Петька из вдовьего дома

— Нет, братцы! Кинул не солдат и не мужик, а кто-то совсем неизвестный. Прямо в ногу попал! Выше коленки. Полицейский хромает. А голыш с большущую картошку.

— Рази голышом стенку прошибешь?

— А пымали, который кинул?

— Некого и ловить-то было. Солдат человек двадцать шло, и они никого не заметили. Я с песков иду, слышу — бац! Оглядываюсь: один полицейский на земле валяется, другой его подымает. Из дому бабы выбежали. Ругаются. В сарае у них на полке банки стояли и побились. А полицейский говорит: «Я бы его, мерзавца, догнал — из левольверта застрелил. Да думал, товарищ умирает — испугался».

— Солдаты рыжего полицейского под руки повели, а потом на извозчике. Камень и голыш полицейские в часть с собой повезли.

— Так им и надо, селедкам проклятым! Жаль, большой не попал! — говорит со злобой Ванька Шкунов.

— Дыра здоровенная! С голову будет!

— А на кого полицейские думают?

— Говорят, на фабричных. В воскресенье их здорово в части дули.

— Ишь!..

— Фабричные молодцы! Они еще их ночью пымают. Не поглядят и на левольверты.

— Знамо, не поглядят.

За разговорами компания доходит до места происшествия. Петька видит в стене сарайчика большую дыру и весь переполняется хвастливой гордостью. Он с трудом сдерживается, чтобы тут же не рассказать ребятам всех подробностей. Останавливают его только мысли о порке в полицейской части.

— Видно, здоровый был камень. Ежели бы попал, проломил бы голову, — говорит Петька деловито.

— Знамо, проломил бы!

— Да тут не то что башка, чугун и тот лопнул бы!

Приятели сворачивают в переулок, идут на пески.

Они ругают на все лады полицию, восхищаются фабричными, не побоявшимися напасть на полицию днем.

Петька отмалчивается, хотя похвастаться ему ой как хочется!

ГЛАВА XIII

Первого сентября Петька снова отправляется в школу. Теперь он второклассник и гордится этим, занятий ждет с нетерпением.

Ребята уже собрались во дворе, от нечего делать устроили драку — стенка на стенку.

Но вот прошли батюшка с дьячком. На дворе показался сторож, зазвонил в колокольчик, и ребята гурьбой понеслись по лестнице в классы. Там уже стол накрыт белой скатертью, на нее поставлена суповая миска с водой. Перед иконой зажжена лампада, около миски — маленькие подсвечники с горящими восковыми свечами. Дьячок уже раздул кадило, и комната полна пахучего сизого дыма. Батюшка причитает и поет, святит в суповой миске воду, погружая в нее крест. Потом он опускает в «святую воду» кисточку из лошадиного хвоста и кропит икону, стены, всех присутствующих.

«И чего брызгается? Балует, как маленький!» — недоволен Петька. Несколько капель попало ему на лицо, и это неприятно: «Он бы еще свинячим хвостом зачал брызгать!» При мысли о том, как стал бы брызгать батюшка свиным хвостом, завитым в колечко и с кисточкой на конце, к Петьке снова вернулось веселое настроение.

После молебна Алексей Алексеевич объявил, какие учебники надо купить, а также кто с каким классом будет заниматься, и тогда Петька разочарованно узнал, что попал к «шкилету».

Как и все другие мальчишки, на следующий день он пришел в школу задолго до звонка. Смирно стоял себе в сторонке и ожидал начала занятий, когда Обродков, преследуемый Колькой Киселевым, принялся вдруг бегать вокруг него, спасаясь от Колькиных ударов. Не поймав Обродкова, обозленный Колька ударил по лицу вместо него Петьку, — и, конечно, сейчас же получил сдачу, упал было, но Петька вторым ударом помог ему устоять на ногах.

Колька на два года старше Петьки, но плакса и ябеда, пустился в рев, поплелся жаловаться учителю.

Через три минуты Петьку уже звали к «шкилету». Он встретил его у дверей школы крепким подзатыльником и угрозой послать записку матери. Произошло это так неожиданно, что Петька не успел даже слова сказать в свою защиту: «Совсем «шкилет» из ума выжил! Большой на маленького жалуется, а он сразу по башке бить!» «Шкилет» после этого показался ему еще более ненавистным.

Урок начался, как обычно, после молитвы. Алексей Алексеевич занимается сразу с двумя классами. Третий класс пишет диктант, а второму дана задача. Петька решает эту задачу у доски.

На ее решение дается полчаса. Но всякий, кто решит раньше, поднимает руку. И тогда учитель вызывает его к столу, просматривает тетрадку. Если решение верное, «шкилет» молча отпускает ученика, но если допущена ошибка, он издаёт звук, похожий не то на стон, не то на рычание и, приговаривая: «Соображай, бестоло-очь», больно дергает несчастного ученика за вихры, стучит костяшками кулака по лбу. Задачников ни у кого нет, ответа «шкилет» не говорит, и все находятся в полном неведении.

Правда, многие списали решение с доски, но Петька спутался в вычислениях, и всем списавшим тоже досталось от учителя.

Просмотрев все тетради, Алексей Алексеевич повернулся наконец к доске, застонал, и Петька получил второй за это утро подзатыльник. Только потом «шкилет» указал ошибку. Тыча в доску тонким длинным пальцем, противно скрипел:

— Эх, бестоло-очь!..

Петька снова принимается за задачу и на этот раз доводит ее до конца. Он уже приготовился идти на место, но «шкилет» останавливает его и начинает гонять по таблице умножения. За всякий неправильный ответ Петька получает еще по одному подзатыльнику.

Петька и на учителя злится, и на себя досадует: «Дурак я!.. Четырежды семь двадцать восемь, а я ска-зал тридцать два. «Шкилет», видно, думает, что у меня голова-то чугунная. Что ж, ежели по башке наколотить, так я умнее, что ли, буду?»

Следующий урок — русское чтение. Алексей Алексеевич заставляет читать всех понемногу и при этом никого по головам не колотит. Доходит очередь до Петьки. Он читает монотонно, без всякого настроения, но и ошибок не допускает. «Шкилет» хвалит его, и Петька приходит в восторг: «Ишь, Зоя Владимировна никого не хвалила, а этот хвалит! Погоди, я еще тебе все задачи решу!» Петька замечает, что «шкилет» бьет только за шалости и за неверно решенные задачи. На колени он тоже никого не ставит, а всех невыучивших урок оставляет без обеда всего на час.

Вернувшись домой, Петька первым делом хвастает:

— Лексей Лексеич меня похвалил. Говорит, молодец! Только он дерется здорово! Как зачал по башке колотить, — думал, весь ум выбьет!

Петька рассказывает обо всем без утайки. Анны Кирилловны дома нет, да он и перед ней теперь не скрывается. Она уже давно перестала его пороть.

Произошло это как-то незаметно для Петьки. Однажды, совершив поступок, за который непременно полагалась порка, Петька с изумлением обнаружил, что наказания не последовало. То ли Анна Кирилловна решила, что Петька уже достаточно взрослый, то ли поводов стало меньше. Он научился осторожности и почти не бил посуды, не портил вещей, не терял денег. Кроме того, Петька теперь умел скрывать под маской простодушия свои проступки.

Возможно, Анна Кирилловна перестала пороть Петьку и потому, что у нее хватало забот с младшими. Бывало, что мать, особенно рассердившись на Петьку за упорное неподчинение, — а он любил противоречить, — стегала его широким ремнем по спине. Но Петька к подобным событиям относился уже благодушно: «Словами доказать не умеет, так разве ремнем докажет?» Чаще же всего дело ограничивалось угрозами:

— Вот возьму толстую веревку, как почну стегать!.. Две недели у меня садиться не будешь! — грозит Анна Кирилловна. — Я тебе покажу, как с матерью спорить!

Петька хорошо знает, что ругань — все равно что гром: вреда не принесет — и поступает по-своему. Тем не менее отношения с матерью улучшились, и Петька вновь любит ее, но уже не прежней беззаветной детской любовью. Во всяком случае, теперь Петька относится к ней с большим доверием.

Вот и сейчас Петька знает, что Олька разболтает все матери, но это уже не пугает. Он убежден, что сможет доказать свою правоту кому угодно. Петька также знает, что Оля будет смеяться над ним, но желание поделиться так велико, что он нимало не смущен и этим.