякал и прописал, что скоро домой возвернусь. Война-ить, дядь Митрий, баб напужала. Маманя у меня квелая... Ты замену мне сыщи непременно.

— Мне-то чего искать? Не колхозное стадо пасешь.

— Неправильные твои слова. А колхознички чьи будут? Скажешь, не твои? Твои, дядь Митрий. Ты теперь над ними поставлен. Бабам теперь пупы надрывать за себя и за мужиков. Кому же, как не тебе, бабий енерал, о пастухе кумекать?

— Гляди-ка, каким политиканом стал!

Про себя же старик Лукичев подумал: «Голомудрый, а что к чему, соображает».

Злодей начал будить хозяина, как всегда, на рассвете. Николай спал в сарайчике на сене. Просыпался он трудно и доставлял этим много лишних хлопот Злодею. Собаке приходилось несколько раз за ночь вставать и по звукам, по крику петухов, по запахам трав определять время.

Злодей выбежал на улицу по своим делам, затем снова вернулся в сарайчик и принялся будить пастуха. Для начала стащил со спящего ветхое одеяло. Николай свернулся калачом и спал по-прежнему безмятежно, как ребенок. Злодей тяжело вздохнул. Лай редко будил хозяина. Собаке пришлось взять в зубы штанину и что есть силы тянуть за нее. При этом надо было вовремя отскочить в сторону, так как пастух всегда вскакивал, как ошпаренный, и норовил ударить ногою.

— Холера лохматая!.. Отрава лупастая! — зло захрипел спросонья Николай и начал одеваться.

Злодей ушел на улицу, чтобы не слышать обидных слов. Он ждал хозяина, ловил влажным чутким носом предрассветные запахи и думал о лесе.

Пастух вышел из сарайчика, до ломоты в костях потянулся. Жестоко зевая и зябко ежась от предутренника, он долго не мог приладить мундштук к своим толстым обветренным губам. Потом ему наконец удалось это сделать, и над деревней, спугивая чуткую тишину, заголосила переливами пастушья труба.

Злодей догадался, что Николай решил сегодня стеречь на Сельскрм выгоне, и повеселел. Ему нравился этот старый выгон. Места красивые, а главное спокойно. Трава на выгоне густая и сочная. И коровы, как припадут к траве, так их с места не сдвинешь. На таких лугах пастухам делать нечего.

Когда пасли на Сельском выгоне, Злодей и в лес сбегает, около лисьей норы пороется. А то просто полежит на мягкой траве, подремлет. Дремать на солнышке хорошо. Когда дремлешь, ни о чем не думаешь. А когда просто так лежишь, то все почему-то прошлое вспоминается.

...В молодости Злодей и не думал, что когда-нибудь придется стать пастухом. В молодости и звали его не Злодеем, а Гектором. Жил тогда Гектор в большом городе, в просторной и светлой квартире у доброго хозяина Лукина. Хозяин им очень гордился и каждому новому человеку, пришедшему в дом, рассказывал о своем любимце, показывал родословную, две золотых медали, которые уже заслужил его «благородный Гектор».

Однажды хозяин ушел из дому и больше не вернулся. После этого Зина, жена Лукина, вечерами долго и тихо плакала. От этого на душе у Гектора становилось очень тоскливо, ему хотелось выть и скулить, но при хозяйке он сдерживался. Гектор подходил к Зине, осторожно клал голову на ее теплые колени и закрывал глаза, чтобы хозяйка не видела его слез.

И Зина гладила его по голове и приговаривала:

— Остались мы с тобою одни, Гека. Что же это такое?

Когда хозяйка уходила из дому, Гектор начинал жалобно скулить, а иногда тоска так сильно хватала его за сердце, что он не выдерживал и начинал протяжно выть. Как все собаки, он чувствовал то, чего не могли чувствовать люди. Гектор знал, что Лукин никогда не вернется.

Жилось им с Зиной день ото дня хуже.

Однажды в их дом пришел тучный, большелицый мужчина. Гектор сразу вспомнил, что видел этого человека на полевых испытаниях. Большелицый тогда тяжело и с завистью смотрел на него, и Гектору хотелось спрятаться куда-нибудь от этого взгляда, но рядом стоял сильный и добрый хозяин...

Зина провела гостя в столовую и прикрыла за собою дверь. Гектор почувствовал что-то недоброе и ушел в чулан, где хранились хозяйские охотничьи вещи, лег у болотных, пахнущих ссохшейся кожей сапог...

— Гектор, — позвала хозяйка. — Гектор!

Гектор не отзывался, а прижался к сапогам и часто задышал худыми боками.

Зина вошла в чулан, зажгла лампочку и, увидав Гектора возле сапог мужа, горько заплакала, закрыла лицо маленькими ладонями. Она долго качала в отчаянии головой и приговаривала:

— Прости меня, Гека... Прости... Прости. Я не должна была этого делать. Не должна... Но пойми меня, Гека, пойми! Тебе будет хорошо у новых хозяев. Ты будешь сыт. Идем.

Гектор медленно поднялся и побрел в столовую. Большелицый опять, как тогда на испытаниях, тяжело и с завистью поглядел на него, пристегнул к ошейнику поводок.

— Ну что вы так убиваетесь, Зинаида Сергеевна? — спросил он Зину.

— Я не должна была этого делать.

— Стоит ли расстраиваться из-за собаки?

Гектор подошел к хозяйке, ткнулся мордой в колени, а потом первым пошел к дверям.

...У большелицего Гектор прожил около года. Кормили его хорошо. Но он все никак не мог забыть Лукина и Зины и почти ничего не ел. Худел. «Работал» без интереса, вяло.

Новый хозяин кричал на него, уговаривал, а потом начал бить арапником: по спине, по бокам, по голове. Гектор молчал... И это еще больше разжигало жестокость большелицего. И бил он до тех пор, пока не приходила его жена и не отбирала арапника.

Шатаясь, Гектор плелся на свою подстилку. Ложился. Ронял голову на вытянутые передние лапы и лежал, глядя в темноту...

Большелицый перепродал Гектора деревенскому охотнику Захару. У Захара ему приходилось недаром хлеб есть, но он все равно был рад новой жизни.

Гектор привык к цепи и холодной конуре, честно служил Захару, но сердце его по-прежнему долгое время принадлежало Лукину и Зине. Сначала он их очень часто видел во сне, потом они стали сниться ему все реже и реже. И Гектор почти забыл про то, что когда-то жил в городе, в большой и светлой квартире.

Как-то зимою он лежал в конуре и дремал. Вдруг насторожился, вскинул голову. Где же он слышал этот голос? Он не видел женщины, которая разговаривала с Захаром, он не понимал, о чем они говорят, но он уже слышал когда-то этот голос.

— Скажите, это вы купили собаку в городе, у Поливанова? — спрашивала женщина.

— Может, и я, — осторожничал Захар. — А зачем тебе знать про собаку?

Неужели ему показалось? Где он слышал этот добрый голос?

Захар увел женщину в хату. Гектор выскочил из конуры и призывно залаял... А когда она появилась на пороге, Гектор забыл обо всем на свете. Он рванулся к Зине, но цепь, как пружина, отбросила его назад, сыромятный ошейник больно врезался в горло, а Гектор не обращал на это внимания, он рванулся еще раз, еще.

— Гека! Гека, милый! — Зина прижалась щекой к его морде.