Последний коршун

Полетаев С. Е

Последний коршун

Пропала бабушка

Всю дорогу бабушка неусыпно следила за Лёнькой.

— Долго ли затеряться, — говорила она, закрывая купе.

Но стоило ей заглядеться или вздремнуть, как Лёнька осторожно отодвигал дверь и тут же выскакивал в коридор.

Бабушка ходила по вагону.

— Не у вас тут мой шалопут? — спрашивала она, заглядывая в соседние купе.

— Был да ушёл.

— Управы нет на него. В деревне его и не видишь — только и забежит домой, чтобы поесть, а тут нужен глаз да глаз. Не ровен час отстанет в пути!

И рассказывала, что едут они в новые места.

— Всем семейством трудно сразу подниматься, а теперь у них второй мальчонка народился. Как же дочке одной, без меня? — с важностью подчёркивала бабка. — Ну а приехать зятю некогда: урожай нынче большой. Вот и приходится одной тащиться…

Весь вагон уже знал, куда и зачем она едет, какой замечательный зять у неё, сколько зарабатывает, пассажиры уважительно разглядывали районную газету с его портретом, которую она совала всем как документ, сочувственно выслушивали её жалобы на внука, но сами его не ругали — он нравился им.

— На-ка поешь, — говорила она, когда ей удавалось поймать его и водворить на место.

— А я уже ел, — хвастался Лёнька и хлопал себя по животу, — Куриную ножку, шоколадину и лимонад.

— Бесстыдник, по чужим людям харчуешь! Своего нет, что ли? — сердилась бабка и сама жевала домашние лепёшки, крутые яйца и солёные огурцы.

Перед станцией, где они должны были сойти, бабка всю ночь не спала. Она перекладывала узлы, поправляла одеяло, спадавшее с Лёньки, и тревожно поглядывала в окно.

Утром она вытащила узлы в коридор. Пассажиры ходили, спотыкаясь о них, а проводница, молодая девушка, очень суровая на вид, вдруг рассмеялась.

— И до чего ты, бабушка, беспокойная!

— Я, доченька, глазами слабая. Не узнаю вывеску на станции, а поезд и уйдёт, — извинялась она и, наверно, уже в десятый раз просила помочь ей на остановке вынести вещи.

На платформу Лёнька выпрыгнул первым. Бабка успела скинуть узлы, засуетилась и побежала обратно. Неизвестно, что она оставила там в купе, но, когда выскочила в тамбур, поезд уже тронулся. Лёнька только успел заметить её побледневшее лицо, сбитый набок платок и прядь седых волос. Чья-то рука грубо втащила старушку обратно, один за другим простучали вагоны, мелькнул флажок, и на платформе с грудой узлов Лёнька остался один.

Тут ему стало не хватать воздуха, он несколько раз судорожно вздохнул и громко заревел. Станция, платформа, уходящий поезд — всё куда-то ушло и расплылось в слезах. Когда же Лёнька, наревевшись досыта, собирался перейти на тихий безутешный плач, перед ним из тумана вырос отец, огромный и мрачный, как туча.

Вокруг собралась толпа. Люди сочувственно качали головой, пожимали плечами, давали советы. Пропала бабушка — такое случалось не часто. Лёнька никогда не видел отца таким хмурым. Он испуганно съёжился, ожидая взбучку за пропавшую бабку, но в это время к ним неторопливо подошёл начальник станции.

— Мимо проехала? — спросил он, не удивившись, — У меня в это лето третий случай такой. Ничего, сейчас позвоним в Успеновку и попросим снять, а к обеду её Троицким обратно доставят. Не пропадёт ваша матушка…

Все облегчённо вздохнули. Воспрянул духом и Лёнька. Только отец не обрадовался.

— Бабку жаль — изведётся, — сказал он. — Да и время горячее, комбайн стоит у меня.

Сквозь толпу протиснулся паренёк в тельняшке, с подсолнухом в руке.

— Здорово, дядя Гриша! — обратился он к Лёнькиному отцу. — Это я, Павлик Горобец, не узнаёте? Мой батя у вас механиком работает…

Отец уставился на него, не понимая, какое это имеет отношение к бабушке.

— Вы же на ЗИЛе прикатили, так? Вот и догнали бы: грунтовая аккурат вдоль железки идёт. Через полчаса и перехватите бабку.

— Ну, головастый мужик! — похвалил отец и тут же схватился за узлы.

Павлик поспешно сунул подсолнух за пазуху, взобрался в кузов и по-хозяйски огляделся.

— Садись, малец! — приказал он Лёньке, — Прокачу с ветерком!

Павлик вёл себя так, будто был здесь главным. Лёнька вопросительно уставился на отца: куда ему сесть?

— Дай хоть посмотреть на тебя, — усмехнулся отец. — Не соскучился по братцу?

Лёнька наморщил лоб. Братишку он ещё не видел, хотя кое-что знал о нём из мамкиных писем. Любопытно, конечно, какой он из себя, но соскучиться было некогда — родился он без Лёнькиной просьбы, а в дороге и вовсе было не до него — только и знай, что оглядывайся вокруг!

— А про меня он знает? — на всякий случай спросил Лёнька.

— Как же! Только на свет народился, сразу про тебя и спросил: когда брат приедет ко мне?

Отец рассмеялся и потрепал сына по щеке.

— Ну ладно, валяй наверх, раз не хочешь с отцом.

Павлик подал Лёньке руку и втащил его в кузов. Узлы тут же разлетелись по углам. Мальчики присели на корточки. Лёнька схватился за борт, кепка шлёпнулась на пол. Поехали!

— Поехали! — крикнул Павлик.

Глаза у Лёньки округлились от ужаса, ветер растрепал соломенный чубчик. Отец оглянулся в окошко. Лёнька махнул ему рукой — не беспокойся, и вдруг почувствовал себя всадником, скачущим на бешеном скакуне вдогон за Павликом, который мчался впереди.

— Становись вперёд, сзади сильно бросает! — прокричал Павлик.

Лёнька на четвереньках добрался до кабины. Павлик обнял его. Навстречу летели дорога, пшеница, стога.

— Шибко за бабку испугался?

— Ага.

— Ничего, доставим её как миленькую! — успокоил Павлик, будто всю жизнь только и делал, что спасал пропавших старушек.

На ухабе машину подкинуло, Лёнька прикусил язык. В окошко оглянулся отец. Павлик сложил ладони рупором и прокричал:

— Дядя Гриша, ты за дорогой следи, а я за ним пригляжу!

Павлик прижал к себе Лёньку покрепче.

— Твой папаша — молоток! — сказал он. — Другой бы в шею погнал, а он катает ребят, как ни попросишь. Надолго к нам?

— Навсегда.

— Значит, наш теперь.

Под колёса с шелестом убегала серая дорога, а из степи торопились навстречу вагончики, копны соломы и тростники на мелких озёрах.

— Третья бригада, — пояснял Павлик, — А вон вышка, видишь? Элеватор. Ёмкость — сорок тысяч. Трактор водишь?

— Не.

— А мотоцикл?

Лёнька смутился.

— Неграмотный, что ли? А у нас каждый хлопец умеет. Но ничего, мы тебя натаскаем. Только держись за меня.

Павлик вытащил из-за пазухи подсолнух, разломил его на две половинки и одну передал Лёньке.

— Поплюйся!

Ребята лузгали семечки и пригибались, чтобы шелуха пролетала мимо.

Вдруг небо потемнело, над степью нависла синяя туча, застучал дождь. Крупные холодные капли хлестали по лицу. Не успели натянуть на себя брезент, как дождь испарился и в воздухе вкусно запахло мокрой землёй. Вдали, на самом горизонте, как длинные конские гривы, качались туманы. Дожди шли сразу в нескольких местах, а между ними горело жаркое солнце. И всё это было видно с машины, мчавшейся но необозримой, без конца и края, новой для Лёньки земле.

А потом на солнце надвинулась чёрная туча, и верхний краешек её сверкнул, как кавалерийский клинок. Лёньке показалось, что они на тачанке летят в заоблачную страну, где живут богатыри в красных папахах. Но внезапно тачанка спустилась на землю. В стороне блеснули рельсы. То исчезая, то вновь появляясь, рельсы текли совсем где-то рядом. Вдали из маленькой точки стал вырастать поезд. Мальчики навалились на крышу кабины и заорали в два голоса:

— Ура-а-а-а! Догоня-я-яем!

Послышался грохот поезда. Из тепловоза высунулся машинист, кивнул и дал длинный гудок. Мальчики замахали руками. Отец включил сигнал.