Том 18. Счастливчик

Раиса Даниловна и Кира, тесно прижавшись друг к другу, охваченные одним общим горем, с замиранием сердца ждут с минуты на минуту его приезда… Как измучилась, исстрадалась маленькая душа Счастливчика за это недолгое время. Сколько отчаяния и горя узнал он за эти короткие часы! Что-то не перестает сжимать его сердце… Что-то теснит голову и грудь…

Страшный, настойчиво-властный голос твердит ему из глубины сердца:

"Если маленький Аля умрет, ты довел его до этого своим безрассудным поступком, и ты виновник его смерти".

Как это ужасно! Как тяжело! Невыносимо тяжело!

На лицо Алиной мамы страшно смотреть. Глаза горят, как у безумной, щеки белы, как бумага… Боже мой! Что будет с нею, если умрет ее сокровище, ее бедный, маленький, всегда тихий, как мышка, кроткий голубок. А Аля, не багровый уже теперь, а бледный, как известь. Его трясет лихорадка. У него озноб. Зубы стучат. Глаза полуоткрыты, но он ничего не видит, решительно ничего. Он в забытьи.

Звонок в передней.

— Это доктор! — точно проснувшись, глухо говорит Раиса Даниловна.

Входит доктор, высокий, худой, в очках, кивает головой и внимательно оглядывает комнату. Потом подходит к постели, берет руку больного, слушает пульс. Долго-долго выслушивает и выстукивает Алю…

О, как бесконечно долго длится его осмотр!

Наконец, он оставляет больного, подходит к Раисе Даниловне и говорит:

— У мальчика очень тяжелая болезнь, но не надо отчаиваться… Надеюсь, поправится. Надо только сейчас принять меры, и, пока ему не станет легче, я не уеду отсюда… Будьте покойны, сударыня! Я приложу все силы, чтобы спасти его.

Он записал что-то быстро на клочке бумажки и велел подошедшей служанке идти в аптеку. Потом потребовал теплых одеял, теплого верхнего платья, подушек, словом, всего такого, чем можно было бы хорошенько укутать и согреть больного.

— Надо как можно скорее и лучше вызвать у больного испарину — пояснил доктор, — и если это удастся, мальчик спасен. А теперь горячего чаю сюда, хорошо бы с лимоном или коньяком.

Когда все требуемое было передано врачу, вместе с чаем и лекарством, доставленным из аптеки, доктор собственноручно влил несколько ложек горячего чая в ротик Али. Вслед за этим он стал каждые четверть часа поить его микстурой, предварительно укутав мальчика всеми теплыми вещами, которые нашлись в убогом жилище.

В промежутке между подачею лекарства, врач обратился к Алиной маме:

— Отчего вы раньше не позвали меня? Надо было возможно скорее лечить болезнь!

— А разве уж поздно? — с ужасом спросила Голубина.

— Все в руках Божиих! — ответил доктор. В ответ на слова доктора громкое рыдание огласило комнату.

— Уведите ее, она потревожит больного, — произнес, обращаясь к Счастливчику, доктор. Счастливчик, у которого маленькое сердце разрывалось от тоски и горя, как взрослый, повел Алину маму в коридор, плотно затворив дверь за собою.

На пороге комнаты они успели услышать голос доктора:

— Не отчаивайтесь. Если, повторяю, удастся вызвать испарину, — ваш мальчик спасен.

В маленькой комнатке служанки Алина мама опускается на стул и горько-горько плачет.

— О, вы великодушный, добрый, чудный мальчик, — шепчет она, прижимая к себе голову Киры, — если бы не вы, не ваша помощь…

И град горячих, благодарных поцелуев сыплется на Счастливчика.

Но еще теснее, еще болезненнее сжимается от них его сердце. Точно невидимые когти раздирают его на тысячу кусков.

Алина мама не знает, очевидно, кто виновник болезни ее милого мальчика… Какая мука! Какой ужас!

Счастливчик не в силах выносить этого.

Вне себя, падает он на колени перед несчастной женщиной и рассказывает ей все, как было.

Это целая исповедь… Ни капли в ней лжи, ни утайки… Все, как было — и про войну, и про плен, и про сарай для дров рассказывает Счастливчик, смешивая слезы со словами, слова с рыданиями.

Когда все рассказано, все до капли, — он скрывает лицо, уткнувшись в колени Раисы Даниловны.

— Ну, вот… вот видите, видите, что я вовсе, не великодушный!.. Я виноват, очень виноват перед Алей!.. Ведь это я причина его болезни!.. Да! И вы не должны называть меня великодушным… И не должны меня любить… Я не стою ни вашей ласки, ни любви бедного Али! Не стою, не стою!

И, замирая, он ждет, что вот-вот его оттолкнут, выгонят отсюда, и что град заслуженных упреков и обвинений посыплется на него…

Ах, уж скорее бы, скорее!

Но что это?

Нежные руки обнимают его голову, прижимают к себе… А добрые голубые глаза Алиной мамы смотрят ему прямо в душу.

И добрый, кроткий, ласковый голос говорит так нежно и задушевно ему:

— Не мучь себя, мой мальчик… Не мучь себя… Господь с тобою!.. Не по злобе все это вышло, нечаянно, сгоряча… Я все знаю, все — и про завтраки твои знаю… Аля мой рассказывал мне все, все…

Как тянется время! Раиса Даниловна и Счастливчик не могут понять даже, сколько его прошло с той минуты, как доктор выслал их из комнаты больного.

Может быть — полчаса, а может быть — и четыре часа. В Алиной комнате так тихо. Ни звука не доносится оттуда. Как страшно! Что-то происходит там?

Часы тикают на стене в коридоре. Потом бьют раз, два, три!

Три часа!

В соседней комнате шорох… Кто-то отодвинул стул… Кто-то вздохнул тяжко.

— Это он? Ему худо! Он умирает!

Алина мама вскакивает.

В комнатку горничной входит доктор. Лицо сосредоточенное, но глаза спокойны.

— Жив, — говорит доктор и улыбается широко. — Жив, ступайте к нему, теперь он вне всякой опасности, ваш мальчик!

Счастливчику кажется вдруг, что солнце упало с неба и разом заполнило собою всю крошечную комнатку прислуги. Так хорошо, так легко, так светло становится у него на душе!

И, потрясенный, счастливый, сияющий, он спешит за Алиной мамой туда, к дорогому маленькому больному.

Аля лежит, обложенный подушками, мокрый, как утенок, только что вышедший из воды, и слабо улыбается.

— Мамочка! Счастливчик! Счастливчик у меня! Ах, как я рад тебе, Счастливчик!

Рад?… Аля рад?…

Что это? Или он ослышался, Счастливчик? Это за все причиненное ему зло, он ему рад, он, Аля, ему, Кире, рад?

Теплая волна заливает сердце Счастливчика. Что-то сжимает горло, приливает волной к глазам. Горячее, сладкое и мучительное счастье охватывает все его существо.

Аля жив!.. Аля простил!.. Аля его любит! Рад ему! О, милый, добрый маленький Аля!

— Прости меня! Прости, Аля! Пожалуйста, прости, я не нарочно!

Голубые глаза поднимаются на Киру с неизъяснимым чувством любви. О, как хороши эти детские глаза! Какое ангельское выражение запечатлено сейчас на личике Али.

— Я люблю тебя, Счастливчик! Я так люблю тебя! Как брата люблю! У меня нет ни брата, ни сестры, хочешь, мы будем братьями с тобою?

Хочет ли он?

И Аля еще может спрашивать его об этом? Конечно, он хочет, хочет!

Кроме Ляли и Симочки, у него, у Счастливчика, еще будет брат! Милый, добрый брат, милый, славный Аля!

О, он счастлив! Счастлив!

— Спать! Сейчас же спать! — шутливо приказывает больному доктор и, сделав знак Алиной маме и Счастливчику выйти, остается в комнате больного.

— Счастливчик!

Кира, как сквозь сон, слышит голос бабушки, видит ее лицо… Лицо Али тоже… Ловит чей-то тихий шепот… и не может раскрыть глаз от охватившей его дремоты.

Бессонная ночь, страх за жизнь Али, пережитые за день волнения теперь дают себя знать. Он лежит на жесткой постели все в той же убогой комнате в чужом доме и никак не может прийти в себя.