Необыкновенный охотник (Брем)

Брем знал, что такое часто практикуется в зверинцах и в некоторых зоопарках. Но ведь Гамбургский зоопарк — совсем другое дело! Разве он может сравниться с бродячим зверинцем, перед входом в который осипший зазывала обещает публике леденящие кровь зрелища?! Требовать от служителей, чтоб они не мучили и не дразнили животных, Брем считал не только своим правом, но и обязанностью. И очень удивился, когда Майер, вызвав его к себе в кабинет, затеял с ним разговор по этому поводу.

В зоопарке был сторож, отличавшийся особо жестоким отношением к животным. Любимым развлечением его было дразнить старого льва. Если лев засыпал, сторож просовывал между прутьями длинную палку и изо всей силы ударял спящее животное. Испуганный лев вскакивал и спросонок бросался на решетку под хохот и улюлюканье собравшихся у клетки зрителей. Но особенно жесток сторож был во время кормления. Бросив в клетку мясо, он ждал, когда голодное животное приблизится к еде, и, просунув сквозь решетку заостренный металлический прут, сильным ударом отгонял его от мяса. Лев отскакивал и снова шел к мясу. И снова встречал его острый прут. Лев начинал злиться, затем приходил в ярость, пытаясь ударить лапой по пруту, приближался к мясу то с одной, то с другой стороны, каждый раз получая удар, и, наконец, доведенный до бешенства, в отчаянье бросался на решетку, за которой стоял его мучитель.

Брем не раз делал замечания сторожу, но это не помогало. И однажды, застав его во время очередного издевательства над животным, директор тут же объявил сторожу, что тот уволен.

А на другой день Брема пригласил к себе президент попечительского совета господин Майер.

— Я восстановил уволенного вами служащего, — сказал он, едва Брем сел в предложенное ему кресло. — Не перебивайте и выслушайте меня, господин доктор, — продолжал он ровным, бесстрастным голосом, — вы уволили служащего за то, что он дразнил льва. Вы хотели его лишить дополнительного заработка…

Брем удивленно посмотрел на Майера.

— А между тем это именно так, уважаемый доктор. Публика охотно платит сторожам за то, что они показывают животных во всей красе. Да, они платят сторожу, чтоб тот злил хищника, они платят за вход в наш зоопарк, чтоб увидать зверей такими, какими они должны быть. И львов они хотят видеть ревущими, рычащими, бросающимися на решетку. Только такими они представляют себе хищников. Вы не согласны со мной?

Брем почувствовал, как кровь приливает к голове, как бешено начинает стучать сердце. Еще немного — и он взорвется, наговорит Майеру дерзостей, возможно, хлопнет дверью.

Он встал и быстро подошел к окну, чтоб хоть не смотреть в холодные прищуренные глаза президента совета.

Почему люди хотят видеть только оскаленные морды животных, их бешеные глаза, слышать их рычание и рев? Да, лев хищник, но разве не он, этот хищник, — пример благородства? Ведь лев никогда не нападет исподтишка, — выходя на охоту, он громким рыком объявляет об этом, как и положено настоящему царю зверей. И убивает он не ради убийства, а ради того, чтобы быть сытым. Он никогда не нападает зря, и Брем сам наблюдал, как мирно паслись антилопы и зебры неподалеку от отдыхающего льва, — лев был сыт и никому не угрожал. Да и разве всегда он должен быть грозным? Кому, как не ему, Брему, знать, что животные способны отвечать добром на доброе к ним отношение? Он видел перед собой веселые и добрые зеленые глаза Бахиды и думал о том, что, возможно, и над ней так же издеваются в Берлинском зоопарке, где она теперь живет.

Задумавшись, он не сразу услышал, о чем продолжает говорить Майер, а услышав, не сразу понял смысл его слов.

— Из-за ваших запретов, господин директор, мы тоже несем убытки, — говорил президент, — публика стала меньше посещать наш зоопарк, и наши доходы сократились. А вы должны наконец понять, что мы не благотворительное общество, а коммерческое предприятие! Поэтому убедительно прошу вас впредь не мешать служителям зарабатывать свои деньги и помогать зарабатывать их нам. Люди должны видеть животных такими, какими они их себе представляют!

Брему хотелось крикнуть, что задача зоопарков, задача ученых — рассказать и показать людям животных не такими, какими они хотят их видеть, а такими, какие они есть. Но промолчал: циничные слова Майера, его холодные глаза, растянутые в презрительную улыбку губы, неподвижное, как маска, лицо оглушили Брема, лишили его речи.

Откуда ему, человеку, понимавшему душу животных, очевидно, лучше, чем душу таких людей, как Майер, и таких, как хохочущая или вздрагивающая от удовольствия толпа у клетки яростно бросающегося на решетку хищника, знать, что жестокость так сильна и так живуча в людях? Что жестокость воспитывают, на ней спекулируют, зарабатывают ловкие дельцы, для которых деньги — главное и единственное?

Даже через сто лет, когда замечательный немецкий ученый Бернгард Гржимек и его сын Микаэль ^[3] на свой страх и риск сняли фильм о диких животных, кинопредприниматели отказались взять его в прокат: слишком добрыми, совсем не кровожадными выглядели там звери. К счастью, человечество в целом оказалось мудрее и добрее предпринимателей — фильм Гржимеков все-таки вышел на экраны и имел огромный успех. Люди теперь хотят видеть животных такими, какие они есть. Хотят спасти их, сохранить их на Земле. И в изменившемся отношении к животным немалая заслуга Альфреда Брема. И Брема-путешественника, и Брема-натуралиста, и Брема-писателя, и Брема — директора Гамбургского зоопарка, который на категорическое требование Майера разрешить сторожам дразнить животных так же категорически ответил: нет!

С каким удовольствием указал бы Майер Брему на дверь! Но, к счастью, он был не единственным хозяином зоопарка. А среди членов попечительского совета все еще держалось (и справедливо!) мнение, что имя Брема украшает зоопарк, способствует притоку публики. Были среди членов совета и такие, кто прямо сочувствовал Брему.

Прошло два года. Это было удивительное время для Брема. Гамбург — большой портовый город, и многие звери, которых привозили в Европу, прибывали в гамбургский порт. А торговля животными в то время принимала уже значительные размеры.

Немало ловких предпринимателей, почувствовав интерес людей к животным, открывали зоопарки и зверинцы, все больше животных появлялось в цирках. Жестокое обращение, отвратительные условия, голодная жизнь приводили часто к гибели животных. Но из Африки и Азии, из Австралии и даже из Америки поступали все новые и новые партии четвероногих и пернатых пленников — их тогда еще много было на этих континентах.

Не одна тысяча животных прошла за эти годы через гамбургский порт, и, пожалуй, не было такого животного, которого бы не видел, за которым бы хоть короткое время не наблюдал Брем. Он встречал пароходы, привозившие животных в Европу, провожал поезда, увозившие их в глубь страны и в другие страны, часто бывал Брем и в знаменитом доме 19 на Шпильбунденплац, во дворе которого находились животные, купленные для перепродажи Готфридом Гагенбеком ^[4].

И все-таки главным для Брема был зоопарк. Он многого добился за эти три года. Уже не было сторожей, изводивших животных, уже появились просторные клетки и вольеры, около которых нередко Брем рассказывал публике о животных, и в такие дни зоопарк был переполнен. Доходы от сборов значительно возросли, но Брем постоянно требовал, чтоб попечительский совет отпускал деньги на новые вольеры, на ремонт и постройку клеток, на корм животным. Увлекаясь все больше и больше работой, Брем и от акционеров требовал все больших и больших расходов.

Майер, возненавидевший директора после первой стычки, конечно же, пользовался этим. На заседаниях попечительского совета в отсутствие Брема, в частных беседах с отдельными членами акционерного общества он никогда не упускал случая сказать что-нибудь нелестное о директоре.

— Мы могли бы уже иметь пятьдесят процентов дохода! — говорил Майер. — Наш зоопарк едва ли не самый популярный во всей Германии, а то и во всей Европе. Публика валом валит. Но фактически мы имеем лишь десять процентов прибыли. И все благодаря господину директору. Благодаря его непомерным требованиям!