Петька

— Конечно, с первого взгляда ничего не заметно, — обиделась мама. — Если бы Петя, как твой Антон, рос в деревне, то и у него было бы железное здоровье.

Тут тётка переглянулась с папой и сказала:

— Ну что ж, пусть Петя едет со мной в деревню. Мы с Василием сейчас одни, Антон на всё лето в поле, внуков у нас пока не предвидится. Поживет, окрепнет на парном молоке да на ягодах.

Про молоко это она здорово сказала, мама сразу заинтересовалась. Она очень была привержена именно к парному молоку. Она только и спросила:

— А как же дикие звери? Ведь у вас лес кругом.

— Нет никаких диких зверей, — ответила тётка, — косули самые дикие, но они и зайцев боятся.

— А с кем он там будет?

— Со мной.

— Но ведь ты работаешь.

— Я дома часто, а уйду, так подождёт, один побудет.

— Как один? — сказала мама, приподнявшись на стуле. — Это невозможно.

— Галина! — вдруг подал голос папа. — Ксения меня вынянчила, когда мать умерла, и ничего, как видишь. Пётр поедет или в пионерлагерь, или к ней. Поблагодари её сейчас же за то, что берёт на себя эту обузу, и кончим разговор.

Папа редко говорил таким тоном. Петька в такие минуты его очень боялся, и мама, наверное, тоже. Она только сказала:

— Делайте как знаете, я снимаю с себя всякую ответственность, — и отвернулась к телевизору.

Дело поворачивалось неожиданной стороной. В деревне с тёткой — это даже лучше, чем на даче с бабушкой! И ехать туда нужно на поезде. И в лесу можно будет поймать ещё одного зайчонка. Молодец тётка! Но соглашаться сразу было не в Петькиных правилах, и он сказал, чтобы не разбаловать родителей:

— Мне там будет скучно.

— Поскучаешь, — жёстко ответил папа, даже не обернувшись, и Петька почувствовал, что сейчас ему нужно замолчать и тихо удалиться.

Поезд уходил вечером. Два дня мама и бабушка готовили Петьку к отъезду: стирали, гладили, шили и бегали за покупками. Потом мама достала с антресолей огромный старый чемодан, вытерла с него пухлую пыль и стала складывать в него вещи и продукты: конфеты, любимую Петькину копчёную колбасу, печенье. Еда на дорогу пошла в авоську, чтобы не лазить в поезде в чемодан. Вместе с отобранными Петькой игрушками и книжками набралось столько, что им с мамой пришлось сесть на чемодан, чтобы он закрылся. Мама попыталась поднять его, но не смогла.

— Ничего, — сказала она неуверенно, — там всё пригодится.

Пришёл папа с тётей Ксенией, очень весёлый, принёс Петьке перочинный нож с двумя лезвиями и штопором. Нож был отличный, но для порядка Петька сказал:

— А у Кирки Генералова нож с четырнадцатью предметами…

Но папа только пожал плечами и крикнул:

— Обедать скорее, а то опоздаем на поезд!

За обедом бабушка не сводила с Петьки глаз и накладывала ему в тарелку побольше. Но Петька очень волновался, что они опоздают, и почти ничего не ел. Мама сидела скучная и тоже не ела. Только папа ел за двоих и рассказывал, как он в детстве гонял коней в ночное.

— Какое такое ночное? — поинтересовался Петька.

— В ночное поле, — пояснил папа, — пастись ночью.

— А как ты их гонял, кнутом?

— Нет, верхом на них ездили, на незасёдланных.

— А я поеду верхом на лошади?

— У нас лошадей нет, — ответила тётка, осторожно покосившись на маму.

Папа захохотал, а у мамы задрожали губы. Она сказала:

— Я не понимаю тебя, Алексей, — и вышла из комнаты.

Но папа не погрустнел. Перестал он улыбаться только тогда, когда увидел Петькин чемодан.

— Там что, школьная Петькина парта? — озадаченно спросил он.

Но мама вдруг рассердилась и сказала, что не так уж много она просит для своего спокойствия, отправляя единственного ребёнка по его, папиному, настоянию неизвестно куда. И папа, вздохнув, умолк.

Мама надела на Петьку белую панаму, папа взвалил чемодан на плечо. Мама и тётя Ксения взяли тёткины вещи, и они пошли.

Когда папа втащил чемодан в купе, то ухнул, вытер пот со лба и пошёл за лимонадом. Мама усадила Петьку, сама села напротив и начала давать ему последние наставления: слушаться, хорошо кушать, мыть ноги и уши, дружить с хорошими мальчиками, не ходить с мальчишками — с плохими или хорошими всё равно — в лес, на речку, на улицу, не лазить на забор, не падать в погреб; правильно, по погоде одеваться и многое другое, чего Петька уже не услышал, потому что отвлёкся. Потом мама и папа стояли под окном у вагона, а Петька смотрел на них сквозь неудобную узкую вагонную форточку и немного грустил. Он попытался высунуть голову наружу, но уши помешали, и он только помахал рукой. Поезд тронулся, мама и папа пошли за вагоном, потом папа остановил маму, и они отстали. Петька остался с тёткой.

Не так уж много приходилось ездить Петьке на поездах. Когда ему было пять лет, мама возила его в Крым, чтобы «поправить носоглотку», но он мало что помнил из этой поездки. Мог ли он, пятилетний, получить настоящее удовольствие от поезда? Наверное на верхней полке даже боялся лежать! А в окно смотреть, а выглядывать из вагона на остановках, когда проводник открывает железную дверь, вытирает тряпкой поручни и покрикивает на взволнованных пассажиров с чемоданами и ящиками: «Все сядете, граждане! Без вас не уедем!»

Жаль только, что под вечер выехали и скоро уже нужно ложиться спать. Конечно, на верхнюю полку, потому что, как только поезд тронулся, Петька сразу поменялся местами с седенькой тётей, которая ехала с ними в купе. Когда папа брал билеты на поезд, мама настояла, чтобы нижнее место было не только у тёти Ксении, но и у Петьки. «Не дай бог ребёнок упадёт! Что ты тогда будешь делать?» — спросила она у тётки, и та согласилась, что делать будет действительно нечего. Петька было возмутился, но мама топнула на него ногой, а папа только пожал плечами и улыбнулся. А здесь, когда старая тётя благодарила его, тётка Ксения даже глаз от книги не подняла, как будто так и надо. Ишь какая! А если он действительно упадёт? Тётка как будто услышала его мысли.

— Ну что вы, — сказала она старушке, — если вы упадёте с верхней полки — будет беда, а если Петя — просто синяк. Петя это понимает. Он воспитанный мальчик.

При слове «воспитанный» Петька вздрогнул и полез на свою полку.

Забраться на неё оказалось непросто даже с лесенки. Можно было, конечно, подпрыгнуть, повиснуть на руках и мгновенным рывком забросить тело на полку, как это сделал другой их сосед по купе, лохматый очкастый парень. Но на такое Петька и в мечтах решиться не мог.

— Я всё же устал за день, — объяснил он тётке, и она кивнула, оторвавшись от книжки.

Петька отлично понимал, что дело не в какой-то там усталости, и это очень портило ему настроение. На выручку пришёл лохматый сосед.

— Разомнёмся перед сном, — сказал он, спрыгнув на пол, и легко закинул Петьку на его полку.

Так и папа, наверное, не смог бы. Потом запрыгнул на свою и, подмигнув, спросил:

— По физкультуре, наверное, четвёрка?

— Угу, — буркнул Петька и поскорее отвернулся к стенке, потому что у него была никакая не четвёрка, а тройка, да и та неполноценная. Учительница физкультуры, «невежливая особа», как её стала называть мама после первой же встречи на родительском собрании, сказала Петьке, когда ставила годовую оценку: «Три — много, два — мало, два с половиной — как раз, но нельзя. Ладно уж, поставлю тройку, принимай её как аванс». Что такое аванс, Петька не знал, но не стал спрашивать у мамы, чтобы не огорчать её, а у папы — чтобы не огорчаться самому.

Сон пришёл быстро и незаметно, и было в нём ещё уютнее, чем наяву, от покачивания полки, стука колёс и далёкого гудка тепловоза. Утром стало прохладно, и Петька проснулся от этой прохлады, от сильного солнца, лежащего на самом краю поля, прямо против вагонного окна. Петька натянул одеяло до ушей, поплотнее завернулся в него, и тепло снова пропитало всё его тело, возвращая уют. Вдруг ликование охватило Петьку, захотелось взвизгнуть, забить ногами от предвкушения замечательного дня, полного открытий и неожиданностей, и он завертелся вьюном на застонавшей полке. Стон этот гулко прозвучал в тишине сонного купе, и Петька, замер, закрыв глаза и притворившись спящим, это тоже было интересно и радостно. Когда тётка разбудила его, солнце было уже довольно высоко.