Юванко из Большого стойбища

Юванко из Большого стойбища

Революцией призванный

О произведениях Виктора Савина, собранных в этой книге, можно сказать много хорошего, но вы их сами прочтете и полюбите, я же хочу рассказать о самом писателе, который нашел свои темы в лесах и горах Урала. Именно нашел, бродя с ружьем и фотоаппаратом, а вернувшись домой, записал, вспоминая необыкновенные встречи. И о леснике на голубом коне, и о красном псе, неуязвимом для волков, и о мальчике-рыцаре, славном охотнике, — о многом, чего нарочно не придумаешь.

Отложив перо, Виктор Афанасьевич снова уходил в тайгу, потом опять возвращался, оставляя в лесу свое сердце, как говорили старые уральские лесовики, прокопченные у костров и метко прозванные бордадымами. Откуда он пришел в литературу, кто он, Виктор Савин?

Мы познакомились с ним в Москве, в те далекие годы, когда только что отгремела гражданская война и в столицу хлынула со всех концов России молодежь учиться.

В одной комнате студенческого общежития на Земляном валу вместе со мной поселился чернобородый Алексей Кожевников, артиллерист, встречавший белогвардейцев картечью и бивший по иностранным самолетам шрапнелью; балагур Федор Каманин, парень из знаменитых Брянских лесов, на буйных кудрях которого едва держалась военная фуражка; худощавый немногословный уралец Виктор Савин, штурмовавший Перекоп.

Люди мы были разные, но одинаково крепко любили Советскую власть и верили в торжество мировой коммуны. И все испытали так много, что хотелось рассказать людям нашу правду, утвержденную в борьбе за власть Советов. И хотя каждый из нас уже сочинял стихи или прозу, но по-настоящему писать мы еще не умели. Поэтому и явились мы в новый, только что созданный поэтом-коммунистом Валерием Брюсовым Высший литературно-художественный институт.

Мы знали этого поэта по стихотворению о каменщике, который строит для своих же братьев-рабочих тюрьму, — его часто читали тогда со сцены, — слышали, что он вместе с Блоком и Бальмонтом возглавил новое литературное течение — символизм. Его ученость казалась нам чудом. Брюсов знал чуть ли не все современные европейские языки, знал давно умершую латынь, древнегреческий, древнееврейский, древнеармянский, умел писать романы, повести, рассказы и стихи всех форм и размеров — от гекзаметров до ямбов, был непревзойденным мастером рифмы.

Вот к такому человеку и явились мы с поклоном: прими и научи!

Принимал Валерий Яковлевич Брюсов в свой институт не всех, с разбором. После обычных экзаменов сам беседовал с каждым отобранным кандидатом. Слушал прозу и стихи, задавал самые неожиданные вопросы.

Когда Виктор Савин прочел о том, что при переходе через Сиваш бойцы, штурмовавшие Перекоп, захлебываясь, поднимали винтовки над головой, Брюсов спросил:

— Вода там очень соленая?

— Очень, — ответил Савин, — горло дерет, так уж затвор винтовки приходилось держать повыше, чтоб не разъело!

Человек, сам глотнувший воды Сиваша под Перекопом, заинтересовал Брюсова больше, чем его неумелые писания. Неумелых можно научить, главное — есть ли у будущего студента своя тема, с которой он может прийти в искусство.

Уральский мальчишка, деды-прадеды которого «на железном солнышке грелись», плавя в домнах и мартенах металл, сын приискового рабочего, с десяти лет батрачивший на заводчиков Демидовых и Шуваловых то гонщиком на подвозке золотоносных песков, то водоливом на драге, то грузчиком на сенном складе под Ишимом, то токарем на Лысьвенском заводе, ставший затем красноармейцем, бойцом за дело Октября, — это ли не находка для будущей советской литературы, если его научить писать!

— Такие студенты нам нужны, — говорил Брюсов на экзаменационной комиссии, предпочитая Савиных высокообразованным профессорским дочкам и адвокатским сынкам, ловко умеющим писать стихи ни о чем.

Виктор Савин был принят в институт, так же как волжанин Артем Веселый, украинец Михаил Светлов, рабочий паренек с московской окраины Яков Шведов и многие другие.

Учились мы трудно, но весело. Счастливы были как никогда. Из нижайших низов — да в столицу, из сельских школ, в которых малограмотные дьячки бывали учителями, — да в вузы, где профессора, да такие, как Брюсов, Рукавишников, Сакулин, Ушаков — настоящие светила науки!

Когда не хватало стипендии, мы не унывали — шли на ночные работы грузчиками, а вернувшись с привокзальных складов на рассвете, выходили, бывало, на балкон общежития да запевали удалую песню.

Постигая науки, все мы писали. И вот стали появляться в журналах наши рассказы. «Жиган», «Продавец счастья» Алексея Кожевникова, повесть Федора Каманина «Ванька Огнев и его собака Партизан», мои рассказы о первых комсомольцах «Вечера на укомовских столах», рассказы Виктора Савина о сиротах гражданской войны, вскоре изданные отдельной книжкой, под названием «Шаромыжники».

Однажды он нас очень обрадовал, «выдав на-гора́» повесть «Косотурские художники», в которой обнаружил накопленное с годами писательское мастерство.

Эта повесть об уральских умельцах прошлого века, об их трудных судьбах была открытием. Мы не знали об этой сокровищнице русского народного искусства, скрытой в глубине седых Уральских гор. Как интересно было читать эту повесть прошлых лет и как радостно, что написал ее наш близкий товарищ.

И вдруг, после исторического произведения, Виктор Савин дарит нам книгу «Волчье логово» — о нашей кипучей современности, о юннатах, охраняющих родную уральскую природу, об их замечательных делах и приключениях.

За ней последовали повесть «Старший в доме», сборник рассказов об охоте и рыболовстве «Закалка мужества» и роман «Чарусские лесорубы».

Какой сильный, разносторонний писатель вырос на уральской почве! Как хорошо он использовал и развил те первичные познания и понятия в области искусства, что привил нашему поколению поэт-коммунист Валерий Брюсов, создавший первый в нашей стране Литературный институт!

Литературная известность быстро пришла к нам, и все мы остались работать в московских журналах и издательствах, кроме Виктора Савина. Наш четвертый товарищ уехал домой, на Урал, туда, где оставалось его сердце. Стал журналистом, страстным охотником и рыбаком.

В последние годы Виктор Афанасьевич все больше и больше пишет для детей. Оно и понятно: нам, пожилым людям, прошедшим большой жизненный путь, хочется поделиться своим опытом с юным поколением, идущим на смену.

Понятна мне и та теплота, какая-то особая бережность к юным читателям, с какой Виктор Савин рассказывает даже о самых суровых делах и событиях. Возможно, этому способствует то, что друг моей юности ныне стал дедушкой.

Недавно я получил фотографию, где он снят с внучкой на руках. И какой же гордый и счастливый вид у Виктора Афанасьевича на этом снимке! Будто бы он держит в руках свою самую лучшую книгу!

Много лет мы не виделись, но из виду друг друга не теряли; радовались каждому новому рассказу, каждой новой книжке товарища студенческих лет, находя в них частицу его живой души, его человеческого облика — бывшего уральского мальчишки, Революцией в литературу призванного.

В этом году Виктору Афанасьевичу Савину исполняется семьдесят пять лет. Полвека из них посвящено литературному труду. Писатель бодр и полон новых творческих замыслов.

По-прежнему похаживает он по таежным лесам и долам с ружьем и биноклем, оберегая родную природу словом и делом.

Живет в окружении друзей-читателей в старинном заводском городе Куса. Крепко держится родной уральской почвы. Любит приютивший его городок, как бы овеянный волшебными сказами Бажова.

В таком вот — по старинному преданью — невесты для женихов варежки из медвежьей шерсти вязали, а женихи для невест железные цветы ковали, чугунные кружева отливали.