Подлетыши

— Как бы не так! — возразил Жигов. — Биография начинается от прадеда и деда, от матери и отца.

«Ну и зануда! — вспыхнул Порошкин. — Уже сейчас притомил, а что дальше будет?» И, поправив на голове шапку, одернув куртку, нарочито сказовым тоном начал:

— Зовут меня Сергей Порошкин. Родился я, товарищи строители, в Белеве, что на Оке стоит. Городок древний, как сама Русь. Славится городок белым-белым цветом яблонь, оттого и название — Белев! Врубаетесь?.. Волшебный тот город, до сих пор загадочный… И нынче из Оки выплывают при ясной луне русалки-симпатяги, ночами ходят по улицам города бородатые, с клюкой колдуны… Неплохо бы парочку леших и сюда привезти, чтоб они кое-кому мозги набекрень поставили, а то шибко умные…

— Хороши помощнички к нам прибыли! — сказал бригадир. — Какие-то все крученые. Тот сивобровый мастер язвил, и этот оголец с чего-то взвился…

— Дальше все ясно, — добродушным смехом перебил бригадира Костя Жигов. — Отец есть? Кем работает?

— Начальником участка…

— Ого! — зашевелился на круге проводов монтажник, которого только что бригадир распушал за поденки. — Это называется профессия по наследству: отец начальник, а сын работяга…

— Недалек ты в мыслях! — ответил ему Костя. — Очень даже правильно, когда будущий инженер начинается с монтера. Потом ты уж его вокруг пальца не обведешь, он с первого взгляда раскусит, где у тебя поденки, а где честный труд… Колдунами да русалками, говоришь, Белев-то славится? — опять рассмеялся Жигов и молодцевато подмигнул: — Да, неплохо бы здесь, на БАМе, иметь окских русалочек!.. Так быть же тебе, Порошкин, кудесником в электричестве! Благословим, монтеры!.. — Жигов застегнул на себе брезентовую куртку, с затылка на лоб сдвинул всклокоченную меховую шапку. — Пройдусь-ка я с орлами по заводу да похвастаюсь, чего мы тут натворили, не возражаешь, бригадир?

Шли по цехам подростки за спиной рослого, подбористого Кости, перестраивались, сбивались, словно гуси в полете, стараясь шагать рядом с монтером, в ногу. Рабочие, встречаясь, непременно здоровались с Костей. Сергею казалось, что и с ним они тоже здоровались.

— Неужели знает вас весь завод? — удивился Порошкин.

— Может, и так, знает, — ответил Костя. — Живем мы, электрики, с рабочим людом дружно, а иначе нельзя, ребята. Сами посудите, пока каменщики не выстроят корпус, а сталемонтажники не поставят станки, вентиляторы, — электрику в цехе делать нечего. Но пока он не приложит руки к вентиляторам да станкам, ржаветь им мертвым железом. И вас, поскольку вы монтеры, встретят приветливо, а будут или нет уважать — это уж целиком и полностью зависит от вас — как в работе покажетесь.

Жигов останавливал ребят возле устройств с красными вывесками: «Опасно для жизни!», «Высокое напряжение!» Распахивал дверцы щитов, панелей с приборами. Наконец подвел к открытой подстанции, огороженной проволочной сеткой, и гордо сказал:

— Вот, орлы, венец нашему делу!

В окружении заиндевевших лиственниц — ажурные мачты, гирлянды фарфоровых и стеклянных изоляторов, высокий взлет проводов, поднебесные пики громоотводов… Сергею так и чудилось, что эти закурженные провода летели откуда-то с неба, от звезд, неся на Землю волшебную силу — электричество, без которого люди не могут жить.

Глава шестнадцатая

Всего два дня пустовало училище. Со строек нагрянули «старички». Только на год они были взрослее уехавших на БАМ ребят, но физический труд, вольный воздух вымахнули их на целую голову выше первогодков. Гуляли по городу парни с длинными космами, с пухом на подбородках. Руки кое у кого вытянулись из рубашек почти до локтей, ноги из брюк — выше щиколоток. Парни дерзкие на язык; ты им одно слово, они тебе десять выпалят. Иной раз прибегали в слезах к замполиту женщины-преподаватели. Даже Галина Андреевна, умеющая легко находить с подростками общий язык, и та бывала в отчаянии.

Воспитатели уверяли Дегтярева, что осенью ребят проводили на стройки пай-мальчиками, искали причину их взбалмошности в чьем-то дурном влиянии.

«Выходит, и мои первогоднички, — беспокоился Дегтярев, — вернутся в училище разгуляями?»

А тут еще, спустя полмесяца после проводов ребят на БАМ, в городе оказались трое из группы Паркова — сбежали. Трудновато показалось на стройке…

Илья помчался в командировку к практикантам.

За окном вагона как бы переступали с ноги на ногу, медленно кружились в вальсе весны голенастые лиственницы, березы. Где-то горела старая трава, и запах луговой гари напомнил Илье о деревне. Он скучал по матери и, как в детстве, хотел домой. Был дома — ему не хватало ребят и Галины Андреевны. В училище тосковал о доме.

На перевалочной станции Дарга Дегтярев пересел в поезд местного значения — два жестких вагона, списанных с больших дорог, полны пассажирами, локомотив тоже помятый, старчески пыхтящий. Пассажиры молодые, загоревшие до кирпичного цвета — так можно загореть на севере рано весной, на резком ветру.

Локомотив, чихая и фыркая, но зато шустро насвистывая, с ленцой тянул вагоны по новым, необкатанным рельсам. Навстречу поезду еще не успели наставить предупреждающих знаков, будок стрелочников тоже пока не видно. Никакой график не подгонял поезд, не придерживал на стрелках. Поезд сам по себе, где надо, набирал скорость — и тогда, как люлька, раскачивались скрипящие вагоны, — либо двигался кое-как, словно задремывал на ходу или закуривал, как дед, трубку. Неожиданно среди сопок расплескивалось зарево новостройки, — поезд останавливался. Илья видел в окно близкие звезды, черную стену леса. Шумные пассажиры сходили, садились новые — и снова неторопкий перестук колес…

Еще год назад толчея сопок, обгоревшие лиственницы вечно слушали зимой вьюгу, летом — гул водопадных речек, металлический крик одиноко летящего ворона. А нынче на пологом склоне одной из сопок росли каменные дома станции Нерги, сновали грузовики и самосвалы, надсадно гудел бульдозер, сталкивая лиственничные пни в овраг.

Видит Дегтярев: пятеро ребят из группы Паркова чистят траншею под электрический кабель. Запачканы глиной, с обветренными, загрубевшими лицами.

— И давно у вас такая поучительная практика? — спросил Дегтярев у понурых ребят.

— А как приехали… То канаву роем, то машины разгружаем. Или ничего не делаем.

Дегтярев посидел с ребятами, узнал, как они «монтажничали», и велел:

— Берите лопаты, кирки, идем к бригадиру.

Бригадир, рослый, средних лет, корпел в вагончике над какими-то потрепанными бумагами.

— Фу-ты, башка надвое раскалывается, — хлопнув рукой по лбу, произнес, не то жалуясь Дегтяреву, не то просто так сказал. — А вы представитель из училища? Говорите, ваших корефанов не учим, а мучим? Траншею выкопать монтер тоже обязан уметь… Если жалко вам их, — бригадир небрежно, как на неодушевленные предметы, кивнул в сторону открытой двери на ребят с лопатами, — можете забрать, скучать не буду, только спасибо скажу.

— Не зарекайтесь! — выпалил Илья. — Придет время, заскучаете. Крокодильи слезы по нас будете лить. В ножки упадете…

О чем можно было разговаривать с душевно черствым человеком? Мастера и прораба в это время не оказалось на объекте. Дегтярев вышел из душного вагона, сел на пенек среди берез, от зла молчалив; попадись ему сейчас мастер Парков, ох, не сдобровать бы тому!

«А может, он заболел? — успокаиваясь, подумал Илья. — Или в другом месте с ребятами… Мало ли что…»

Подростки несмело жаловались на монтеров, которые никак не хотели замечать их, учить. Дегтярев кивал в ответ, а сам мысленно прикидывал: «Ну, сорву я с места удальцов и куда пристрою?.. По Восточному БАМу развезли сто «наследничков». Что и говорить, они пока еще бригадам не подарочки. Больше мешают, чем помогают. Но кому-то их надо учить? Мастеру по всей дороге не разорваться».

До вечера Илья обошел объекты, где работали монтеры: котельную, пилораму, школу… Присмотрелся к электрикам.