Битвы по средам

Учитель между тем продолжал рассуждать:

— Например, сделайте доклад о…

— Нетопырях, жуках и жабах — слугах Сикораксы, — прошептал я тихонько. Но прямо в точку.

Пение у нас ведёт мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках. Это не из Шекспира. «Шпилистые шпильки» когда-то придумал Данни Запфер. Потому что более тонких и высоких каблуков никто из нас никогда не видел. Так вот, в тот день мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках решила, что у нас в классе слишком много альтов, и велела мне переместиться в группу сопрано.

— Почему я?

— У тебя чудный высокий голос, Холлинг.

— Я не могу петь сопрано.

— Споёшь. Ты отлично вытягиваешь высокие ноты.

Я отправился к девчонкам.

— У тебя чудный высокий голос, Холлинг, — едко повторил Данни мне вслед.

— Клеврет, — буркнул я.

Мирил потеснилась, и я встал рядом с ней, за один пюпитр.

— А ты и не знал, что умеешь женским голосом петь? — съязвила она.

— Кроты слепые! Змеи своим шипеньем вас сведут с ума! — ответил я.

Ух, как здорово! Я и вправду поднаторел, комбинируя разные строчки.

Мирил схватила меня за руку.

— Как ты сказал?

Тут мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках постучала дирижёрской палочкой, призывая нас к тишине. Потом она вскинула руки, взмахнула ими медленно и величественно — и мы запели попурри из американских якобы народных песен, от которых наши сердца якобы обязаны преисполниться любви к родной стране. Я сделал вид, что изо всех сил стараюсь вытягивать верхние ноты. А их оказалось предостаточно.

Мирил так и не отцепилась от моего локтя.

— Как ты сказал? — снова спросила она в паузе между куплетами.

— Я только лишь странник на бренном пути… — пел я.

— А ну повтори, что сказал! — прошептала Мирил.

— Бреду сквозь земные печали и горе…

Рука Мирил угрожающе потянулась к моему горлу.

Мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках снова постучала дирижёрской палочкой. Хор смолк.

— Мирил-Ли! — громко сказала учительница.

Мирил опустила руку. Щёки её пылали ярким румянцем, какой увидишь только в мультиках по телевизору.

— Мирил-Ли Ковальски, — повторила мисс Вайолет. — Я отправила Холдинга в группу сопрано не для того, чтобы ты с ним заигрывала.

На этих словах лицо у Мирил стало такое… такое… будто она мечтает провалиться сквозь землю. Точнее, чтобы земля разверзлась и поглотила её разом, окончательно и бесповоротно. Всё у неё стало круглым: глаза, рот, ноздри и даже веснушки.

Мисс Вайолет постучала палочкой, и мы запели развесёлую песенку в стиле кантри:

Тут Мирил наступила мне на ногу и принялась давить и давить — со всей силы. Я сдержался и даже не ойкнул. А сдержаться-то не очень просто. Сразу вспомнишь о мире, полном скорби, и о бренном людском пути тоже не забудешь.

Потом была физра, и мы накручивали круги по стадиону вместе с восьмиклассниками. От них — особенно от брата Дуга Свитека — разило табачным дымом.

— Эй, Вудвуд! — окликнул меня тренер Кватрини. — По-твоему, это бег?

Когда имеешь дело с учителем физкультуры, милость вообще не действует — ни по принуждению, ни без. Никак.

А бежать я не мог по одной простой причине: до самого конца попурри, пока мы пели «В дороге я грущу» и до третьего куплета «Блюза моей печали», Мирил ввинчивала каблук мне в ногу. И если у медиков существует диагноз «внутриножное кровотечение», то я себе этот диагноз поставил однозначно.

— Отродье ведьмы, — пробормотал я себе под нос. Так чтобы не слышал тренер Кватрини. — Пёстрый шут! Клеврет!

Зато меня услышал брат Дуга Свитека. Оказалось, он бежит по соседней дорожке как раз позади меня.

— Это чё? — спросил он.

— Что «чё»?

— Чё ты сказал? — Брат Дуга Свитека снизил скорость, поскольку хотел добиться от меня ответа, а я едва ковылял. — Чё такое «клеврет»?

— Ну… это… — Я замялся.

— Говори! — потребовал брат Дуга Свитека.

— Это типа…

— Сам не знаешь!

— Ну, клеврет… он съел кучу клевера, объелся, и теперь его вот-вот вырвет. Будет весь в блевоте.

На этом моя фантазия иссякла. Я мог думать только о ноге. Сами понимаете: внутриножное кровотечение.

— Говоришь, клевером объелся? — сказал брат Дуга Свитека вполне миролюбиво. — Всего-навсего?

— Ага.

— A-а… Тогда ладно. Побёг я. — И он рванул вперёд, оставляя за собой терпкий табачный запах.

Когда одноклассники отчалили — кто в синагогу, кто в собор Святого Адальберта, миссис Бейкер выдала мне проверочный тест по пьесе «Буря». Сто пятьдесят вопросов. Сто пятьдесят! Да самому Шекспиру на добрую половину этих вопросов слабо ответить!

— Что ж, — произнесла миссис Бейкер, — покажите, что вы прочитали и усвоили, мистер Вудвуд.

Взяв тест, я уселся за свою парту и достал карандаш.

— Кстати, в тесте нет ни одного вопроса по крепким выражениям, которые употребляет Калибан, — добавила миссис Бейкер. — Их-то вы точно усвоили, можно не проверять.

Да, учителя, как видно, и вправду обладают каким-то шестым чувством. Или ген у них такой есть, учительский. Как ни назови, всё равно мурашки по коже. Наверно, когда человек открывает в себе этот ген, он и принимает решение стать учителем. Просто с такими сверхспособностями ничего другого не остаётся — только в учителя.

Я принялся за работу. Карандаш скрёб по бумаге, а наверху, за потолочными плитами, скреблись Калибан и Сикоракса.

Тест я сдал за пять минут до конца учебного дня. Миссис Бейкер невозмутимо приняла у меня листы и, достав из нижнего ящика толстый красный фломастер, сказала:

— Постойте рядом, мистер Вудвуд. Сейчас вместе посмотрим, что у вас получилось.

Прозвучало это так, словно мне предлагалось встать рядом с зубным врачом и посмотреть, как мне будут сверлить дырку в зубе.

Первые четыре ответа оказались неправильными, и миссис Бейкер один за другим перечеркнула их жирными красными крестами. Прямо-таки насмерть ранила мой тест, и он, истекая чернильной кровью, ждал нового нападения.

— Н-да, начало не самое удачное, — заметила миссис Бейкер.

— Не действует по принужденью милость, — произнёс я.

Она подняла глаза и — улыбнулась! Настоящей, не учительской улыбкой! Надо же! Оказывается, миссис Бейкер умеет улыбаться.

— А на весах всего лишь мяса фунт. Не больше и не меньше, — произнесла она.

Если бы!..

Впрочем, не то Бог и в самом деле явил мне свою милость, не то я просто втянулся, но ответы на последующие вопросы были чаще правильные, чем неправильные. Чернильная кровь перестала хлестать из зияющей раны, превратилась в ручеёк, а потом и вовсе иссякла. На последние тридцать вопросов я ответил без единой ошибки.

— Что ж, мистер Вудвуд, поздравляю. Кривая вывезла.

Что ещё за кривая? Куда вывезла? Наверно, какое-то ругательство Калибана, на которое я не обратил внимания.

— К следующей среде переделайте всё, что сделали в тесте неверно. И перечитайте «Бурю» заново.

— Заново? — вырвалось у меня. Прочитать четыре раза «Остров сокровищ» — дело понятное. Но не пьесу Шекспира! Пусть даже самую хорошую.

— В «Буре» помимо витиеватых проклятий есть много интересного. Вы обнаружите это при повторном прочтении.

— Повторном?! — Я возмутился и даже не порывался это скрыть.

— Повторение — мать учения, вы об этом слышали? — Миссис Бейкер усмехнулась. — Кстати, это не фигура речи, а чистая правда. Перечитайте, не пожалеете.

Вот так.

В целом эта среда выдалась не такой уж плохой. Не считая внутреннего кровотечения. В стопе. И наружного — в начале теста. Кровищу миссис Бейкер моему тесту, конечно, пустила, не без этого. Ну и сам тест в сто пятьдесят вопросов длиной — тоже не подарок. Да ещё эта дикая идея перечитать «Бурю»… Но в остальном — неплохо.