Верный друг (сборник)

Петр Петрович Карякин

Верный друг

Моим маленьким приятелям

В просторном читальном зале детской библиотеки всегда людно.

Маленькие столики так и облеплены ребятами. Сидят по двое, по трое. Те, кто постарше, читают про себя, старательно шевеля губами. Первоклассники больше рассматривают картинки, особенно цветные.

В основном собирается тут народ от семи до четырнадцати лет. Старше четырнадцати — уже учатся в восьмых-десятых классах или в техникумах. Сюда они заходят редко. Читают больше толстые книги, журналы, которые берут в отделе для взрослых. Но некоторые заходят и сюда по старой памяти. Так вот и я — по привычке заглядывал в детский отдел нашей библиотеки.

Седенькая библиотекарша, со строгим лицом, смотрела на меня сквозь толстые стёкла очков сначала недоверчиво, но потом привыкла. И все ребята привыкли ко мне. Сижу я, бывало, как Гулливер, возвышаясь горой над маленьким столиком, а ребята на меня — ноль внимания.

Однажды сижу вот так, уткнулся в журнал «Дружные ребята», читаю. В комнате тишина. Изредка прошелестит перевёрнутая страница, да слышно, как на улице рокочет трактор. Трактор всё ближе, ближе. Двойные стёкла в высоких окнах начали подрагивать, дребезжать. Я поднял голову. Перед окнами плыл размашистый кран.

— Подъёмник! — слышу я сбоку жаркий шёпот.

— Это к нам, на Калининскую. Там дом строят! Огро-о-мный!

— Нет, это к нам, на Лермонтовскую, — отвечают таким же шёпотом.

— Да нет, Боря! Я тебе говорю — на Калининскую.

Слева от меня сидели двое. У одного, стриженного под машинку, которого товарищ называл Борей, от усердного рассматривания картинок красный галстук съехал немного набок. Другой — черноголовый, вихрастый, в серой куртке, с пионерским значком-костром на нагрудном кармане. Обоим — лет по одиннадцати.

Это они и спорили. Но кран проплыл мимо, мотор затих, и стёкла в окнах перестали дрожать. Мои соседи примолкли, снова склонив головы над журналом. И опять наступила тишина. Только шелестят страницы. Но вот опять слышу:

— Боря, смотри, собака…

— Вот это собачища!

Я посмотрел на ребят. Но они оба замолчали, уставясь в открытую страницу. Там на снимке — большая собака вытаскивала из реки мальчика. Мой стриженый сосед, поправив галстук, зашептал товарищу:

— Витька! Она же может его укусить. Ну и страшная.

— Почему страшная? — возразил черноволосый, взъерошив рукой вихры. — Она умная.

Мальчик перевёл глаза на меня, как бы спрашивая. Я кивнул головой, наклонился к ним и, скосив глаз на строгую библиотекаршу, сказал как можно тише:

— Конечно, она очень умная. Учёная.

— Да, — торопливо зашептал вихрастый, — собаки — они всё умеют делать. И охотникам помогают, и пограничникам, и шпионов-диверсантов ловят. Ага, я сам видел в кино.

— А есть и пожарные собаки. Из огня детей спасают, — перебил его Боря. — Я тоже в кино видел.

— Есть, всякие есть, — подтвердил я и спросил:

— Вы читали что-нибудь о собаках?

— А вы знаете много интересного про собак? — спросил Боря.

И оба они придвинули свои стулья вплотную ко мне.

— Кое-что знаю.

— Дети, не шумите! — послышался вдруг голос библиотекарши.

Минут через пять ребята опять зашептали:

— Расскажите, расскажите про собак…

Я прикрылся журналом и только начал, как меня словно холодной водой окатили:

— Товарищ! Что вы там гудите? Не мешайте читателям.

Я подумал, что, может быть, это не ко мне относится; осторожно выглядываю из-за журнала. Но нет! Очки библиотекарши наведены прямо на меня и, как мне показалось, — угрожающе.

Ребята с других столиков на меня посматривать стали, перешёптываться! Наверно, подумали: «Вот, мол, какой большой дядя, а порядка не знает. Недисциплинированный. Должно быть, в школе у него по дисциплине двойка стояла».

Я ещё шире развернул журнал и уткнулся в него головой, как куропатка в снег. Та тоже — голову спрячет и думает, что её никто не видит, а хвост-то наружу. Вот и у меня так получилось. Посидел я, посидел и решил: «Надо уйти, а то засмеют ребята».

А мои соседи смотрят на меня сочувственно, но молчат, потому что библиотекарша с меня глаз не спускает. Но всё-таки Боря улучил момент и, когда старушка отвернулась, выдавая кому-то книгу, шепнул на ухо:

— Ладно уж! Ничего не поделаешь. Вы нам в другой раз расскажете! Только обязательно!

Я кивнул, боясь открыть рот, тихонько встал и на цыпочках проскользнул мимо библиотекарши.

С тех пор я не был в детской библиотеке. Стеснялся туда идти. И ребят тех не видел. В какой школе они учатся, не знаю, а спросить тогда не успел — растерялся. Где живут — тоже не знаю. Правда, один говорил, когда кран везли, что около них дом огромный строят на Калининской. Пошёл я на Калининскую. Там строят, но не один, а домов десять, и все большие. Так я и не нашёл своих библиотечных знакомых, которые просили меня рассказать о собаках. Вот и решил написать. Если вы, ребята, знаете этих мальчиков: один стриженый, с красным галстуком — Боря, а другой вихрастый, в серой куртке, со значком в виде костра — Витя, скажите им, пусть прочтут.

Верный друг

За рекой из-за снежного бугра вынырнуло бледное солнце. Оно задержалось на миг, как бы раздумывая, куда направиться, и нехотя покатилось по сугробам в сторону одиноких елей. Мохнатые деревья, как редкие прохожие, застыли за рекой, опустив под тяжестью снега свои ветки-руки.

Левее, на бугре, ели сближались в небольшие группы, а ещё дальше, вниз по реке, сливались с хвойным лесом, который опоясал вечнозелёной лентой половину горизонта.

Холодно одиноким елям. Хочется им шагнуть ближе к своим сёстрам, укрыться от ветра, от мороза. Да не двинешься. Застыло всё. Солнце — вот оно, а не греет. Тихо кругом, лишь один ветер посвистывает. Пролетела сорока-тараторка, свалив набок длинный хвост. Но теперь и ей не до трескотни. Летела, летела, да камнем — бух за ель, может быть, нашла там что-нибудь, а может быть, замёрзла.

По берегу идёт низкорослый человек в дублёном полушубке. Он грузно ступает валенками по хрусткому снегу, зябко втянул голову в мохнатый воротник, прячет сизый, видимо от мороза, нос в тёплый бараний мех. Ресницы у него заиндевели.

— Ещё морозу прибавит, — бормочет он, не разжимая зубов. — Вишь, солнце озябло — в кругу идёт.

Подойдя к обрыву, человек остановился. В нерешительности потоптался на краю, постукивая ногой об ногу и шаря немигающими глазами по белому полю реки. Но, должно быть, не найдя того, что нужно, выплюнул козью ножку, которая давно потухла и только морозила губы, и проворчал:

— Занесло прорубь. Надо было в ведре утопить. Потащил окаянный по морозу.

Вынув из-за пазухи беловато-серого щенка, он швырнул его под обрыв. Щенок перевернулся несколько раз в воздухе и, слабо пискнув, плюхнулся в сугроб.

Через минуту берег был опять пустынен. Только из-за реки летела белобокая сорока, у которой ветром заносило хвост в сторону. Перелетев реку, она опустилась у обрыва.

Щенку было не больше трёх недель. Он, конечно, разбился бы, но глубокий, мягкий снег спас его.

Глупый щенок не знал, что такое снег. Он только чувствовал, что эта белая масса очень холодна, пронизывает всё тело стужей, сковывает и без того неверные движения. Щенок стал барахтаться, пытаясь выбраться на поверхность. Но его тело коченело, движения с каждой минутой становились всё слабее. Щенок жалобно заскулил. Его маленькая жизнь постепенно угасала, сдавленная тисками холода. Уже совсем замерзая, щенок почувствовал, как его кто-то тащит за ухо. Он открыл глаза и увидел белое существо с длинным чёрным хвостом, с полосатыми боками и большим клювом. Это страшилище оглушило его треском да вдобавок клюнуло два раза в бок.

Полузамёрзший щенок не почувствовал боли, но сильно испугался, взвизгнул. Страшилище закричало ещё громче и подпрыгнуло ближе, намереваясь клюнуть щенка в глаз. Но вдруг оно отлетело в сторону. Тут зашуршал снег, и над щенком склонился кто-то огромный, как ему показалось, и подхватил его кверху.