Сиротская доля

Мастерица дала ей розовый кисейный лиф и велела пришивать к нему оборочки. Наташа села на указанное ей место, около двери, взяла работу и склонилась над ней… С этих пор такова ее доля на всю жизнь… Склонившись над работой с утра до ночи, пройдет ее молодость. Она стала настоящей портнихой, помощницей мастерицы.

Мастерица посмотрела на работу Наташи и насмешливо проговорила: «Как же это вы оборку-то пришиваете? Разве можно в запашивку? Это ведь не деревенский холст!»

— Как же мне пришивать? Покажите.

— Вы ведь ученая… Приютская… С «диплоном»… Где ж нам вас учить, — язвительно проговорила мастерица.

Девушки захихикали… Наташа поняла, что попала к врагам.

Прошла неделя… Наташа вошла в жизнь мастерской, все узнала, все поняла и ужаснулась: «Какая ужасная жизнь! Ни правды, ни света, ни радости…» Неужели она обречена навсегда тянуть эту лямку?

Главная мастерица жила на своей квартире, две помощницы и 14 девочек-учениц жили у хозяйки. Вставали все в 7 утра, в 8 садились за работу и целые дни шили и шили все, не разгибая спин. Они должны были работать до 8 часов, но так как была спешная работа, то сидели и до 11 и до 12. Работали и по воскресеньям.

Главная мастерица, Анна Ивановна, была женщина сердитая, крикунья, беспощадная. Необразованные женщины, поставленные во главе, всегда почти мучат и тиранят подчиненных.

Наташу мастерица язвила на каждом шагу. Все, что она ни делала, было не так, дурно. Она вечно насмехалась над ученой портнихой, над приютом, над «диплоном», как она выражалась.

Скромной, неиспорченной девушке со школьной скамьи было невыносимо и дико в этой обстановке. Наташе особенно было жаль девочек. Они, как и мастерицы, должны были, не разгибая спины, работать с 8 часов утра до 8 часов вечера. Но обыкновенно, когда было много работы, они сидели до 11–12. А после еще убирали мастерскую. От хозяйки, от мастериц они получали толчки, щипки, дранье за уши, за волосы и все должны были терпеть, переносить. Наташа с жалостью и состраданием взглядывала на двух девочек: Лену и Надю. Они были такие худенькие, бледные. У Лены не было родителей, а у Нади мать жила далеко где-то в деревне, и заступиться за девочек было некому. Лена, стриженая, с большими глазами, совсем была глупенькая и неспособная к шитью: что ей ни дай, все сделает не так… Ей попадало постоянно. Ее-то особенно и жалела Наташа. Она почему-то напомнила ей ее детство, ее поступление в приют, ее сиротскую долю. Другая девочка, Надя, работала бы недурно, да была страшная копунья и делала все очень медленно.

Наташа пробовала сначала их учить и показывала им, помогала втихомолку. Но мастерица увидала и закричала на нее:

— Что вы нянчитесь как с писаными торбами с этими тупицами! Это не ваше дело! Вы своей-то работы делать не умеете!

Хозяйка тоже рассердилась и резко сказала:

— Пожалуйста, Наталья, вы у меня не смейте нежничать с девчонками… Баловать и портить и миндальничать с ними нечего!.. Они зазнаются и избалуются…

Бедные девочки сразу поняли новую мастерицу, льнули к Наташе, старались ей услужить во всем. И постель стлали, и сапоги чистили, и подавали то одно, то другое. Но она даже и приласкать их не смела. Украдкой ласкала она их и говорила ободряющее слово. И это было для них светом в тяжелой жизни.

Хозяйка была какое-то беспощадное чудовище… Она плохо кормила мастериц и девочек и вся жила для наживы, барышей, которые тратила на своих беспутных сынков, тянувших из нее, как говорится, последние соки. Свою неудачу она вымещала на других. Наташу она невзлюбила сразу, называла ее «барышней», «белоручкой», укоряла «панционом».

Наташа все терпела. Да и куда бы она пошла? По воскресеньям она ходила в свой приют, заикнулась было о своей жизни начальнице, но та осталась недовольна и проговорила: «Привыкать, Петрова, надо. На своих ногах, это не то, что в приюте — в тепле да в холе… Что делать — терпи, учись! Живут и хуже тебя».

Лучше других в мастерской была Настенька, вторая помощница. Это была маленькая блондинка, веселая и разбитная. Вся цель ее жизни была погулять, попить, поесть… Она постоянно куда-то рвалась, убегала по вечерам и придумывала всевозможные способы, чтобы обмануть хозяйку.

— Вы, Наташа, не обращайте на них внимания… Пусть бранятся. Пойдемте со мною вечером гулять. Тут У одной подруги будет вечеринка, весело!..

— Нет, нет… Я боюсь. Я не привыкла. Я никуда не пойду… И дядя мой не любит этого, — отвечала боязливо Наташа.

— Эх, вы, тихоня! Этак и будете все скучать… И молодость пройдет без радости.

— Я гулять не люблю и боюсь. Я обещала дяде не гулять, — возражала девушка.

— Ну, значит, ты мне не товарка, — рассмеявшись отвечала веселая Настенька.

Однажды, вскоре после поступления в мастерскую, Наташе сказали, что к ней пришел монах и стоит на лестнице. В квартире девушки принимать никого не смели.

Наташа накинула платок и выбежала на черную лестницу. Здесь было темно, грязно, пахло помоями. У закоптелого грязного окна стоял Николай Васильевич. Наташа подбежала к нему. Он молча взял ее за руку…

— Как ты похудела, Наташечка…

Девушка ничего не сказала, но тяжело вздохнула…

— Ну, что же, как тут?

Наташа вдруг обняла дядю Колю за шею, припала к нему на грудь и зарыдала горько.

— Ужасно, ужасно, дядя Коля… Другим девочкам очень плохо. Их тут много… Как с ними обращаются… И я ничего не могу сделать, ничем не могу помочь… Я мучаюсь за них. У меня душа выболела… Потихоньку их ласкаю, помогаю… Мне достается… Так тяжело. Эта маленькая Лена… Не могу видеть этих мук. Их тиранят, дядя Коля.

— Наташечка, милая, успокойся. Уйди, ведь найдешь место.

— Куда я уйду! Я ведь ничего не знаю… А девочки-то как же тут останутся? Какие жестокие есть люди. Наша хозяйка, старшие мастерицы. Они забыли все человеческое. Ужасно, ужасно здесь, дядя Коля…

— Зачем ты так беспокоишься? В этих мастерских почти везде так… Немного есть хороших-то хозяек, Наташечка, — говорил девушке старик.

Наташа устремила на него взгляд полный ужаса и спросила, точно во сне:

— Неужели везде так? Что же делать, дядя Коля? Как помочь этим бедным девочкам? Как спасти их от этой жизни, от побоев, от несправедливости? Как сделать, чтобы мастерицы были добрее? Чтобы хозяйка была справедливая? Как это сделать?

— Наташечка, милая, ведь всех не переделаешь… И всем не поможешь…

— Так тяжело, тяжело, дядя Коля… Вы подумайте, эту девочку Лену, говорят, хозяйка ударила по голове утюгом. Я бы не стерпела. Все молчат. Кто за них заступится? У меня сердце обливается кровью…

— Ну что ты так мучаешься, Наташечка? Добренькая ты… Что же мы может сделать — такие слабые, беспомощные? Лучше уйди отсюда.

В это время из мастерской стремительно выбежала девочка и испуганно проговорила:

— Наталья Сергеевна, вас хозяйка хватилась… Сердится… Кричит…

Наташа торопливо простилась с дядей и бросилась в мастерскую.

— Что же вы баклуши бьете? Работать, так работайте… А не то убирайтесь вон, — грозным окриком встретила ее хозяйка. Наташа покорно села на свое место и принялась за оставленную работу.

— Что еще за монахи к вам ходят? — сердито спросила хозяйка.

— Это мой дядя, — ответила Наташа…

— Нечего тут в будни шляться… На то праздники есть.

Вскоре после этого случилось в мастерской тяжелое происшествие. Хозяйка рассердилась на одну из девочек и ударила ее. У бедной девочки сломалась в руках иголка и кусочек ее попал в глаз и там и засел. Раздался пронзительный крик на всю мастерскую. Наташа бросилась к девочке и, не помню себя, закричала:

— Не смейте вы, не смейте так обращаться, так тиранить девочек! Я пожалуюсь на вас! За что они терпят это?!

Мастерицы и все притихли. Видно было, что собирается гроза…

— Вон из моей квартиры! Вон! — закричала хозяйка и повыбрасывала вон вещи девушки на лестницу.

Девочку увезли к доктору и приказали ей говорить, что она сама обломила иголку.