Третье лето Союза «Волшебные штаны»

Би знала, что в лагере ее считают чуть ли не мифической личностью: во-первых, Та Самая Би, а во-вторых — вчерашняя школьница и единственная коренная американка из всех.

Би уже свыклась с тем, что близкие и знакомые не придают особого значения ее спортивным успехам. Подруги Би не очень-то интересовались спортом, хотя, конечно, поддерживали ее как могли и даже заревели хором, когда в школе ей вручали кубок победительницы. Би все равно любила их и в общем-то не хотела, чтобы футбол значил для них столько же, сколько для нее. Отец Бриджит признавал только интеллектуальный труд, а брат лишь раз в жизни пришел посмотреть на ее игру. Но здесь, в лагере, все было по-другому: для ребят Би стала настоящим кумиром. И Эрик, конечно, не мог этого не знать.

Би, задумавшись, шла по полю и не заметила, как оказалась рядом с Эриком. В конце концов, он был одним из немногих знакомых ей людей в лагере. «Я не буду делать ничего такого», — уговаривала себя Би.

Когда Би вспоминала об Эрике и тем более сейчас, когда увидела его, она скучала по прежней себе — безрассудной, порывистой, но именно поэтому необычной и очаровательной. Теперь ничего этого не было, и Би в очередной раз подумала, что люди преступно-небрежно относятся к своим бесценным способностям и личным качествам, уверенные в том, что они никогда никуда не денутся. Оказывается, еще как деваются!

Два года назад она была на пике своего энергетического могущества, и Эрик, да, именно Эрик, ускорил его разрушение. Нельзя было сказать, что вся энергия Би иссякла, нет. Только теперь она текла спокойным потоком и поддавалась контролю.

Бриджит стала более ранимой. Хотя нет. Наверное, все-таки менее ранимой: она научилась ладить с собой и, как сказали бы ее подруги, со своей головой. Возможно, она стала осторожнее, это верно. Но девочке, у которой давно нет мамы, волей-неволей приходится быть осторожной.

Итак, Би стояла, окруженная игроками своей команды, и понимала, что мальчишки уже наслышаны о Великой и Непобедимой Бриджит. Они смотрели на нее, разинув рты: кто с восхищением, кто боязливо. Среди ребят явно были и серьезные спортсмены — хорошо сложенные и мускулистые. Например, блондин, плохо говоривший по-английски, и один забавный мальчишка, веснушчатый, круглолицый, с непропорционально длинными ногами и огромными ступнями. Что-то подсказывало Би, что он станет самым важным игроком в команде.

Когда все получили форму (команда Би голубую), девушка снова очутилась рядом с Эриком.

— Вижу, ты пользуешься большим успехом, — рассмеялся Эрик. — Никогда не чувствовал себя такой бездарью. — Би была бы рада, если бы он действительно так думал.

— Ну, как у тебя дела? — спокойно спросила она, пытаясь продемонстрировать своим спокойствием, что теперь все по-другому. — Ты хорошо загорел.

— Я две недели был в Мексике, только что вернулся.

Бриджит нахмурилась. В голосе Эрика было что-то зацепившее ее, но она никогда не была хорошим психологом.

— Ну и как тебе там?

— Мы пожили у моей бабушки в Мулеже, потом поехали в Лос-Кабос и на пару дней в Мехико, — сказал он с запинкой.

Одно слово ужалило Би — «мы». Кто это мы? Что это за мы? Она не собиралась гадать.

— Кто это мы?

Эрик замялся и опустил взгляд:

— Мы? Это, ну, я и Кайя. Моя девушка.

Бриджит кивнула. Его девушка. Кайя.

— Ух ты. Здорово.

Интересно, Эрик собирался об этом рассказывать?

— Что ж, увидимся, — медленно проговорила Би и пошла прочь. Ей хотелось смыть свои мысли и надежды из огромного шланга.

«А ведь ты чего-то ждала, признайся!»Би ненавидела ложь и уж тем более не позволяла ее себе. «Конечно, ждала, ты же знаешь!»

Лена выглядывала из окна автобуса, и настроение у нее было очень даже неплохое. Она забралась с ногами на сиденье, радуясь тому, что получила наконец Штаны. Лена провела чудесный день в Художественной школе: во-первых, она впервые за долгое время работала в Штанах, а во-вторых, поняла, что действительно делает успехи.

Лена вспоминала последнее задание — новая модель, Мишель, позировала двадцать минут. У нее были круглые бока и непропорционально длинные руки, правда, Лена никогда не рассматривала моде лей с точки зрения общепринятых норм. Главное, что Мишель было интересно рисовать. Лена смотрела на пробегающие мимо дома, но видела локти Мишель.

Лена была рада и тому, что проехалась в автобусе, и тому, что немного погуляла, прежде чем пойти домой, и мягкому догорающему закату. Ей казалось, что волшебство Художественной школы еще с ней.

Но ощущение это пропало, как только она переступила порог дома.

— Где ты была? — С этим криком на нее набросился папа. Он даже не переоделся, придя с работы, и был вне себя от злости.

Лена молчала, потому что поняла: папа знает, где она не была.

— Я зашел в ресторан по пути домой, чтобы узнать, как у тебя дела, но тебя там не оказалось.

Лена покачала головой. Сердце у нее сжалось от страха.

— Ты ведь не работаешь в вечернюю смену, да? Лена снова покачала головой.

— Ты ходишь в Художественную школу, да?

К чему было отрицать что-либо? Было одно правило, не вошедшее в Кодекс Союза «Волшебные Штаны», но Лена чувствовала, что оно существует: нельзя врать, когда на тебе Штаны.

— Да, — выдохнула она.

Папа побледнел от гнева, и глаза его сузились. Этого-то Лена и боялась.

С детства она и Эффи знали, что, когда у папы та кой взгляд, им грозят крупные неприятности. С тех пор как Валия приехала в Америку, он все чаще вы ходил из себя.

Из гостиной вышла Ленина мама, явно напуганная происходящим.

— Давайте спокойно все обсудим. Джордж, может, переоденешься перед ужином? — А ты, Лена, садись за стол. — Она оттащила мужа от дочери, как тренер оттаскивает разъяренного боксера обратно в угол.

Лена побежала в свою комнату и закрыла дверь. Подождала, чтобы понять, надо ли плакать. Две слезы капнули на Штаны. Щеки горели, и сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Ужин прошел на удивление спокойно. Эффи ушла к подруге, а Валия, как всегда, чем-то возмущалась. По крайней мере, обстановка была привычной.

Потом Лена осталась с родителями в столовой.

Папа, казалось, немного остыл, но было очевидно, что он принял какое-то ужасное решение.

— Я все обдумал, Лена.

Она подсунула под себя ладони.

— Меня очень расстроило то, что ты нам врала.

Вдох. Выдох.

— Ты знаешь, что я никогда не одобрял твое решение поступать в Высшую школу живописи, — продолжал он. — Это дорого, бесперспективно, и после четырех лет обучения ты вряд ли найдешь работу. Сама подумай, нельзя сделать хорошую карьеру, будучи художником. Лена посмотрела на маму: Ари была в полной растерянности. С одной стороны, она соглашалась с мужем, с другой — нет.

— А побывав в твоей Художественной школе, я окончательно убедился в своей правоте. Это не подходящая обстановка для молоденькой девушки. Может, какие-то отцы сочли ее допустимой для своих дочерей, но не я. — Хорошо хоть, что он не повышал голос. — Я уже все сказал маме. Я не поддерживаю твоего решения, и мы не будем платить за учебу в Высшей школе живописи. За обычный университет — да, но не за этот.

Лене показалось, будто ее ударили кувалдой по голове.

— Не слишком ли поздно ты передумал?

— Думаю, ты еще успеешь куда-нибудь подать документы. У тебя хорошие оценки, и некоторые университеты до сих пор принимают заявления. А если не получится, останешься дома, поработаешь и поступишь на будущий год.

«Я скорее умру!» — хотела закричать Лена, но сдержалась. Зачем что-то доказывать? Можно подумать, ему важны ее чувства.

Отец мстил ей за непослушание, делая вид, что руководствуется исключительно здравым смыслом.

Лена вынула из-под себя ледяные руки, медленно поднялась и вышла из комнаты. Папа вряд ли услышал бы ее слова, и она сомневалась, что он услышит молчание.