Игорь-якорь

Гроб опустили на тротуар. Яша упал на него. Одной рукой он обнял восковую голову мамы, прижался щекой к её холодной щеке. В другой руке сжимал винтовку. Он сжимал её, доверенную ему командиром на один час, чтобы погордиться дома, сжимал до боли в пальцах.

— Яша, — тронула его за плечо Анна Михайловна, — Яков, поднимись. Ну, Яша, встань. Мы все тут с тобой, все…

При этом она думала: «Что ему все? Много досталось этому парню. Какие у него были раны! Но эта — самая страшная. Такая рана не заживает».

II. Опасный рейс

1. Последние минуты прощания

Ведь вот и почти что через полвека не зажила рана Яши Смирнова, который давно был уже Яковом Петровичем Смирновым и отцом семейства.

В тот день половина семьи Якова Петровича — жена Наталия Ивановна и младший сын Игорь покидали его. Наталия Ивановна — до Измаила, чтобы там пересесть на речной теплоход по Дунаю, а сын — на большом теплоходе в долгий рейс по морям и океанам.

Когда Игорь и Яков Петрович Смирновы поднялись на борт теплохода «Белинский», к ним подошла женщина в круглых очках на круглом румяном лице. Она волновалась и говорила громко, почти кричала:

— Товарищ капитан!

Игорь чуть покраснел и улыбнулся. Он был в морской форме. Фуражка с «крабом», синяя блуза с погончиками украшали Игоря. Он это знал, но смущался, когда его называли «капитан». До капитана ему было ещё далеко. Он уже несколько лет плавал по Чёрному морю, отчего стал смуглее, и глаза от этого казались больше. Игорю хотелось выглядеть старше своих лет, и, может быть, потому он отрастил небольшие чёрные усики. Высокий лоб, какой был и у Татьяны Матвеевны, откинутая назад голова, чёрные пышные волосы с несколькими серебряными нитями — всё это придавало Игорю величественность и красило его. Но пока ещё Игорь был только вторым помощником, или, как принято называть на торговом флоте, вторым штурманом. А сегодня на «Белинском» он не был членом команды, ни даже пассажиром, а просто провожающим. Игорь провожал свою маму. Рядом с ним стоял его отец.

У него был такой же высокий лоб и над ним пышная шевелюра. Только волосы эти были совсем белые и усы тоже белые, с желтизной.

Пассажирка в круглых очках, похожая на сову, ни на что вокруг не обращала внимания, она волновалась.

— Товарищ капитан, товарищ капитан! — дважды взволнованно повторила она.

— Простите, я не капитан, — сказал Игорь.

— Это неважно. Скажите, что это за странный стук? Слышите?

— Слышу. Это работают лебёдки.

— А почему так странно как-то?

— Лебёдки всегда так стучат.

— А вы, товарищ капитан, заметили, что наш теплоход кренится на одну сторону?

— Нет, не заметил.

— А если мы будем тонуть, пассажиров какого класса начнут спасать первыми?

— Сначала будут спасать женщин и детей.

— Вы это точно знаете?

— Точно! — Игорь улыбнулся и чуть приподнял руку, приложив её к козырьку фуражки. — Простите, я здесь только провожающий — провожаю маму. А «Белинский» скоро отдаёт швартовы…

— Ах, ах! — воскликнула круглолицая женщина, кивнула головой и широко улыбнулась родителям Игоря, а затем торопливо отошла от трапа.

Это были последние минуты прощания пассажиров с провожающими. Одновременно во всех концах «Белинского» — на палубе, в кубрике, салоне, камбузе, на мостике — раздался резкий звук, будто десятки великанов, по числу репродукторов на корабле, прищёлкнули языком. А затем по всему теплоходу громкий голос тоном приказания объявил по судовому радио:

«Всем посторонним покинуть борт судна!»

— Игорёк, — Наталия Ивановна чуть приподнялась на носках, — ну нагнись же, я поцелую тебя.

— Мама, — нагибаясь, прошептал Игорь, — не называй меня Игорьком. Ведь я уже…

Он не окончил фразу и, потеревшись щекой о мамину щёку, вытер слёзы на её лице:

— Мамочка, что ты?..

— Идём, сын! — Яков Петрович широко, по-мужски обнял и поцеловал жену.

Старший Смирнов был такой же высокий и прямой, как его сын, и между ними Наталия Ивановна казалась совсем маленькой, а сейчас, плачущая, жалкой и очень несчастной.

— Мама» мамочка, ну не надо. Я ж иду в рейс не в первый раз. Что ты, мамуся?

— Хорошо, хорошо, не буду.

Яков Петрович взял жену под локоть:

— Мы уходим, мать. Видишь — таможенники поднимаются по трапу, а на причале пограничники.

Наталия Ивановна хотела сказать, что надо же и её понять: она прощается с сыном. Ей тяжело. Ведь теперь это у неё единственный сын.

Много лет прошло с тех пор, как кончилась Великая Отечественная война, как гремел и расцвечивал небо салют победы, а Наталия Ивановна в этот такой радостный день беззвучно плакала. Она слышала весёлую музыку, видела в окне, как танцевала вся площадь, её слепили вспышки разноцветных ракет, а грусть сжимала сердце — ведь Иван так и не вернулся с войны. До последних дней этой четырёхлетней войны надеялась, ждала, верила, мечтала, думала, что всё-таки найдётся, приедет, обнимет, расскажет, как это с ним случилось, что сочли его без вести пропавшим, а он — вот он, здесь, пусть раненый, но живой, живой…

Нет, не пришёл Иван, не приехал, и вести от него не пришло.

Игорь уже намного перерос старшего брата. Ведь ему уже было за тридцать лет. Он стал куда выше, взрослее, мужественнее Ивана — того Ивана, который ушёл на войну… Странное дело: чем больше проходило лет, тем чаще Игорь вспоминал Ивана. И как же он ругал себя за то, что когда-то в детстве обидел брата или посмеялся над ним, таким добрым, ласковым и верным в дружбе!

Обиды, нанесённые Ивану, в общем-то небольшие, теперь вырастали у Игоря в нечто большее и причиняли ему боль. Это была горечь поздних сожалений.

Прощаясь с Игорем, Наталия Ивановна хотела сказать, что она до сих пор не потеряла надежду найти Ивана, и ещё хотела она сказать, что все рейсы, в которых был Игорь, ни в какое сравнение не идут с сегодняшним. Ведь вот и она сегодня отправляется в путешествие, но это совсем другое. А рейс Игоря опасный, и, кто знает, вернётся ли он… Однако ничего этого не сказав, Наталия Ивановна прижалась мокрой щекой к щеке Игоря и, быстро повернувшись, отошла от трапа.

Отец и сын Смирновы спускались последними. Потом они стояли на пристани и долго махали платками уходящему в море «Белинскому». Рядом с мамой Игорь видел круглолицую, краснощёкую пассажирку, которая тоже махала ему.

Когда теплоход развернулся и пассажиров на палубе не стало видно, Яков Петрович сказал:

— Пошли, Игорь. Времени не так-то много.

— Да, да, — заторопился Игорь. Он было подумал: «А ведь мама была права, когда волновалась обо мне. Рейс этот необычный». Мысли эти Игорь быстро отогнал.

Он пересек пристань и подошёл к пирсу, у которого высился большой теплоход с накладными золотыми буквами на носу и корме: «Черноморск».

2. Игорь-якорь

Провожая сына, Яков Петрович как-то по-особому смотрел на него. Ведь в такие минуты хочется запомнить черты любимого человека, оставить в своей памяти, как на фотопластинке. И вот, пристально глядя на сына, Яков Петрович вновь и вновь думал о том, что Игорь очень похож на свою бабушку Таню.

Когда поднимались по трапу, Яков Петрович спросил сына:

— Стёпа идёт в этот рейс?

— Да, папа.

— Значит, он на судне?

— Должно быть. Ты что улыбаешься?

— Так, Игорёк. Вспомнил, как вы со Стёпой играли в пиратов. Как бы в этом рейсе вам с ними не встретиться.

— И ты — как мама… Не надо паниковать.

— Не надо, — сказал Яков Петрович.

— Ведь мы не воюем?

Они поднялись на верхнюю ступеньку трапа, и вахтенный спросил Игоря:

— Игорь Яковлевич, товарищ с вами?

— Это мой отец.

Игорь пропустил отца вперёд, а вахтенный ему откозырнул.

На палубе Яков Петрович сказал: