Почтальон, шире шаг!

— Здесь он! — закричала Маринка и потянула маму за платье. — Видишь, мамочка, здесь!..

Но мама увидела Сашу еще раньше, едва только подошла к кабине, и теперь спокойно глядела через головы летчиков вперед, туда, где за грядой серых облаков широким полукругом открывалось ясное, синее небо.

Встреча

Когда они все вместе вернулись на свои места и Маринка снова выглянула в окно, то ни дыма от костра, ни стада коров на полянке уже не было. Да и лес кончился. Теперь под самолетом проплывали зеленые луга и широкие, неровные квадраты полей — то желтые, то темно-серые, то совсем черные. В одном месте, там, где оканчивалось желтое и начиналось черное, ползла какая-то, похожая на большого жука, машина. Мама сказала, что это трактор пашет.

Маринка принялась расспрашивать Сашу, что он видел в кабине летчиков, но тот лишь крутил головой и горделиво усмехался.

«Эх, если бы я сама там побывала! — с досадой подумала Маринка. — Уж я бы все-все разузнала, все-все рассмотрела! И для чего какие приборы, и что делают, чтобы самолет взлетал выше, и как летчики разговаривают между собой в таком грохоте… А Сашка что… ничего он там не увидел!»

Теперь они летели над каким-то городком или поселком, как раз над улицей, вдоль которой стояли красивые, словно сложенные из кубиков, белые домики и зеленели сады. Вдруг все за окном наклонилось набок, опрокинулось, словно самолет потерял управление. Маринка даже отшатнулась и схватила маму за руку. У нее снова заложило уши, но в сумку за конфетой мама не полезла.

Самолет выровнялся, и навстречу ему стремительно полетела земля. Промелькнул край перелеска, какие-то кусты, грузовик и несколько телег, возле которых суетились люди. Самолет ударился о землю колесами, подпрыгнул, снова ударился, на этот раз мягче, прокатил по широкому лугу и остановился. В последний раз взревел мотор и выключился. И стало тихо. Так замечательно тихо, что Маринка засмеялась от радости.

Из самолета Маринка с мамой и Сашей вышли самыми последними.

— Вот и прилетели. Большое вам спасибо! — сказала мама летчику, который вынес их чемодан. — А почему же это нас никто не встречает?!

И тут Маринка увидела дедушку. Она сразу узнала его, хотя не видела с самой весны. Как и тогда, весной, когда дедушка с Васильком и дядей Петром приезжал в город, он был в сером суконном пиджаке и черной рубашке с вышитыми по вороту зелеными листочками. На голове — выгоревшая шапка с обвисшим козырьком, на ногах — сапоги с высокими голенищами.

Дедушка хлопал по плечу дядю с рыжими усами, прилетевшего вместе с ними, и, казалось, совсем не замечал ни дочь, ни внуков.

— Да повернись ты, покажись! — громко говорил он, вздернув седую, аккуратно подстриженную бороду. — Значит, у моря лечился, в санатории? От чего же тебя там лечили, мил-человек, ты ведь и без этих самых санаториев здоровый, как дуб!

— Ремантизм, брат, заедает, чтоб ему ни дна ни покрышки. Вот и послал колхоз в капремонт. А ты все в саду своем загораешь? Как там нынче урожай? Внукам зубы поточить хватит?

— Еще и останется. Подъедь со мной, полюбуешься. На деревьях за яблоками листьев не видать, такое дело…

Они разговаривали, а Маринке вдруг обидно стало. Как же так! Летели, спешили, торопились к деду, а он не обращает на них никакого внимания. Беседует с каким-то незнакомым дядькой, а к ним даже не подойдет…

Но тут усатый пассажир тронул деда за рукав:

— А не твои ли это, Микола, гости томятся? Смотри, брат, а то обидятся да назад улетят.

Дедушка повернулся, увидел Маринку, маму и Сашу и по спешно кинулся к ним. Расцеловал, щекоча мягкой седой бородой, засуетился:

— А доченька ты моя, а внучата вы мои дорогие… Да я ж вас и не приметил! Заговорился с человеком и своих, как тот говорил, не узнал. Вот ведь незадача… Ну, да пойдемте быстрей к телеге. Бабка, поди, где-то все глаза проглядела, дожидается…

Дедушка легко подхватил мамин чемодан, взял Сашу за руку и пошел к телеге, которая стояла под старой березой.

— Это ж вы припоздали немножко, — на ходу говорил он. — Я вас здесь с половины десятого жду. Вижу, тучи в вашей стороне ходят, затягивают небо. Думал, может, сегодня самолет и не прилетит. А он, вишь, прилетел. У нас здесь с неделю дождя не было, а у вас? Оно б, как тот говорил, хороший дождь картошке не помешал бы…

Не дождавшись маминого ответа, дедушка повернулся к усатому дяде, который шел вместе с ними:

— Ну, а ты, Мартын, куда? Может, и правда, заглянешь к нам? Погостишь, яблочек наших отведаешь.

— Спасибо, Микола, как-нибудь в другой раз, — отказался усатый. — Вон машина из Раёвки, до самого дома довезет.

Он попрощался с дедушкой и мамой, потом вдруг спохватился, что-то вспомнив, поставил на землю свою кошелку, сплетенную из белых прутьев, наклонился над нею и снова, как в аэропорту, подмигнул Маринке:

— Хочешь?

На ладони у него лежало что-то круглое: то ли большое яблоко, то ли маленькая тыква. Маринка взяла и поблагодарила, — дома разберемся…

— Это ж я познакомился в санатории с одним человеком с Кубани, — сказал дядька Мартын. — Как говорится, коллеги, он тоже огородником работает. Ну, уговорил на обратном пути к нему завернуть. Вот где, брат, огороды так огороды! Бахчи, по-ихнему. И растут на них арбузы да вот эти дыни. Каких только там сортов нету, все и не упомнишь. Мне особенно этот полюбился, «колхозница» называется. Дыни, правда, небольшие, но уж сладкие — чистый мед. А пахнут… Вот попробуете сами.

— Не думаешь ли ты у себя их развести? — хитро прищурился дедушка. — Больно горячо расхваливаешь…

— А почему бы нет, — ответил дядя Мартын. — Арбузы у меня — сам видел какие. А «колхозница» — она у нас тоже должна расти. Разве ж мы не колхозники? — засмеялся усач. — Конечно, поначалу уход ей потребуется серьезный, что ни говори, гостья южная, однако… Однако, бывай, Микола, а то как бы машина без меня не укатила. Придется потом на своих двоих добираться.

Дядя Мартын еще раз пожал всем руки и зашагал к грузовику, который стоял на дороге у леса. А Маринка вместе с дедушкой, мамой и Сашей направились к телеге.

Путешествие на телеге

Темно-гнедая лошадка — дедушка называл ее Каштаном — трусила себе потихоньку, а дедушка ее и не подгонял, словно хотел дать своим дорогим гостям отдохнуть и оглядеться. Дорога сначала шла через лес, и Маринка все время пригибалась, опасаясь, что нависавшие над самой телегой еловые лапки и березовые ветки стянут с головы белый платочек, который мама повязала ей перед выходом из самолета. Но затем лес кончился, телега выкатила на полевую дорогу, по обеим сторонам которой розовел еще не сжатый гречишник, и Маринка с облегчением выпрямилась.

Она сидела рядом с мамой на ворохе мягкой золотистой соломы, застланной клетчатым рядном, и держалась за планку, потому что телегу то и дело подбрасывало на камнях да на выбоинах. Саша пристроился на передке возле дедушки, забрал у него кнут и, сияя от важности, покрикивал на лошадь: «Но-о, Каштан, но-о-о!» — однако Каштан не обращал на него никакого внимания. Дедушка раскурил маленькую трубку, похожую на голову смешного человечка с длинным носом и острой бородкой, и синеватый дымок из нее поплыл, смешиваясь с рыжей пылью, клубившейся за телегой.

А вокруг было такое раздолье, такой простор, что у Маринки дух захватывало, словно она снова взлетала на самолете. Легко и радостно стало ей, и она сама не заметила, как замурлыкала себе под нос песенку, которую ей не раз пела мама, когда Маринка была еще совсем маленькой: