Тайны поселка Званцево

— Весь в отца, — сказала Татьяна Сергеевна. — Точная копия. Что ж, Митя Кудрявцев, можешь смело этим гордиться!

И она крепко пожала его руку.

На другой день на доске объявлений появился красиво обрамленный цветными рисунками приказ начальника лагеря с благодарностью Мите Кудрявцеву и Сене Горохову. А к вечеру в лагерь вернулся завхоз, который специально ездил в город, чтобы привезти назначенные в приказе премии. Они были вручены в торжественной обстановке на вечерней линейке. Трехтомник Пушкина — мастеру и однотомник — подмастерью, с надписями «За самоотверженный труд».

Больше всего гордился приказом и премией Сенька Горохов. И даже теперь, спустя почти год, о чем бы ему ни пришлось рассказывать при воспоминании о прошедшем пионерском лете, он неизменно начинает так: «Это всё чепуха! Вот когда нам с Митей пришлось красить изолятор — тут, я вам доложу, ребятишечки, было дело!.. Вот так, понимаешь!»

Пионерский маяк

Новая учительница должна была приехать вечерним поездом. Еще накануне звонили об этом по телефону из роно, и председатель колхоза обещал прислать на станцию лошадь.

Но с утра разыгрался такой дикий снежный буран, что колхозный конюх Иван Степанович с сомнением покачал головой: «Ну и ну!» Однако перечить председателю не стал: «Наряд есть наряд. Раз учительшу треба встретить, стало быть, точка!»

Иван Степанович запряг в легкие розвальни самого ходкого колхозного конягу, прихватил бараний полушубок да огромную доху, подбитую собачьей шерстью, затем «заправился» на дорогу двумя мисками жирных горячих щей и выехал на станцию.

Сумерки, ускоренные метелью, наступили рано. В густой снежной пелене едва виднелась санная колея. Вьюга уже намела на дорогу горбатые сугробы и теперь носилась по ним, свистя и завывая. Она хлестала путника по лицу обжигающей снежной пылью и слепила глаза.

Иван Степанович только привычно щурился да искоса поглядывал на коня, как тот воротит набок голову и пофыркивает.

«Тоже, вишь, бережется», — подумал Иван Степанович и не стал понукать. Не к спеху! Девять километров не велик прогон. Дорога известная: берегом реки, потом вдоль широких колхозных полей, а дальше, до станции, перелесками.

При выезде за околицу показалась школа. Она стояла на косогоре среди раскачиваемых бураном темных берез. Перед освещенными окнами кружились снежные вихри.

«Ишь ты!.. Занимаются дотемна! Или, верно, сбор какой!» — подумал Иван Степанович и сказал вслух:

— Ладно, братва, заседайте. Привезу вам новую учительшу.

Он смахнул рукавом с жесткой бороды и усов снег и сунул в рот папиросу. Но прикурить не удалось: пурга тотчас гасила зажженную спичку.

Иван Степанович досадливо сплюнул и качнул головой в сторону школы:

— Всё для вас, братва, стараемся. Себя не жалеем. Когда-то от вас помощи дождешься! Такие-то дела…

Иван Степанович не ошибся: в школе проходил пионерский сбор, только вскоре он кончился. Но, когда ребята, накинув на плечи ватники и шубейки, выскочили гурьбой на крыльцо, свирепый порыв ветра прижал их к стене.

— Ух ты, братцы мои! Расшалилась непогодка! — воскликнул председатель совета отряда Миша Хромов.

— Самум, ребята! — закричала краснощекая полная девочка. — Гляньте: вот крутит-то! Са-му-у-у-ум! — старалась она перекричать вой ветра.

— Брось ты, Фенька, орать, — откликнулся кто-то из мальчишек. — Самум — это знойный ветер пустынь. Поняла? А тут как на станции «Северный полюс» или в Антарктиде: пурга!

— Ох, мамонька, холодно как! — смешливо взвизгнула одна из девочек.

— Айда назад, — скомандовал Миша Хромов. — Есть дело, ребята! Все назад, в школу!

— Да что такое? — недоумевали ребята. — Домой надо… А то совсем заметет!

— Есть дело… спешное, — настаивал Миша.

Когда все вошли обратно в прихожую, он объяснил:

— Вот какое дело: сегодня приезжает новая учительница, так? Дядя Иван выехал на станцию встречать… А на дворе — видели что? Буран страшной силы! Понятно? Ну как заметет все пути-дорожки. Заплутаешь. Пропадешь в сугробах.

Он помолчал, прислушиваясь к вою пурги. Она носилась по крыше, громыхая железом, жестоко рвала двери, билась и стонала под козырьком крыльца, глухо звякала по окнам.

— У кого есть лыжи? — спросил Миша. — Поднимите руки!

Оказалось, что только у троих нет своих лыж.

— А зачем лыжи-то? — раздались голоса.

— Сейчас скажу. Потерпите!

— Можно у девочек взять, — заметил, деловито шмыгая носом, один из тех, кто не поднял руки. — Вон у Феньки есть… московские. Мать привезла.

— У Фе-е-еньки!.. Моско-о-о-овские! — передразнила толстушка.

Она протискалась вперед и, подтолкнув Мишу Хромова, сказала:

— Говори, Михайло, чего надумал!

Ребята зашумели:

— Говори давай! Пора по избам!

Хромов похлопал в ладоши:

— Тише! Я скажу… Только не галдите, как воронье перед ненастьем…

…Иван Степанович едва поспел к приходу поезда. Дорогу замело так, словно ее и не было вовсе. Ветер попритих, но снег валил не переставая.

Поезд пришел завьюженный. На буферах и подножках, между тамбурами — всюду нависли комья снега.

Приезжими оказались два железнодорожника и маленькая стройная девушка в темном пальто с барашковым воротником, такой же шапочке и в суконных ботиках, казавшихся совсем детскими.

Ей кто-то помог выгрузить из вагона вещи. Она торопливо поблагодарила. Поезд свистнул и ушел. Пассажирка оглянулась по сторонам.

Станционный фонарь осветил совсем юное девичье лицо, раскрасневшееся в тепле вагона.

Иван Степанович даже усомнился: «Она ли?». Но всё же поспешил к платформе.

— Не учительница ли будете, Марья Александровна? — спросил он неуверенно.

— Я самая, — ответила девушка. — Здравствуйте! Вы из колхоза «Новый путь»?

— Точно так. Встречаем вас… С благополучным приездом, стало быть!

— Спасибо! — улыбнулась девушка и, здороваясь, стянула с руки двойную шерстяную рукавичку. — Как вас зовут?

Иван Степанович назвался. Упомянул и свою колхозную должность, только сказал о себе по старой армейской привычке, что не конюх, а «ездовой». Затем осторожно тряхнул маленькую руку приезжей, не ощутив в этой руке никакой крепости и силы, и подумал: «Девчонка, ну и впрямь! Форменная девчонка! Вот так учительша!» Однако нести чемоданы ей не позволил:

— Не положено, Марья Александровна! Потому вы сейчас есть гостья, а я ваш провожатый. Сумочку берите — это ладно!

Лошадь была привязана к одной из досок заколоченного крест-накрест ларька с надписью «Воды» и с хрустом жевала сено.

Иван Степанович выбросил из саней верхний слой запорошенного снегом сена, сбил всё в пышную кучу и потребовал, чтобы Марья Александровна надела на себя собачью доху. Потом помог ей удобнее усесться и набросил на ноги полушубок:

— Так не застынете. Ехать недалече, да нынче дороги нет. Завалило всё. Может, где и помаемся в сугробе. А ежели выверну, тоже не взыщите!

— Ничего, Иван Степаныч, действуйте смело, — засмеялась девушка.

— Есть действовать!

Иван Степанович причмокнул губами и дернул вожжи.

Ехали в глубоком снегу. Он валил теперь в безветрии сплошной отвесной стеной. Иногда полозья теряли опору и сползали в сторону, бороздя какой-нибудь сугроб. Иван Степанович досадливо дергал вожжи, ругал себя старым дурнем и привставал в санях, стараясь по едва видимым приметам угадать дорожную колею.

Мария Александровна полулежала, прикрыв лицо от снега воротником дохи, расспрашивала о школе и ребятах.

— Школа — ничего, — отвечал Иван Степанович, — А вот ребята больно озорные. Спаси и помилуй! Особливо мальцы… Тяжко вам будет с ними по молодости.

— Молодость не помеха, Иван Степанович!

— Так-то оно так, — уклончиво заметил он.

— А ждут они меня? — спросила Мария Александровна.

— Как не ждать?.. Ждут! Да только вы не надейтесь на радости. Говорю вам — архаровцы, шельмецы. Народ хоть и маленький, да шибко боевой. Есть, конечно, которые сознательные… Однако мало!