Валя offline

Если б я только не стеснялась так сильно!

Наверное, Максим замечает моё волнение. Он переводит взгляд на картину у меня над головой.

— Классная. А кто рисовал?

Я абсолютно не в курсе, кто её рисовал. Более того, я вообще без понятия, что там нарисовано.

— Не помню… Вернее, не обращала внимания…

— Кажется, я знаю это место.

Я оборачиваюсь и вижу море. Сиреневое море, розовое небо, золотой песок и две белые фигуры на высоком берегу — большая и маленькая.

Лиза и я.

— Это мы с бабушкой, — я почему-то даже не удивлена.

— Серьёзно? А у меня дедов вообще нет. Никогда не было, только родители. Как вы с ней — ладите?

— Она хорошая. Только она умерла. Давно ещё. Я когда маленькая была, мы часто на это место приходили. Гуляли, она мне всякие истории рассказывала…

— Про что?

— Про разное… Помню, однажды мы с ней клад искали.

— С металлоискателем? — улыбается Максим.

— Нет, по звёздам. Там в песке серебряные звёзды лежали, из фольги. А на них маленькие циферки — мы по ним ориентировались. Лиза говорила, их с неба сдуло, тогда как раз шторм был.

— Нашли?

— Клад? А то! Набор фломастеров и киндер-сюрприз!

Я смеюсь. И Максим тоже. Мы оба смеёмся, и я вдруг ощущаю ужасную лёгкость. Вся моя неловкость, вся зажатость куда-то разом делись, а птица, скукожившаяся у меня внутри, опять расправила тёплые крылья. Я прямо чувствую, как она хочет, как стремится взлететь.

И я вдруг беру и рассказываю Максиму всё-все! Про море, про Лизу, про красную удочку, на которую ловятся мечты, про картонную Лариску, про Валика, про Морскую птицу… Рассказываю всё это на одном дыхании, хотя раньше — никому-никому! Рассказываю так легко, словно печатаю на клавиатуре! Хотя разве печатают о таком? Разве напечатаешь про это, не видя глаз? Не зная, не чувствуя, интересно человеку на самом деле или он зевает от твоего бреда, а между делом чистит зубы перед сном?

— Тебе больно? — спрашивает Максим.

— Колено? Нет, уже прошло.

Внизу играет медляк Рианны. «Unfaithful» — мой любимый.

«Story of my life searching for the right, but it keeps avoiding me. Sorrow in my soul, cause it seems that wrong, really loves my company…»

— Пойдём потанцуем? — Максим смотрит мне в глаза, и птица в душе взлетает в небо — высоко-высоко.

— Ты иди, я скоро.

Глава 16

Фейк

Достаю из рюкзака маленькую закупоренную бутылочку — в ней парусник из дерева и стекла. Белые шёлковые паруса с красными крестами — красиво. Это «Санта Мария» — каравелла, на которой Колумб в 1492 году открыл Америку. Я купила её в магазине необычных подарков — для Максима.

Смотрюсь в зеркало. Мама бы сейчас сказала, что у меня неприлично счастливый вид. А что может быть неприличного в том, что человек счастлив? Что человек влюблён.

Спускаюсь по лестнице — колено не болит, ведь я спускаюсь на крыльях. Мне подарила их Морская птица. В тёмной гостиной грустно поёт грустная певица Максим. Что за нелепое имя для девушки, тем более такой грустной? По комнате медленно движутся парочки. Узнаю в потёмках Анну-Марию с Чижом, Тоху с Полей, Тиму с какой-то толстой девицей… Кто это? Ааа, понятно! Женёк влез в Динину норковую шубку, парик нацепил — где только взял? Динка увидит, мало ему не покажется! Кстати, где она? Наверное, со своим Ванечкой уединилась.

— Жень, ты Максима не видел?

— Отстааань, праатиивная! — Женёк манерно отмахивается от меня веером. Лицо у него густо намазано румянами и помадой — девчонки, наверное, постарались.

— Ну, Жень!

— Не приставай к моей женщине! Альты рулят, готы — лохи! — Тима начинает орать что-то из «Токио Хотел», громко и фальшиво.

Девчонки просто лежат от смеха. В губах тонкие сигареты, но это «для красоты» — сигареты гораздо круче на вид, чем на вкус. В нашем классе всерьёз никто не курит: не модно. Модно ходить на фитнес и правильно питаться, чтобы быть в форме…

— Он в сад пошёл, ставить ракетницы! — нараспев кричит Настя, она танцует тут же. Одна, механически двигает длинными руками, как одинокая мельница в поле. — Скоро салют будет!

Бегу в сад, прижимая к груди каравеллу. Интересно, понравится ему или нет? Мокрая трава, мокрая брусчатка, мокрые кипарисы и пальмы — всё мокрое, блестящее и радостное, как только что выкупанный ребёнок. Давно у меня не было такого Нового года — без снега, это тоже клёво! За кустом притаился велоцераптор, расставил когтистые куриные лапы! Пугаюсь его от неожиданности и хохочу.

— Ну, кто там ещё? — слышу капризный голос. — Не бойся, Максик, тебе послышалось.

Посреди площадки для мини-гольфа стоят обнявшись Дина и Максим.

— Ну, поцелуй меня… Да не так! Смотри, как надо… Вот так…

Каравелла выскальзывает у меня из рук, слышится звон осколков.

— Валя?! Подожди, куда ты, Валя?!

Я разворачиваю своё тело и веду его в обратную сторону.

Кажется, у меня сейчас лопнет сердце.

Я бегу вверх — в уши как будто налили цемент. Ай! Колено! Оно почему-то снова начинает болеть. Куда мне деться? В Наташину спальню? Нет, там найдут. А я не хочу, не хочу! НЕ ХО-ЧУ! Слёзы душат и, наверное, задушат вот-вот. Сухие, если такие вообще бывают. За спиной быстрые шаги — кто это: он или она? Ненавижу! Обоих ненавижу! Снова бегу вверх, лучше на третий! Кажется, этой лестнице нет конца и края. Ну нельзя же строить в доме такие огромные несуразные лестницы! На них же вся жизнь пройдёт! Грудь стягивает тугим стальным обручем. Бросаюсь в какой-то коридор — длинный-длинный, как в каком-нибудь санатории. Дёргаю поочередно двери: закрыто, закрыто, закрыто… Закашливаюсь оттого, что дышу какой-то грязью — выплёвываю из себя мелкий гравий и пыль. Последняя дверь мне наконец поддаётся — захлопываю её за собой, щёлкаю замком и падаю на диван. Мои внутренности и позвоночник сплющиваются, как чипсы. Единственное, чего хочу, — чтобы на нас прямо сейчас, сию минуту свалилась ядерная бомба.

Это папина комната, его кабинет. Даже, скорее, берлога или пещера. Кожаный диван и стол с ноутбуком, всё остальное — камни, камни, камни. Минералы. Они повсюду: на стенах — в подсвеченных стеклянных стеллажах, на полу — в красивых деревянных ящиках. И даже на сводчатом потолке — камнями выложена мозаика: ночное небо, тёмно-синее с жёлтыми вкраплениями звёзд. Кажется, это лазурит — папин любимый камень, камень неба.

Помню, как он привёз его впервые из Прибайкалья и подарил мне.

— Держи, котик Тарасик!

А потом мама послала нас за творогом для запеканки, а мы вместо этого пошли в гараж. Там папа хранил свою коллекцию, прятал от мамы. Я любила разглядывать камни, нюхать их (папа говорил, что у каждого камня свой запах), трогать… Особенно нравилось засунуть пятерню в коробку с мелочёвкой — круглыми и овальными камешками, почти бусинами. Холодные шарики перекатывались под рукой и вкусно побрякивали. Я заворачивала их в фантики от конфет «Лимончик» и угощала картонную Лариску.

Максим. В тело вонзается острая железная спица — не то ледяная, не то раскалённая, не поймёшь. И кажется, что я сейчас умру. А в голове одна только тупая мысль, которую озвучивают в сериалах разные роковые соблазнительницы:

«Как он мог? Как он только мог!»

Нет, с роковыми соблазнительницами так не поступают. Так можно поступить только со мной — жирной деревенской овцой, возомнившей себя невесть кем. Мама права: они мне не ровня. Все эти Дины, Насти, Анны-Марии, Чижевичи со своими кукольными мамашами и механическими папашами. Как там папа говорил? «У твоих лучших друзей не самые лучшие родители». Они мне не друзья, все эти мажоры и баунти — они запрограммированные на успех и вечный позитивчик роботы, у которых вместо лиц юзерпики, а вместо сердца кредитка у папочки в портмоне.