Шестая Бастионная

ся, впервые.

Я поставил сумку на колени. Фамильярно нажал на пластмассовый Митькин нос.

– Нечего тут торчать, брысь внутрь, бродяга…

То ли от этого нажатия и толчка, то ли в силу странного совпадения в тот же миг в сумке ожил фотоаппарат. Точнее, заклинившийся механизм автоспуска. Теперь он «расклинился» и несколько секунд жужжал в наступившей тишине.

Директор слушал жужжание с остановившимся лицом.

– Это… у вас что?

– Что?

– Ну… вы надавили, а он… включился… Или выключился?

Я вдруг понял: директору показалось, что от нажатия на нос внутри у Митьки сработал какой-то механизм.

– Так, бытовая техника, – небрежно бросил я.

– Звукозапись, что ли?

Он, видимо, решил, что в брюхе тряпичного зайца спрятан диктофон и теперь неосторожные директорские высказывания, как иногда «чешутся руки», зафиксированы на пленку.

Мне бы успокоить беднягу. Но… «детское живет в человеке до седых волос». Я погладил брезентовый бок сумки.

– Не волнуйтесь. Митька умеет хранить тайны. То, что у него внутри, останется там навеки… Ну, не смею больше отнимать у вас время…

Директор проводил меня по опустевшему школьному коридору (давно уже шли уроки). У выхода он со знакомой уже печальной доверительностью произнес:

– Думаете, нужно мне это директорство? Просто некому больше школу поднимать… до уровня… Говорят, нужна крепкая мужская рука. А по мне простая учительская должность спокойнее во сто крат…

Я сделал вид, что поверил. И «посочувствовал»:

– Понимаю вас. Но что поделаешь. Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов… – И протянул руку.

И поразился.

Лицо директора исказилось резиновыми складками. Глаза метнули два пучка бессильной ненависти. Он отдернул свою руку и, горбясь, пошел, почти побежал к своему кабинету.

А что я такого сказал?

Я пожал плечами и вышел из школы. Спустился с крыльца в тень каштановой аллеи. Открыл сумку, опять высунул Митькину голову.

– Смотри на приморскую красоту. Скоро домой…

Плясали на асфальте солнечные пятна, падали сверху спелые каштаны. Один тюкнул меня по темени, другой упал прямо в сумку – подарок Митьке.

Мы поехали на Северную сторону, побродили по тенистому Братскому кладбищу среди заросших мраморных памятников и покрытых лишайниками плит на общих матросских могилах. Потом ходили над морем по обрывам и наконец спустились к Учкуевскому пляжу. Там я долго бултыхался и нырял среди гребней – шла довольно крупная волна. Митька смотрел с песка осуждающе и с опаской: «Хватит дурачиться, не маленький…» Но я все не выходил на берег. Когда еще снова попаду в этот город, к этому морю? Да и зачем, если здесь не будет друзей…

Вечером опять мы с Митькой пришли к Вихревым. Юрос и Алька на дворе выколачивали половики.

– Как дела? – спросил я у Юроса.

– Нормально! Никто больше не приставал! А Груздь вообще такой вежливый сделался…

– Кто?

– Ну, директор! Груздь!

– Его так десятиклассники прозвали. – объяснил Алька. – Еще когда он был не директор, а только в школе появился.

Вот