Тимка-новосёл

У самой воды толпился народ. Мужчина в плаще-дождевике и в резиновых сапогах до пояса сказал отцу, что паром сорвало с каната и унесло вниз по реке. Отец, сдвинув кепку на затылок, задумался.

— Папа, — обратился Тимка к отцу, поплывём на лодке…

— Постой, брат, сейчас сообразим…

Тимка увидел, как у отца заблестели глаза.

— А пожалуй, ты дельное советуешь… Пока пригонят паро́м да пока наша очередь дойдёт переправляться, а мы уже и на аэродроме будем. Дельно, брат, дельно! — похвалил отец.

В длинную лодку с острым носом село много народу. За вёсла взялся отец. Тимка помахал рукой сидящей на берегу, в машине, бабушке и попросил у отца:

— Дай мне весло, я тоже грести хочу!

— Сиди, сиди! — приказал отец. — Качнёшь лодку, воды зачерпнём.

По реке, гоняясь друг за другом, бежали белые барашки-волны. Лодку подкидывало на них то вверх кормой, то носом. Когда нос падал вниз, из-под него в стороны летели брызги. Временами Тимке казалось, что лодка может совсем скрыться под водой. Отец, взмахивая вёслами, глубоко погружал их в воду и с натугой тянул на себя, далеко откидываясь назад. Тимка решил, что грести, наверно, очень трудно.

Вдруг подхваченная набежавшей на берег волной лодка подпрыгнула и, прошуршав днищем по песку, остановилась. Тимка обрадовался: как бы там ни было, а всё-таки на берегу безопаснее, чем плыть по бурливой реке.

Отец пошёл искать попутную машину, на которой можно было бы добраться до аэродрома.

Ехали на грузовике. В кузове было много ящиков. Тимка сидел на одном из них и от тряски высоко подпрыгивал.

Посмотреть, как самолёт садится на землю, не удалось: серебристый ИЛ уже стоял на площадке, а маму нашли в здании вокзала!

— Мамочка! — кинулся Тимка и повис у матери на шее.

Потом долго сидели в зале ожидания. Мама не сводила глаз с Тимки. Она расспрашивала, как он себя вёл без неё, что делал, чем его кормила бабушка, почему он похудел и мало подрос. Странные мамы! Всегда-то они начинают говорить о том, что без них ребёнок похудел и как будто совсем не вырос. Но всё-таки хорошо, что мама приехала!

Когда сели за стол и девушка в белом фартуке подала тарелки с горячим борщом, вошла бабушка. Она обняла маму и заплакала. Тимка вопросительно посмотрел на отца.

— Это она от радости, — подмигнул отец.

Тимке непонятно: взрослые плачут от радости? Он ведь тоже очень рад, что приехала мама, а не плачет.

На полевой стан вернулись поздно вечером. Тимка, войдя в вагончик, скинул куртку и повалился на раскладушку. Мама спросила:

— Тимочка, разве у вас здесь так заведено — можно одетому валяться на постели? Придётся мне взяться за твоё воспитание…

Что значит «придётся взяться за воспитание», Тимке хорошо известно. Это значит — босиком уже не бегать. Будут заставлять наматывать на шею шарф. Нечего и думать, чтобы явиться домой вымокшим под дождём. А ведь летом он привык бегать босиком даже по самой колючей траве, в одной майке и трусах стоять под проливным дождём и за всё лето ни разу не кашлянул.

После чая все долго сидели за столом и разговаривали. Мама расспрашивала отца о квартире и сказала, что ей очень хочется посмотреть совхозный посёлок. Если завтра будет попутная машина, она обязательно съездит на центральную усадьбу…

Поехать на центральную усадьбу маме не пришлось: с утра лил дождь. Он был такой сильный, что из вагончика никто не выходил. Бабушка полдня хлопотала с пирогами. Маме пироги понравились, а отец сказал:

— Из нашей пшеницы мука!

Пирог съеден. Тимка лежит на раскладушке и прислушивается к шуму дождевых капель. Ох и скучно же, когда в степи идёт дождь! Тимка попросил маму почитать ему книжку.

— Что же мне почитать? — задумалась мама.

— Тимоша, расскажи-ка матери, что ты тут без неё вытворял, — посоветовала бабушка.

— И как с приятелем степь запалили, — подсказал отец.

— Степь зажёг?! — встревожилась мама и присела к Тимке на раскладушку. — Как же это произошло? Почему мне ничего не написали? Вот и отпусти с вами ребенка!

Тимке не хотелось вспоминать о пожаре, ведь из-за него было немало огорчений не только ему, но отцу и бабушке. Павлик говорил, что директор совхоза написал длинную и строгую бумагу и зачитывал её на собрании. Отец же после собрания ходил невесёлым и был недоволен бабушкой за то, что она не усмотрела за ребятами.

— Ты же мог сгореть?! — с тревогой проговорила мама. — Я представляю, какой ужас был.

— И совсем не ужас, а дым, и коровы бегали, а ещё много-много птиц летало! Павлик себе брови и волосы опалил! И я больше не буду степь поджигать! Не буду! — пообещал Тимка и бросился к матери на колени.

О поджоге степи рассказала бабушка. Мама, слушая, качала головой, вздыхала и крепко прижимала к себе Тимку.

Разговор взрослых прервал шум машины. В вагончик вошёл отец Павлика. Он поздравил Тимкину маму с приездом, а отцу сказал, что есть приказ директора совхоза — с завтрашнего дня всем бригадам сниматься с полевых станов и переезжать на центральную усадьбу…

Вот это был переезд! Рано утром пришли тракторы. Один из них подцепил вагончик. Тимка стал просить маму разрешить сесть ему в кабину. Но разве мама разрешит! Пришлось остаться в вагончике и смотреть в окно, как тракторный поезд медленно ползёт по степи.

Тимке жалко было расставаться с полевым станом. Вон пригорок, с которого он впервые увидел степь и понял, какая она огромная. А вон сопки; в них чабан поймал беркутёнка. За сопкой балка, а за ней поляна. На поляне летом росла душистая сладкая клубника. Как-то теперь будет на центральной усадьбе? Бабушка рада. Мама помалкивает. А отец говорит, что с приездом на усадьбу надо немедленно приниматься за ремонт тракторов и очистку семян. Но как ни жалко покидать полевой стан, а ехать надо, да и на центральной усадьбе ребята. Там Павлик и Юлька, там те, с кем сдружило лето и лагерь в степи. А школа? Вчера отец сказал, что строительство школы закончено и совхозные ребята смогут начать учебу… Вагончик медленно тащился за трактором. Скрылся из виду пригорок. Не видно клубничной поляны. По сторонам дороги тянутся чёрные поля. На них возвышаются горы золотистой соломы. Это скирды. Тимка вспомнил, как он скатился со скирды. Обошлось благополучно, если не считать, что за воротник куртки и под рубашку набилась солома. Но это всё — мелочь! Если на центральной усадьбе будет скирда, можно ещё раз попробовать забраться на неё.

Тимка видит, что мама тоже смотрит на степь, но по её взгляду и выражению лица он не может определить, о чём она думает и нравится ли ей степь. Хорошо, если бы мама полюбила степь! Тогда можно будет навсегда остаться здесь. Научиться управлять трактором, ездить на плуге, стоять за штурвалом комбайна.

Трактор замедлил ход, а потом и совсем остановился. В вагончик вошёл Данилыч.

— А, дружок! — увидев Тимку, воскликнул тракторист. — На зимние квартиры двигаешь? Пора! Скоро степь залютует… — Данилыч поздоровался со взрослыми и предупредил: — Вброд будем ехать. Приберите на всякий случай вещички с пола, как бы вода в вагончик не зашла.

— Не зальётся! — авторитетно проговорил Тимка и посмотрел на маму.

— А ты почему знаешь, что не зальётся? — спросила мама.

— Мы с бабушкой переезжали реку вброд.

— Не забоялся? — улыбаясь, спросил тракторист.

— Нет! Я…

Тимка хотел сказать, что он мальчишка, а мальчишкам нельзя бояться, но Данилыч не дал договорить:

— Фамилию свою знаешь, герой? — спросил он.

— Тимофей Андреевич Колоколов! — назвался Тимка.

— Ну вот что, Тимофей Колоколов, вижу, из тебя получился неплохой новосёл. И всё-таки садись-ка на стол, — вдруг подмочишь лапы, а сегодня, говорят, ночью ударит первый заморозок! Поехали!