Конец каникул

Вдруг кто-то схватил сзади за велосипед, Я повернулся, как на пружинах, — это был маленький Ясь Зимек в длинных мокрых трусах, облепленных песком, он вцепился в заднее крыло. И смеялся. В первый момент я хотел было прикрикнуть на малыша, но потом мне пришло в голову, что сейчас это единственный знакомый человек здесь, на пляже. Он видел меня как-то с Эльжбетой, значит, может ее узнать. Уж наверняка она была здесь, как обычно, в десять часов…

— Ясь, пусти… Послушай-ка! Не видал ты сегодня такой девушки… Мы и раньше вместе ходили, ты еще нас дразнил, помнишь?

— Не помню! — сказал Ясь. — Ты меня прокатишь?

— Прокачу, только скажи: была тут девушка?

— Твоя невеста?

— Ладно, пусть невеста. Была или нет?

— Была! — выпалил Ясь. — Была… Нет, постой… Не была. Знаешь, у меня есть кролик! Но он сдох.

Разговаривай с таким! Была — не была! И еще у него есть кролик, который сдох. Я рассердился и дернул велосипед. Поднял его на плечо и стал карабкаться вверх по склону.

В парке чуть ли не под первым же деревом наткнулся на Толстого, который спал в тенечке. Я тронул его, потряс… Толстый лениво перевернулся на другой бок, заспанный и злой.

— Чего орешь? — спросил он, сердясь, — Ведь я не сплю, я слышу все, что ты мне говоришь!

Я ничего еще не сказал, болван! Что ты мог слышать?! Тогда зачем трясешь, если ничего не сказал? Отцепись, дай. — И он хотел было еще раз перевернуться, но я схватил его за плечо.

— Толстый! Проснись! Говори: была тут Эльжбета?

— Что «Эльжбета»?..

Но постепенно Толстый пришел в себя и, уже проснувшись, сказал:

— Может быть, это я виноват, что ты потерял Эльжбету? Кто должен знать, где она: я или ты?

— Не валяй дурака… Она должна быть где-то здесь, а ее нету!

— Может, она дома. Ты проверил?

— С ума сошел? У Малецких ее искать?

— Почему бы нет? Ты что, никогда там не был? Какой застенчивый! — Толстый изобразил на лице иронию и покачал головой: — Болеслав Стыдливый, да и только!

Я не стал отвечать. Я глядел на Толстого в растерянности, взволнованный, не зная, что делать.

— Слушай, а может, она заболела? — сказал, помолчав, Толстый, теперь уже всерьез. — А? Ты не подумал об этом? У меня тоже ухо болит после вчерашнего купанья. Может, она простудилась?

Я и не подумал, что она могла заболеть. Верно. Совершенно верно.

Ну а если она не больна и все-таки не пришла? Может, поругалась с теткой? Вчера позже обычного я проводил ее домой. Может, Збышек наябедничал?

— Толстый! Пошли туда вместе, а? — попросил я. — Знаешь, как-то неудобно идти одному после этой драки со Збышеком. Пойдешь?

— Черт с тобой! — буркнул Толстый и стал подниматься. — Вот не знаю только, когда высплюсь…

Мы шли через парк напрямик — кто у нас ходит по дорожкам? Парк был старый, запущенный, трава выше колена, стебли наматывались на спицы колес. Толстый цедил сквозь зубы, как бы с трудом:

— Сегодня ночью старик снова пришел под мухой и шуровал до трех! Жить, говорю тебе, неохота!

— Да… невесело… А может, стоит позвать как-нибудь милиционера, если очень уж разойдется? — сказал я. — Может, припугнуть его или как?

Толстый остановился.

— Что ж ты, дурак, что ли? — сказал он с возмущением. — К родному отцу вызвать милицию?

— Если выхода нет…

Мы пересекли одну аллейку, другую.

— Понимаешь, — заговорил снова Толстый, — он, собственно, и скандалов-то не устраивает. Мы с матерью с ним справляемся. Он просто шумит… Ну, представляешь себе, когда отец шумит?

— Нет! Не представляю… Мой никогда не шумит.

— Конечно… — вздохнув, сказал Толстый. — У тебя отец как отец! Мы шли мимо грота с водопадом. Здесь-то мы и собирались начать поиски сокровищ.

Это была искусственная пещера, устроенная из камней на склоне небольшого холма. По камням текла вода. А возле того места, где было отверстие, ведущее в пещеру, образовалось что-то вроде маленького водопада. Раньше здесь был, по-видимому, фонтанчик, вода била тогда на каменной вершинке грота и стекала в бассейн. Но все переменилось, думаю, давным-давно, потому что бассейн превратился в поросшее ряской болотце, а фонтан — в водопад.

— Интересно, в самом ли деле грот соединяется подземным ходом с нашим замком? — сказал Толстый и остановился. — Помнишь, два года назад провалилась земля на рыночной площади, в скверике? Тогда говорили, там подземный ход из замка.

— Какой тебе подземный ход! Отец мне рассказывал: на рыночной площади стояла когда-то ратуша, ее взорвали немцы. А потом рухнул, кажется, свод в старом подвале, вот тебе и яма. Пошли! Не морочь голову! — потянул я Толстого. Но тот не двинулся. Пришлось и мне остановиться.

Откровенно говоря, к этому гроту с так называемым водопадом нас всегда тянуло. Да и не только нас — все мальчишки устраивали сюда экспедиции. О гроте ходили самые невероятные слухи, наверное, потому, что не было толком известно, кто его соорудил, когда и зачем. Приятно, если у тебя под боком что-то таинственное, особенно в маленьком городке. И потому о гроте возникали легенды. Во время оккупации рассказывали, что там сходятся партизаны. Сразу после войны поползли слухи, будто в гроте прячется гестаповец. А потом вампир, поскольку в ту пору в Шленске была мода на вампиров. А когда по всей Польше пошла мода на чудеса, старухи ставили перед гротом свечи и клялись, что им объявляется великомученик, только еще не ясно, какой, поскольку не видно пока головы. Лепишевская, например, до сих пор, проходя мимо грота, на всякий случай крестится.

— Ну что ты уставился? Маленький, что ли?.. — начал сердиться я. — Пошли, стоит ли терять время?

Но Толстый, чуть склонив голову, прислушивался…

— Погоди… Давай заглянем. Там что-то шевелится!

И он стал быстро снимать кеды. Я с пренебрежением засмеялся, но в гроте и в самом деле что-то заерзало.

— Толстый! Это сокровища переворачиваются с боку на бок, ждут, когда ты за ними спустишься. Поумнеешь ты когда-нибудь или нет? Это, наверно, крыса!

В гроте посыпались камни.

— Только не крыса, ладно?!.. — донеслось вдруг оттуда, и в отверстии показался Збышек Малецкий. Он выкарабкался в конце концов наружу — дыра была не очень большая, — прошел под водопадом и стал посреди болотца.

Збышек был весь в грязи и держал в одной руке фонарик, а в другой веревку. Физиономия немного растерянная, наверное, мы застали его врасплох. Он не ожидал встретить нас в этом месте, да и мы его, впрочем, тоже.

Толстый пробурчал;

— Гляди в оба, Юрек, не прозевай… Сейчас, наверно, вылезет и твое сокровище. Видишь, у меня нюх, не зря я тут остановился…

— Какое еще сокровище?

— Не прикидывайся, Болеслав Стыдливый! Сперва теряешь, а потом не желаешь признать. Кто ж там в гроте вместе со Збышеком? Король Локетек?

Странное дело, я тоже был уверен, что из грота покажется сейчас Эльжбета. Едва я увидел Збышека, как эта мысль пришла мне Б голову. Я только притворился, что не понимаю. Теперь ясно: мы с Толстым отказались искать сокровища и Збышек подговорил Эльжбету. Одному-то было, наверное, страшно. Вот почему она не появилась у пруда!

Из грота долетел стук упавшего камешка. Но никто не вылезал наружу. Збышек подошел и сказал:

— Сокровища… Ничего там нет, один мусор. Знаете… Знаешь, Толстый — поправился он, — есть там еще, правда, такой маленький то ли подвальчик, то ли дыра метра два на три… Неизвестно, зачем выкопали… Но подземного хода не видно. Я нетерпеливо его прервал:

— Ты! А где она?

— Дыра?..

— Какая тебе дыра! Я спрашиваю, где Эльжбета?

— Эльжбета? Нет ее… А что?

Он злорадно ухмыльнулся и добавил вроде бы просто так:

— Здесь ее уже нету. Сегодня утром уехала домой. В Варшаву… Я не слышал, что говорил еще Збышек; все равно обращался он не ко мне, а к Толстому. Не выпуская из рук велосипеда, я сделал три-четыре шага в сторону и сел на скамейку. Может, странно, но в тот момент я ни о чем не думал. Иногда это бывает: глаза открыты, пристально смотришь, но видишь только отдельные, не связанные друг с другом и ничего не значащие пустяки. «Воробей скачет по дорожке… ветка колышется… сейчас вон то облачко закроет солнце… из скамейки торчат гвозди…» Отмечаешь все это про себя, но тебе неинтересно, не думаешь об этом.