История Кольки Богатырева

Дядя Степан Карпенко работал заведующим молочной фермой и, как теперь вспомнил Колька, не раз бывал в гостях у школьников и рассказывал им о коровах очень занятные вещи.

День был воскресный, и дядю Степана удалось застать дома. Он сел с ребятишками на крыльце, потрепал Кольку по затылку.

— Ну, выкладывайте, орлы, в чем дело?

Дядя Степан внимательно слушал Кольку, и его глаза смеялись. Но он был серьезный человек, дядя Степан.

— Тридцать литров — штука нехитрая, — сказал он. — На моей ферме некоторые по тридцать пять дают ежедневно.

Армия вздохнула облегченно. Мальчишки зашевелились, плотнее придвинулись к этому счастливому человеку.

— Но у меня ведь ферма, — продолжал дядя Степан. — Механизация, рацион и все такое прочее. А вам, право, не знаю, что и посоветовать…

— Лишь бы как-нибудь тридцать литров! — жалобно попросил Писаренок.

— А почему именно тридцать?

— Так, для одного дела, — сказал Колька. — Только вы уж нам самое главное расскажите, ладно?

— Так чем же вы ее хоть кормите, расскажите, — попросил дядя Степан.

— Тимофеевкой, — сказал Колька.

— Заячьей капустой! — сообщил Витька Орех.

— Сурепкой! — вставил Меринок.

А Писаренок заговорил убежденно:

— Больше всего ей, конечно, нравится молочай!..

Дядя Степан рассмеялся. У него было доброе скуластое лицо, большой черный чуб и такие же черные живые глаза, в которых плясали сейчас веселые огоньки.

— Уморили! — рассмеялся он. — Хорош рацион — одна трава!..

Колька спросил, что такое рацион, и дядя Степан снова рассмеялся.

— Вот ты рассуди, Николай, — начал говорить он, и Колька не без гордости отметил, что дядя Степан знает его, Колькино, имя. — Рассуди сам. Что ты ел сегодня утром?

— Вареники с творогом, — сказал Колька. — Молоко пил…

— А в обед?

— Баранину с картошкой. Лук, помидоры, огурцы. — Колька загибал грязные пальцы. — Еще персиков сегодня бабушка купила. Мед ел…

— А вечером что будешь есть?

— Яичницу, наверное, — закончил Колька.

— Ну вот видишь, — заговорил зоотехник. — Столько вкусных вещей, да еще небось яблоки жуешь целый день, да крыжовник лопаешь, да горох. Так ведь?

Колька кивнул, а дядя Степан продолжал:

— Потому мы с тобой и здоровые, что так едим, понял? А ты представь себе такое: утром бабушка дает тебе картошку в мундире, в обед — жареную, а вечером — толченую. Ты бы небось таким толстым не был, верно?..

— Жирный он! — по-свойски подмигнул дяде Степану Писаренок. — Мы его так и зовем иногда…

Тот снова рассмеялся.

— Вот-вот. Сами вы, значит, вкусненькое едите, а корову свою травой набиваете… Разве это порядок? Откуда ж тут взяться молоку? Разнообразие нужно, понимаете? Рацион, одним словом…

Писаренок тщательно записал, какие вкусные вещи должны входить в этот самый рацион, о котором только что говорил зоотехник, и они ушли.

— Если что не так — заходите на ферму, — говорил, прощаясь, дядя Степан. — У меня там тридцать литров даже середнячки дают…

Теперь, когда верный путь был наконец найден, нельзя было терять ни минуты…

Всю следующую неделю армия находилась во власти таинственного и не очень понятного слова — рацион.

Мальчишки перестали холить со стадом и целые дни проводили теперь в поисках продуктов, которые входили в это самое «разнообразие».

На всей улице Щорса поросята остались без помоев, потому что их теперь отдавали Зорьке. К вечеру мальчишки уходили на сушку. Они не задерживаясь проходили мимо мастерской бондаря дяди Лени. Они спешили к овощному складу. Разгрузишь там одну-две машины с кочанами — получай три большие корзины капустных листьев и кочерыжек. Кочерыжки армия по дороге съедала сама, а капустные листья ожидали Зорьку в яслях, когда она поздно вечером возвращалась с пастбища.

Зорька поправилась и подобрела. Она косила на ребят выпуклыми стеклянными глазами, мотала иногда одобрительно головой и беспрерывно жевала.

Из дома ребята тащили для будущей рекордистки хлеб и сахар. Зорьку поили домашним квасом, и Писаренок даже принес ей однажды баночку компота и три пшеничных блина.

Но Зорька не проявляла особой благодарности. Она равнодушно жевала все подряд, и приходилось только удивляться, почему она так много ест и так мало прибавляет молока.

Армия сбилась с ног. Она забросила все остальные дела. Утки по три дня не видели воды — их некому было отогнать на речку. Некогда было искупаться самим. Теперь, полив грядки у Астаховых, ребята не сидели на скамейке рядом с дядей Иваном, а тут же торопились со двора. Сам Колька, до этого человек свободный как птица, начинал чувствовать себя рабом этой ненасытной коровы.

Шло время, а писать Джиму Олдену было по-прежнему нечего…

И Колька решился на последний шаг: надо идти на ферму и хорошенько посмотреть, как там ухаживают за коровами.

Надо незаметно подкрасться к ферме, день пролежать в траве, понаблюдать. И пусть Писаренок запишет все, что они увидят.

Путь на ферму лежал чуть в стороне от Казачьей балки, и даже совсем не в стороне, если ехать по шоссейной дороге, а не идти напрямик. И в другое время ребята обязательно бы наведались на то место, где они нашли медь. Может быть, там уже начали строить рудник — кто знает?

Но сегодня мальчишкам было некогда.

За мостом они свернули с шоссе и по рыжей стерне, которую еще не успели тронуть дожди, пошли в степь.

Шли они быстро, без разговоров, и скоро впереди показались красные черепичные крыши. Колька повернул направо и повел армию в обход. Но вот крыши остались в стороне, и мальчишки вошли в редкий лесок. Впервые в истории армии они дошли до цели без приключений. Ведь приключений, к сожалению, случается мало, если не ищешь их сам.

Впереди сквозь зелень проглянул новенький плетень, и идти дальше, не скрываясь, было опасно. Мальчишки поползли.

Колька первым добрался до цели, приник к щелястой и шершавой поверхности плетня и тихонько свистнул — двор был пуст. Эти разнесчастные коровы уже успели уйти!

— Коль, а где ж коровы? — прошептал Писаренок.

— Стоят в сараях, тебя дожидаются, — буркнул Колька. — Спать надо меньше!..

И Писаренок надулся, потому что он первым сегодня пришел к Колькиному двору, и Колька отлично знает это. Разве он виноват, что армии так не везет в последнее время?

Шурка Меринок и Юрка Левин спали сегодня дольше всех. Они, наверное, и виноваты. Никогда не придут вовремя. Тоже солдаты называется!

— Коль, послушай, — обиженно заговорил Вовка, но Колька повернулся к нему и ткнул пальцем в сторону домика с голубыми ставнями.

— Слепой, да?

Писаренок приник к плетню.

От домика к сараям шел высокий мальчишка-очкарик. На нем была белая рубашка и синяя тюбетейка, он размахивал длинными руками и что-то мурлыкал себе под нос.

— Талмутик!..

— А то кто же, — сказал Колька и подмигнул Володьке. — Теперь дело в шляпе. Писарь!..

Если этот Петька Козополянский вертится на ферме, значит, он тут наверняка уже в курсе всех секретов. На то он и Талмутик, чтобы все знать. А если он знает, то…

— В плен? — просиял Писаренок.

— В плен! — решительно прошептал Колька. — На этот раз сбежать ему не удастся…

И посмотрел на Шурку Меринка.

— Перелезет через плетень, и тут его — р-раз! — обрадованно сказал Писаренок.

Но Талмутик почему-то вовсе не собирался лезть через плетень. Он поддал ногой спичечный коробок, который попался ему по дороге, и, смешно подпрыгивая, погнал его к двери крайнего коровника.

Писаренок вопросительно посмотрел на полководца, но тот подмигнул ему — «будь спок!» — и показал на коровник. «Там накроем», — понял Писаренок.

В коровнике было не очень светло, и Колька напряженно всматривался, стараясь увидеть белую рубашку Талмутика.

— Идет, идет! — громко зашептал вдруг Юрка Левин.

— Кто идет? — коротко спросил Колька.

— Талмутик! — Юрка показал рукой на улицу.

— Пока мы сюда, он из той двери вышел. — Он кивком указал на противоположный конец коровника. — Что теперь?