Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена

Петька, Нюра, Костя, растерянные и притихшие, смотрят на папу Алика. Никто уже не просит. Потом все поворачиваются и гуськом, неторопливо и с достоинством удаляются.

— В последний раз, — говорит папа, покашливая. — В последний… Иди! Но смотри, если еще раз…

Алик быстро вытирает глаза, кивает головой: «Да, конечно, если еще раз…» — и пулей вылетает во двор.

Папа с облегчением вздыхает.

Причина поражения

На уроках истории учитель всегда объяснял так, словно вся его жизнь прошла до нашей эры и теперь он вспоминает молодость…

— Охота на мамонтов была опасной… Потом все изменилось… С севера наступал лед… Стало холодно… Пришлось надеть звериную шкуру.

Одинаково легко передвигаясь в толще веков в любых направлениях, учитель как ни в чем не бывало мог сказать: «А теперь давайте вспомним Марафонскую битву!» — вызывая этим вопросом всеобщее беспокойство…

Или сегодня: — Восстание Спартака! Отвечать пойдет… Зонтиков!

Зонтиков медленно поднимается и застывает в глубокой печали.

— Неужели ты не помнишь, Зонтиков, как проходило восстание? — поражается учитель.

— Не помню, — качает головой Зонтиков.

— А ты помнишь, чем закончилось восстание?

— Нет, — вздыхает Зонтиков, — забыл…

— Ну а что же ты помнишь?

— Ничего не помню…

— Садись — два!

— А ты учил? — спрашивает Зонтиков у своего соседа.

Бабкин молчит. Человеку, имеющему семь двоек за четверть, глупо задавать подобный вопрос. Мрачно насупившись, он лениво заглядывает в учебник — «Восстание Спартака».

«Опять восстание! — раздраженно думает он. — То в Риме, то в Сицилии… И каждый раз поражение… И двойки, двойки…»

— О причинах поражения восстания расскажет…

Перед лицом надвигающейся катастрофы Бабкин сохраняет полное спокойствие. Он не знает страха.

— Бабкин!

Весь в рубцах, ветеран Бабкин выходит к доске.

— Н-ну? — повторяет Павел Сергеевич. — Каковы же причины поражения? Как ты думаешь, Бабкин? Почему рабы потерпели поражение?

Бабкин долго и угрюмо молчит. Потом тяжело поднимает лохматую голову.

— Рабы потерпели поражение, — говорит он, — потому что не знали его причин…

После чего получает двойку и возвращается на родную, теплую парту.

— Все, с меня хватит, — зло шепчет он. — Больше я на историю не приду!

— Я тоже, — бормочет Зонтиков, — я тоже не приду!

Так было задумано восстание во главе с Бабкиным. Первое столкновение произошло на следующий день.

— Бабкин, — сказал директор школы после уроков, — ты знаешь, где живет Павел Сергеевич? Вот и отлично! Отнеси ему этот конверт. Только побыстрей.

Всю дорогу Бабкин и Зонтиков шли молча. Перед дверью учителя Бабкин снял шапку и прижался ухом к замочной скважине. Сзади навалился Зонтиков… Внезапно дверь распахнулась, и упирающийся в нее Бабкин влетел в коридор и упал в объятия учителя. Позади слышался удаляющийся топот — это Зонтиков катился вниз по лестнице.

— Здравствуйте, — сказал Бабкин.

— Здравствуй, — Павел Сергеевич закрыл дверь.

— Директор сказал: «Побыстрей!» — объяснил Бабкин. — Он письмо передал…

— Ах вот оно что, — учитель взял конверт. — Ну спасибо… Проходи, что же ты стоишь?

Впервые за весь разговор Бабкин поднял голову. То, что он увидел, поразило его. Учитель был в рубашке, без пиджака.

— Раздевайся, раздевайся, — улыбался учитель. Плохо соображая, что делает, Бабкин разделся и прошел в комнату.

— Садись, раз в гости пришел, будем чай пить.

Окончательно растерявшись, Бабкин уселся за стол и ничего не понимающим взглядом уперся в колбасу.

Учитель отхлебнул из стакана. Бабкин тоже отхлебнул. И снова замер: никто еще не видел, как учитель ест…

Внезапно он почувствовал, как подозрительно тихо в комнате, и выжидающе вскинул глаза. Ему показалось, что вот сейчас учитель поставит стакан и скажет: «Природа Древней Греции, Бабкин, была пышная — климат морской, теплый…»

Но учитель не торопился.

— Ты почему сахар не берешь? Не стесняйся.

— Мне и так сладко, — вздохнул Бабкин и вдруг, оглянувшись, заметил на стене карту: «Римская империя в первом веке нашей эры».

— Узнаешь? — спросил учитель.

— Да, — уныло протянул Бабкин, — узнаю…

«После чая спрашивать будет, — решил он. — Еще бы не узнать! Два месяца долбим эту империю, скорей бы до развала дойти…»

Нашествия варваров Бабкин ждал как праздника: после него империя распалась…

Отхлебнув чай, он вздохнул: впереди еще было «ослабление». Империя слабела веками… Это могло свести с ума.

Он снова подозрительно взглянул на учителя: «Размешает сейчас чай да и скажет: „А ну-ка, Бабкин, покажи путь Ксеркса в Грецию“». С этим вопросом Бабкин столкнулся еще в первой четверти. Тогда, по его мнению, флотилия персидского царя Ксеркса прошла мимо берегов Греции…

Да мало ли о чем можно спросить! Бабкин даже заерзал на стуле.

— Карта у вас, Павел Сергеевич, какая-то… — начал он неуверенно. — У нас в школе вроде другая… Меня спросить, так я ничего и не покажу…

— Карта та же, — успокоил учитель.

— Ты приглядись повнимательней.

«Ну и влип!» — думал Бабкин, напряженно приглядываясь. На узком Апеннинском полуострове ясно чернел кружок Рима.

— Вон Рим, Павел Сергеевич! — показал вдруг пальцем Бабкин, словно столкнулся с приятной неожиданностью.

— Да, — приветливо откликнулся Павел Сергеевич. — Рим отсюда хорошо виден. А вот Карфаген почти незаметен…

— Да, — промямлил Бабкин, бороздя глазами карту вдоль и поперек. И вдруг торопливо поднялся со стула.

— Я домой пойду, — хрипло сказал он. — Там у меня пример по математике, никак решить не могу — с ответом не сходится…

На следующий день перед самым звонком Зонтиков поймал Бабкина в коридоре.

— Наконец-то! — зашептал он, оглядываясь. — Сейчас история… Куда побежим?

Бабкин нахмурился: — Знаешь что… Я передумал…

— Как передумал? — разинул рот Зонтиков.

— Передумал и все!

— Но почему, почему?!

Прозвенел звонок, и они вошли в класс. Через минуту появился Павел Сергеевич. Он повесил карту «Римская империя в первом веке нашей эры», взглянул на Бабкина и улыбнулся. Бабкин покраснел и, наклонившись к Зонтикову, тихо прошептал:

— Мы с ним вчера вместе колбасу ели…

Гипноз

— Пойдет отвечать…

Затаив дыхание, Ленька Волосков, впивается в учебник. От волнения он видит всего два слова: «Так как…»

Карандаш учителя медленно скользит по журналу. Ученики с фамилиями на «А» и «Б» распрямляют спины — карандаш ползет по «В»…

«Быстрее», — торопит Волосков.

Карандаш застревает.

«Так как, — бормочет Волосков, — так как…»

— Пойдет…

«Только не меня… Если не вызовут, буду учить каждый день!»

Карандаш дергается, как грузовик в канаве, и тихо, почти незаметно сползает книзу:

— Корякин!

Вздох облегчения.

— Я не выучил, — уныло сообщает Корякин.

«Болван! — стонет Волосков. — Никогда не учит! Хоть бы раз!..»

— Почему? — хмурится учитель.

— Голова весь день болела…

«Голова у него болела! — с ненавистью фыркает Волосков. — Весь день в футбол гонял! Голова… Треснуть бы по этой голове!»

— А может быть, ты помнишь что-нибудь? Материал нетрудный… Подумай, Корякин, это ведь уже вторая двойка.

— Иди, — шепчет Волосков, — материал ерундовый, рассказывать нечего…

— И класс тебе поможет, — продолжает учитель.

— Конечно, поможем! — восклицает Ленька. — Все время будем помогать!

— Нет, — говорит Корякин голосом человека, которому уже ничто не поможет. — Не могу.

— Иди! — шипит Волосков и толкает Корякина в спину. — Вторая пара, балда!

— Ну что ж, садись, — учитель склоняется над журналом. — Вопрос тот же.

«Честное слово, буду учить, — бормочет Ленька. — Десять часов в день, если не вызовут! На улицу вообще ходить перестану! Зарядку буду делать!»