Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой

Леэло Тунгал

Кристийна,

или Легко ли быть средней сестрой

Старый младенец

Кое-кого холят и лелеют прямо с рождения. А вот я постыдилась бы оказаться лысой и беззубой и постоянно делать в штанишки. Но некоторые с рождения вообще ничего не соображают, даже стыдиться не умеют: поедят, отрыгнут и не извинятся! Некоторые с самого начала просто невыносимы. А с ними ещё и носятся, как с писаной торбой…

Это я про младшую сестрёнку говорю.

А как мы все её ждали! По вечерам мама только и знала, что шить и вязать голубенькие одежды для кукол, бабуля носилась по магазинам, а папа затеял ремонт в спальне. Когда мама отправилась за младенцем, мы с Хелен нарисовали шикарный плакат «Здравствуй, Кристьян!». Поначалу мама собиралась родить мальчика, но в последний момент передумала и родила девочку. Кто знает, возможно, родить мальчика было бы разумнее, а то эта Имби такая кулёма, что от неё никакого толку.

Раньше я заглядывалась на младенцев в колясках, оставленных перед магазином, и думала, как было бы здорово, если бы и мне родили братика или сестричку. А теперь я знаю, что эти младенцы в своих шерстяных комбинезончиках и с пёстрыми пустышками во рту только кажутся чистенькими и аккуратными, а у половины из них штанишки мокрые, это точно, и все они после еды кряхтят и отрыгиваются.

Бабуля права, когда говорит, что в старину дети были лучше: о нынешних мало что скажешь хорошего. Малышка у нас уже несколько недель живёт, а изменений к лучшему не заметно. Я так и сказала маме: нечего Имби держать в доме, взяли бы лучше щеночка. Клаарикин пёсик Пенну за две недели отучился писать и какать где попало, и голос у него намного красивее и спокойнее, чем у нашей крошки. Хотя он и дворняжка. Но мама только рассмеялась и обняла меня. Понятия не имею, с чего они так хлопочут над этим чудом — в последнее время только к её писку и прислушиваются, на других, нормальных, людей ноль внимания…

Тут мама объявила, что сегодня у Имби день рождения, и если я обещаю не есть муки, то смогу помогать ей месить тесто для пирожных. Не знаю, зачем тогда делают эту муку, если её есть нельзя? А по-моему ни одно пирожное не бывает таким вкусным, как мука. Некоторые пирожные печь — только муку переводить. Я подумала, что когда вырасту, стану пекарем и буду делать только такие пирожные, в которых сразу чувствуется вкус хорошей муки.

Но я, конечно, обещала мамочке, что не стану есть муку, и сдержала слово, я только чуточку попробовала и горсточку спрятала между страницами кулинарной книги — чтобы достать после, когда Хелен вернётся из школы. Хелен у меня такая сестра, как положено: у неё причёска «конский хвост», и ранец, и школьная форма. Она ходит во второй класс и старше меня почти на два года. А что мы настоящие сестры, видно хотя бы по тому, что Хелен тоже любит муку.

Мы с мамой замесили тесто, мама уже поставила пирожные в духовку, и тут я сообразила, что с этим днём рождения что-то не то! Имби принесли домой незадолго до Рождества — и уже день рождения! У меня, у Хелен, у папы, у мамы — словом, у всех порядочных людей день рождения только раз в году, а наша малышка совсем ещё новенькая? Может, мама ошиблась?

Мама достала из шкафа одну свечку, которая втыкается в пирожное, и один подсвечничек, так что кому-то должен был исполниться один год.

Тут малышка заплакала, и мы пошли посмотреть, что с ней. Только не говори, что младенцы не хитрые: только мама взяла её на руки, как плач тут же прекратился. Я смотрела на Имби, пока мама её распелёнывала: эта так называемая сестричка не казалась мне очень уж молодой, может, она только растёт медленно. Под коленками и на запястьях у неё были складочки. Может, ей и в самом деле уже год? А где она раньше была?

— Мама, — спросила я, — ты что, принесла нам чьего-то старого младенца?

Мама сделала большие глаза:

— Как это — старого?

— Ну если ей уже год исполняется. И складочек у неё полно, и…

Мама рассмеялась:

— Нашей маленькой Имби сегодня исполнился месяц. А складочки у нас оттого, что мы хорошо кушаем!

Мама и в самом деле ест с аппетитом, но если она так сюсюкает, то это значит, что она говорит и за Имби. По-моему это странно и безобразно. Месячной недотёпе справляют день рождения, да ещё и разговаривают за неё!

Отец, когда вернулся домой, спросил:

— Ну, как вы тут жили?

Мама ответила:

— Прекрасно! Хорошо покушали, спали, сколько положено, и обмочили шесть пар штанишек!

Мне стало так стыдно — будто и мы с мамой…

— Я-то не обмочила, — сказала я. — И Хелен тоже.

— Значит, это Имби с мамой на пару безобразничали, — улыбнулся отец. — У вас так вкусно пахнет. Не пора ли за стол?

По случаю дня рождения Имби стол накрыли в комнате с телевизором. Хелен, пока мы накрывали стол, не высовывала носа из комнаты, и когда я пошла её звать, оттрепала меня за волосы.

— Сделай так, чтобы тебя здесь не было. По гроб жизни видеть тебя не хочу! — прошипела моя старшая сестра. — Неряха ты паршивая!

У нас с Хелен общая комната, но я знаю, что не должна мешать ей готовить уроки. Но что это за учеба, когда ты валяешься на диване и смотришь в потолок, а учебники разбросаны по полу?

И это благодарность за то, что я припасла муку для Хелен! В последнее время я в этом доме ни разу не слышала слова «спасибо»! Хелен могла бы поблагодарить меня хотя бы за то, что я нарисованную ею такую скучную и бледную дорогу очень миленько раскрасила! От такой жизни рыдать хочется!

Когда стол накрыли, Хелен выползла из комнаты. Я дала себе слово, что не заговорю с ней до конца жизни или даже ещё дольше. Поделом ей!

Мама сказала:

— Дети, ешьте пирожное, наконец!

Но у меня совсем пропал аппетит. Хелен сидела на другой стороне стола, корчила мне страшные рожи и тоже не ела.

— Вы что, поссорились? — спросил папа.

Мама пощупала мой лоб, потом у Хелен и сказала:

— Температуры у них нет. Что там у вас стряслось?

— Кристийна дура! — пробурчала Хелен. — Испачкала мой рисунок… А ты, мама, должна завтра прийти в школу. Учительница Лепик велела.

— Ну и дела! — поразился папа. — Что ты там натворила?

— Я же сказала, что Кристийна исчеркала мою тетрадь, — всхлипнула Хелен. — Намалевала на пер-спек-ти-ве какую-то какашку!

Какашку! Да я нарисовать какашку не сумею! И вообще я не знаю такого человека, который по своей воле стал бы рисовать какашки, когда на свете столько интересного: собаки, солнце, черепа… Но так всегда, если в этом доме что-то случается, валят на меня!

Отец велел Хелен показать тетрадь для рисования и дневник.

Господи! Оказалось, что Хелен назвала какашкой моего миленького щеночка, которого я пририсовала фломастером к её серой дороге. Я помню, когда акварель высохла, Хелен вздохнула: «Какая скучная картинка получилась!». И пока она мылась в ванной, я сделала рисунок поинтереснее. Пёсик на дороге, правда, получился слегка похожим на овцу, но я приписала, кто это и отчего у него, бедняжки, кривые лапы. Такая красивая картинка вышла!

Папа с мамой посмотрели в тетрадь Хелен и рассмеялись.

— «Собака молодая и её ноги не держат», — прочла мама. — Это уж точно работа Кристийны.

— Ну да! — честно призналась я. — Я написала, что собака молодая, и её ноги не держат.

— Чего вы смеётесь? — произнесла Хелен сквозь слезы. — У всех нормальные сёстры или братья, а у меня одна хуже другой!

— Ох-охо, — сказал отец, — а почему у тебя в дневнике вчерашняя пятёрка переправлена на тройку? Да ещё красными чернилами?