Караси

Николай Дмитриевич Наволочкин

Караси

Сережка Спицин живёт на Кооперативной улице, а Серёжка Кузнецов — на Заводской.

С Кооперативной улицы совсем недалеко до речки. Надо пройти по переулку между огородами, прошагать через Луковую поляну. На ней, как сойдёт снег, вырастает тоненький дикий лучок. Потом тропинка запетляет по зелёному лугу, перевалит через горбатую рёлку, и вот она — Речка.

Нашу реку так и называют — Речка. Будь бы она побольше и попади на географическую карту, там так бы и написали: «река Речка».

Но пусть никто не думает, что если наша Речка маленькая и название у неё такое невидное, то и рыбы в ней мало. Нет, рыбы в ней достаточно: сомы, змееголовы, касатки, щуки, сиги, сазаны — всех не перечислишь.

В нашу Речку осенью даже кета заходит. Далеко в тайге, там, где Речка только начинается, кета мечет икру. Потом мальки подрастают, скатываются в Амур, а по Амуру — в океан. Там они несколько лет плавают и растут, растут. А как приходит время опять метать икру, — кета торопится домой. Бегут стаи её по океану. Шторм — а кета идёт. Её акулы и осьминоги хватают, а она плывёт. И не куда-нибудь плывёт, а в нашу Речку!

Но наши мальчишки кету не ловят. На удочку её не возьмёшь. Она, когда торопится домой, никакой пищи не ест и ни на какую приманку не позарится. Поселковые мальчишки ловят сомов, касаток, карасей. Серёжка с Кооперативной улицы и Серёжка с Заводской тоже больше всего на свете любили ловить карасей.

Карась не хватает червяка с налёту, как касатка. Касатка так заглотит крючок, что потом сидишь пять минут и еле-еле его высвободишь. А она скрипит, расставив шипы, — того и гляди наколешься. Карась подплывёт тихонько, вежливо потрогает краешками губ червяка раз, другой, словно попробует. У рыбака в это время сердце замирает, он глаз с поплавка не сводит. Поплавок чуть-чуть подрагивает. Поиграет так карась с червяком, потом возьмёт его и потянет в сторону. Поплавок тоже в сторону побежит. Вот тут не зевай — подсекай, если умеешь! Зато когда повезёт — выдернешь карася, блеснёт он на солнце откормленными боками. Даже по удилищу чувствуешь, какой он шустрый и сильный.

Оба Сергея хорошо умели подсекать карасей. И, пожалуй, на Кооперативной улице и на Заводской они не зря считались самыми удачливыми рыболовами среди мальчишек.

Рядом на рыбалке они никогда не садились — могла случиться драка.

Шагает, допустим, Серёжка Кузнецов с удочками и видит под кустом талины Серёжку Спицина. Разозлится Серёжка Кузнецов, что хорошее место занято, но виду не подаст. Он только спросит:

— Рыбачишь, рыжий?

Серёжка Спицин на такие невежливые слова не обижается. Он ведь знает, что он не рыжий, просто на лето у него высыпают веснушки, а зимой сходят. Сплюнет Серёжка Спицин на собственное отражение в воде и ответит, не оборачиваясь:

— Нет, грибы собираю.

На этом разговор и оканчивается.

Но уж если Серёжка Кузнецов наловит целый сдевок карасей, а Серёжки Спицина на Речке не окажется, Серёжка Кузнецов ног не пожалеет. Ему домой на Заводскую по переулку ближе идти, а он свернёт на Кооперативную и обязательно возле дома Серёжки Спицина остановится. Начнёт мальчишкам про удачную рыбалку рассказывать, сдевком потрясёт, чтобы все хорошенько карасей рассмотрели. Мальчишки ахают, караси на сдевке трепещут, а Серёжка Спицин сидит дома, всё в окно слышит и злится. Он знает, что если у Серёжки Кузнецова рыбалка неудачная, то он тихо по переулку прошмыгнёт на свою Заводскую — никому и слова не скажет.

Самому Серёжке Спицину похвастаться уловом перед соперником никак не удаётся, — не пойдёшь же мимо родного дома на Заводскую. Зато он досаждает Серёжке Кузнецову другим…

Однажды мать послала Серёжку Спицина в магазин на Заводскую улицу. Он как был в своих домашних штанах, в тех, что и на рыбалку ходил, и на огороде копался, так и отправился. Мать его вернула и, как ни морщился Серёжка, заставила помыться и переодеться во всё чистое.

— Ох, Серёга, — ворчала она. — Отец твой старшим пилоправом на заводе работает, сам ты в пятый класс перешёл, а вырядился — как бывший беспризорник.

Шагает Серёжка Спицин, чистенький да наглаженный, мимо дома Серёжки Кузнецова, и только думал шаг прибавить, чтобы второй Серёжка его в таком праздничном виде не заметил, как слышит, мать Серёжки Кузнецова сынка отчитывает. Из её слов получается, что он и штаны рвёт обязательно раз в неделю, и руки моет без мыла, и в парикмахерской по его космам ножницы ревмя ревут… Пошёл Серёжка Спицин дальше своей дорогой, а мамаша Серёжки Кузнецова его увидела и говорит сыну:

— Ты посмотри, посмотри, чучело! Вот идёт человек, сам на себя похожий, аккуратный такой, взглянуть приятно. А ты у меня… — и понесла, понесла.

Что она ещё говорила, Серёжка Спицин слушать не стал. Всё это было ему знакомо, — его мать такие речи тоже не раз произносила. Зато когда через день опять случилось идти в магазин, Серёжка, на удивление матери, сам брюки погладил, помылся и переоделся.

«Батюшки! — подумала мать. — Подрос парень, поумнел».

Не знала мать, что сынок специально сделал это, чтобы Серёжке Кузнецову досадить.

По дороге он остановился возле Кузнецовых и стал из-под ладошки в небо смотреть, словно спутник там искал. Стоял он так до тех пор, пока мать Серёжки Кузнецова опять его не углядела. А та, как увидела, снова начала сынка корить, а Серёжку Спицина в пример ставить и за штаны наглаженные, и за рубашку чистую.

Вот так они и сосуществовали — Серёжка с Кооперативной улицы и Серёжка с Заводской.

Лето в том году выдалось жаркое и сухое. Болота все высохли, наша Речка обмелела, а уж об озёрах и говорить нечего.

Поплыл как-то Сережка Кузнецов на оморочке на рыбалку. В одном месте удочки забросил, в другом. И везде только синявки клюют. А синявка — что за рыба: ухи из нее не сваришь — горчить будет, жарить её просто смешно — одни косточки. Какая уж тут рыбалка — червей жаль. Попробуй их накопай, когда вся земля пересохла.

Искупался рыбак у косы, на песке повалялся, а потом решил на другой берег Речки переехать может, там что путное клюнет.

Есть у нас напротив косы высокий песчаный бугор, там еще мальчишки глиняные черепки находят. Говорят, что эти черепки остались от горшков, которые первобытные люди лепили. Вот туда и приехал рыболов.

Только он наживил первого червяка, слышит — позади на бугре кто-то пыхтит. Серёжка даже испугался сначала, подумал, не медведь ли лезет. Обернулся, смотрит, а это его тёзка Серёжка Спицин спускается с бугра в одних трусах и на спине мокрый мешок тащит.

Что бы это он мог такое нести?

Присел Серёжка за кустом, наблюдает.

А Серёжка Спицин доволок тяжёлый мешок до воды, плюхнул его на песок и вывалил в реку… ка-ра-сей! И совсем маленьких, и побольше, и таких, что один как раз на целую сковороду.

«Да ты что, сдурел!» — чуть не крикнул Серёжка Кузнецов. Ему ещё никогда не приходилось столько карасей за одну рыбалку выуживать. А тут человек наловил мешок и валит в речку.

А этот чудак Серёжка Спицин вытряхнул мешок, рукой по лбу провёл — вытер пот — и по горячему песку — снова на бугор. Мелькнула его белобрысая голова в кустах и пропала.

Такое таинственное дело надо было разведать.

Серёжка Кузнецов хотел следом за Спициным пуститься, даже несколько шагов сделал. Потом одумался и решил сначала оморочку свою и удочки спрятать. И так удивительно, что Серёжка Спицин не обратил на них внимания.

Отъехал рыбак в сторону, вытянул лёгкую оморочку на берег в траву, а потом, пригибаясь, направился к бугру. На том бугре несколько дубов растёр да колючий боярышник. Залез Серёжка на бугор, огляделся. За бугром высокие кочки осокой поросли вороньё кружится, серая цапля на одной ноге стоит — задумалась, а Серёжка Спицин как пропал!

«Вот рыжий, куда он делся?!» — гадает Серёжка Кузнецов.

Постоял он так немного, на бурундука, что высунул нос из-под корней дуба, шикнул, слышит — опять кто-то пыхтит. Видит, вылезает из кочек его соперник и снова на горбушке мешок тащит.