Гуси-лебеди

Любовь Федоровна Воронкова

Гуси-лебеди

1. Аниска

Это было интересное зрелище. Розовый дождевой червяк высунулся на свет возле самого муравейника. Муравьи вцепились в него и начали вытаскивать из земли. Червяк, видно, почуял недоброе. Он упёрся. А потом и совсем испугался, заворочался, начал пятиться обратно в землю. Но муравьи не давали ему уйти…

Аниска сидела над ними неподвижно. Муравьи бегали по её босым ногам, но не кусались – никогда муравей не тронет Человека, если его не пугать. Изредка она поднимала ресницы, оглядывалась на густые берёзки, осыпанные острыми солнечными огоньками, на мохнатые сосенки, на коричневые иглы муравейника, тёплые и блестящие под солнцем, на цветущие лесные травы… И, улыбнувшись неизвестно чему, снова устремляла свои тёмно-серые, немножко косые глаза на червяка и муравьёв.

Низко, почти над головой, пролетела любопытная синичка. Села на куст и поглядела на Аниску сначала одним глазом, потом другим: «Что это? Человек сидит? Или так, растёт что-то?..»

Аниска улыбнулась:

– Что смотришь?

«Человек!» – в страхе чивикнула синичка и скрылась.

Аниска снова опустила глаза:

– Вытащили!

Муравьи волокли червяка к себе в муравейник. Червяк скорчился, уцепился за траву. Тогда чёрные хищники навалились на него и розняли на две половинки. Аниска, удивлённая такой свирепостью, смотрела, как они запихивали червяка в отверстия муравейника.

– Аниска, ау!

– Аниска, ты где? Ты что делаешь?!

Аниска встала. Девочки пробирались к ней сквозь кусты.

– Чего нашла? Чего нашла? – звонко и торопливо, как птица, повторяла Танюшка. – Что смотришь?

Она заглянула своими быстрыми чёрными глазами в Анискину корзинку. В корзинке топорщились сухие еловые шишки – Аниска набрала разжигать самовар.

– Ничего? А почему здесь сидишь?

Аниска помедлила – рассказать или не надо?

– Тут одна история была…

Танюшка тотчас пристала:

– Какая история? Какая? Что сделалось?

Катя молча глядела на Аниску спокойными ожидающими глазами. Солнце просвечивало сквозь её белёсые волосы, торчавшие над голубой ленточкой, и голова её была похожа на пушистый одуванчик.

– Вот я видела… Отсюда червяк вылез…

– Ой! Вот так история, – закричала Танюшка, – про червяка!

– Червяк вылез. А потом? – спросила Катя.

– А потом муравьи напали, разорвали его и утащили.

– И всё?..

Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный.

– А ну-ка я сама погляжу!

Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы…

Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у неё ветку и забросила в чащу.

– Ты что? Драться, да?! – У Танюшки в голосе послышались слёзы. – Уж скорей драться, да?

– А ты не мучай.

– А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю?

– Муравьёв. Они строили, а ты ломаешь.

– Ну и сиди со своими муравьями. Косуля!.. Кать, пойдём! Пусть одна ходит!.. Косуля, Косуля!

Катя невозмутимо запела тоненьким голоском и пошла по лесу. Она не любила, когда плачут и когда ссорятся.

Аниска хмуро посмотрела им вслед. На смуглых скулах выступил румянец. Всегда так. Когда сказать нечего, так сейчас – «Косуля».

А это слово Аниске было больней всего на свете.

2. Братец Николька, с которым можно разговаривать

Мать уходила из дому и наказывала Лизе, старшей Анискиной сестре:

– Гляди за домом. Уберись в избе, подмети, посуду вымой. А перед зеркалом довольно вертеться – не доросла ещё.

– А Аниске – что?

– А ей – с Николькой сидеть.

И, уже выходя из избы, крикнула:

– Не обижайте Никольку, смотрите!

Лиза с тоской посмотрела на молочные кринки с застывшей белой кромкой по краям, на сальные чугунки, на большую плошку с остатками щей… А она только что причесалась и покрылась чистым голубым платком – можно бы и на улицу…

Она стояла возле печки и острыми мышиными глазами искоса поглядывала на Аниску. Взялась было за ухват, чтоб достать горячей воды, и снова со вздохом поглядела на Аниску:

– Может, ты вымоешь… а?

Аниска поливала свои цветы. Цветы у неё стояли на всех окнах – в горшках, в консервных банках, в кринках с отбитым горлышком.

– Мать велела тебе, – ответила Аниска, – а мне с Николькой.

– Ну, Николька-то ведь спит! А? Мне ведь на школьный участок надо! Я же платье запачкаю!..

– А ты фартук надень.

– У, Косуля! Вот сейчас побросаю все твои цветы!

Аниска растопырила руки. Ей показалось, что Лиза и вправду сейчас набросится на её горшки и плошки.

– Во! Как наседка расшиперилась! – засмеялась Лиза. – А как будто я их после разбросать не могу!

– А я матери скажу!

– Скажи. Она и сама рада будет – в избе светлей. Говори – не будешь мыть?

Аниска посмотрела на свои фуксии, «огоньки» и «крапивки» – такие они были беззащитные, словно маленькие детки! Они глядели на неё малиновыми и лиловыми глазками, словно просили не давать в обиду.

– Иди уж!..

Аниска налила в миску горячей воды и взялась за мочалку.

Лиза повеселела:

– Ты сейчас вымоешь… А я после обеда. Уж после обеда к тебе не пристану!

Она ещё раз заглянула в зеркало и проворно выскочила из избы. Лишь бы сейчас не мыть, а там видно будет!

Жаркая тишина в избе. Слабый запах цветущей сирени плывёт в открытые окна. На рябине поют скворцы…

Всегда было так. Девчонки водятся друг с другом, а она с ними никак поладить не может. Вот и опять – поссорилась с Танюшкой. А из-за чего? Из-за каких-то муравьёв!..

…Аниска тёрла кринки горячей мочалкой, обливала их чистой холодной водой…

А на что ей нужны эти муравьи?

Но вспомнилась их суматоха, их муравьиная паника, их беготня. И Аниска сказала, обращаясь к большой миске:

– А она пусть не ломает. Им ведь тоже не легко строить-то! А к чему она сломала? Ну?..

В окно влетела бархатная оранжевая бабочка. Аниска поймала её, трепетавшую на стекле:

– Красавица ты моя! И кто ж тебя так нарядил? И кто ж тебя так разукрасил?

Аниска глядела на бабочку, ожидая ответа:

– Ну, скажи – ты откуда? Ну, скажи – как тебя зовут?

На кровати захныкал Николька. Аниска тихо вздохнула:

– Ну лети. Прощай. Прилетай ещё – ты меня не бойся!

Проводив глазами вспорхнувшую бабочку, Аниска подошла к кровати.

Никольке ещё года не было. Он говорить не умел, только гукал. Но зато умел слушать. Он слушал всё, что бы Аниска ему ни рассказывала. И только он один не ссорился с ней и не называл её Косулей.

Аниска усадила братца на полу, на разостланное одеяло, дала ему вместо игрушки расписную деревянную ложку.

– Сиди. А мне надо посуду вымыть. А то Лиза придёт – знаешь, какая у нас Лиза? Она теперь с девчонками на речку убежала. Хоть и сказала, что на участок. Да уж я знаю… Сегодня жарко-жарко! Ну, зачем на пол сползаешь? Сиди на одеяле. Вот так. А тебе на речку хочется?

– А-гу… – отвечал Николька.

– А, хочется! – продолжала Аниска. – А мне, думаешь, не хочется? А вот надо с тобой сидеть. И посуду мыть. И в избе убираться. А то мамка придёт, скажет: почему не убрано? Лизе от матери попадёт. А мне от Лизы ещё больше попадёт. Уж лучше вот я домою посуду да вымету…

– А-гы… – отвечал Николька.

– Да, тебе всё «агы». А у меня смотри какие руки! Чугунок-то в саже был. Ну это, Николька, всё ничего. А вот, знаешь, мне бы надо в лес сбегать. Мне бы на весь день… я бы тогда ронжу нашла. Отец говорит, у нас в лесу ронжи есть. Только далеко, за Лощинами, – он-то их видел. А знаешь, какие эти ронжи? Как полетят, как развернут крылья – так лес и осветят! Красные у них крылья-то. А я вот сколько хожу по лесу – никогда эту птицу не видела!