Там, за поворотом

Началась новая, необычная жизнь.

Сразу после уроков мы бежали домой и в Киркином чулане садились за домашние задания. Вдвоем все выходило быстро и легко. Задачи решались сами собой, стоило только вдуматься в условия; устные уроки мы читали поочередно вслух, а потом задавали друг другу вопросы. Через два часа мы уже укладывали в портфели учебники на завтрашний день.

Потом мы молча, сосредоточенно заправляли брюки в носки, переворачивали кепки козырьками назад и скатывали нашего голубого конька вниз по лестнице. Нас встречал уже тускнеющий день с прохладным майским ветром и тихий двор с кирпичными флигелями. Не заводя мотора, мы выкатывали мотоцикл на улицу. Этому нас научил Федор, он как-то сказал:

— Настоящий мотоциклист должен уважать себя, а значит, уважать и других. Во дворе не грохочут мотором, выкатывают и заводят на улице.

Слово Федора было законом для нас, и мы никогда не заводили мотор во дворе. Прямо от ворот мы пересекали нашу тихую улицу, не спеша двигались мимо школы; я обычно вел машину за руль, а Кирка клал руку на седло. Потом мы сворачивали в широкий, недавно заасфальтированный переулок, и тут первым в седло садился Кирка. Запевал мотор, и голубая машина уносилась в другой конец переулка. Куртка на Киркиной спине надувалась пузырем и трепетала, перевернутая кепка прикрывала шею козырьком. Он доезжал до конца переулка, делал плавный разворот и возвращался ко мне. Я видел его возбужденное лицо и глаза, повлажневшие от встречного ветра, и улыбался сам. Кирка выписывал аккуратную восьмерку поперек мостовой и останавливался — наступал мой черед. Так, сменяя друг друга в седле, мы тренировались весь вечер, стараясь научиться как можно лучше управлять нашим вело-мото. Это тоже был наказ Федора.

Мы часто ходили встречать его после работы. Федор выходил из ворот под лепными лошадиными головами в своей брезентовой куртке нараспашку, в кожаном летном шлеме. Мы здоровались и шли рядом, стараясь приноровиться к его широкому твердому шагу. Я даже иногда ловил себя на том, что копирую его походку, — стараюсь пошире развернуть плечи и твердо ставить ногу на каблук, и куртки наши мы с Киркой тоже не застегивали, правда, у нас они были байковые, лыжные, и не было кожаных летных шлемов, но все равно казалось, что так мы больше похожи на Федора.

Мы шли сначала по переулку, в котором находился гараж, потом — по улице Рылеева, мимо старинной церкви, где когда-то на площади был квадратный пруд и стояла аэростатная команда. И мы всегда вспоминали о войне, но вслух не говорили ничего. Просто мы внимательно оглядывали площадь — теперь уже асфальтированную — и то место в церковном сквере, где лежал аэростат и была выкопана щель для укрытия.

Но больше всего мы беседовали о мотоциклах, о правилах уличного движения. Строили планы на лето, когда Федор наладит свою машину и мы будем ездить на рыбалку и по ягоды. При этих разговорах что-то замирало у меня в груди от радостного предчувствия, и сам себе я уже казался взрослым, самостоятельным и серьезным, как Федор.

Однажды перед самыми экзаменами мы провожали Федора до дому. Он шел между мной и Киркой, рассказывал, что осталось только выточить один валик для коробки скоростей его вело-мото, и машина будет на ходу.

— Скорей бы, — отозвался Кирка нетерпеливо. — Надоело по переулкам ездить. Вот в лес бы.

— А правда, надоело ездить в переулке, — сказал я, — и скучно. Хочется на шоссе, где скорость можно держать.

— Ишь ты, скорость. Лихачи какие. Будем ездить тридцать пять — сорок километров в час, и не больше, запомните. На большее наши кони конструктивно не рассчитаны. Если будем их погонять — не долго прослужат, — голос у Феди был строгий, но все же за словами угадывалась его обычная усмешка. — Ездить нужно научиться как следует, — добавил он.

— Да мы уже и так… Вон, Валька на десяти метрах может восьмерку сделать, — сказал Кирка.

— Каждый день тренируемся часа по три, — поддержал я.

— Часа по три? — переспросил Федя с какой-то издевкой в голосе.

— Да, — гордо ответил я.

— А сколько до экзаменов осталось? — Федя пристально посмотрел сначала на меня, потом на Кирку.

— А, подумаешь, экзамены. Сдадим, — отмахнулся Кирка.

— Ну вот что, завтра вывернете свечу и принесете мне в гараж, — лицо у Феди стало серьезным. — Получите обратно, когда покажете аттестаты за семилетку. Ясно?

— Ясно, — растерянно ответил я. Такой оборот разговора был для меня неожиданным.

— Если завтра свечи не будет, то дружба врозь, — сказал Федя. — И учтите, будут «тройки» — свечу верну, а знаться с вами не буду.

Мы шли по Литейному и молчали. Я понимал, что Федя не шутит, — он сделает так, как сказал. И я вдруг испугался, что мы нахватаем с Киркой «трояков» на экзаменах и кончится наша дружба.

На следующий день, вернувшись из школы, мы сразу же сделали домашнее задание, а потом просмотрели билеты по русскому языку и литературе. Да, в этих билетах были заковыристые вопросики, а про физику и математику и говорить не приходилось, — там ведь к каждому билету полагалась задача. Мне сразу стало невесело, когда я только представил все эти одиннадцать экзаменов, которые нам нужно было сдать. Сдать и не схватить ни одной «тройки».

— Ну что? — спросил я у Кирки.

— Что, что, — пробурчал он. — Ничего, заниматься надо. Если начнем сегодня, то, может, и сдадим без трояков, — лицо его было озабоченным. Он достал из ящика с инструментом разводной ключ и пошел в коридор выворачивать свечу из цилиндра нашего вело-мото.

Мы вышли из дому и побрели к гаражу.

Пожилая женщина-вахтерша, когда мы попросили ее позвать Федю, сказала:

— Ступайте сами. Знаю, что вы к нему. Вон, в правом боксе ваш Федя.

И вот второй раз в жизни мы прошли под широкой аркой ворот и вступили в просторный двор гаража. Первый раз мы были здесь три с лишним года назад, но почти ничего не изменилось с тех пор, только ворота бывших денников, видимо, были недавно выкрашены в ярко-красный цвет да вдоль глухой стены еще росли тонкие молодые березки. Почки на прутиках веток были совсем маленькие, со спичечную головку. Тут же ровным строем стояли самосвалы, их темные железные кузова были выше березок.

Мы шли по двору гаража. Быстро деловой походкой сновали мимо люди в промасленных комбинезонах и спецовках, и никто не обращал на нас внимания. Где-то за воротами денников работали моторы, слышались дребезжащие удары по тонкому листовому железу, и пахло маслом, бензином и выхлопными газами.

— В кузню заглянем? — хрипло спросил Кирка.

Я только кивнул в ответ, и мы направились к отдельно стоящему кирпичному сараю. Из-за железных дверей не слышно было тяжелых ухающих ударов, так памятных мне, но доносился тонкий тягучий вой. Я взялся за скобу и с усилием отворил тяжелую дверь.

Горели под беленым потолком большие яркие лампы, и не было никакого горна, и не было наковальни. Вместо них возле стен стояли длинные токарные станки. Спиной к нам, наклонившись над одним станком, работал человек в клетчатой рубашке и серой кепке. Станок тоненько и протяжно подвывал, как комар в тесном помещении. Человек плавно вертел блестящую рукоятку и не слышал, как открылась дверь. Мы на цыпочках подошли к станку.

Бешено вращалась круглая блестящая болванка. Черный резец медленно полз вдоль нее, и с его грани тоже медленно, завиваясь пружинкой, сползала стружка, которая на глазах темнела, становилась вороненого цвета. Сделав десяток витков, стружка сама отламывалась со звонким щелчком и падала вниз, в железное корыто под станком. И в воздухе, наполненном комариным жужжанием, пахло горячим металлом. Мы с Киркой стояли и смотрели на вращающуюся сверкающую болванку, на синеющую витую стружку и позабыли про все на свете.